Повторяя за ней эти движения, я пытаюсь проникнуть в ее голову.

Это грусть? Возможно. Беспокойство? Гнев? Почему она держит все это внутри себя? Чтобы не произошло, это не имеет отношения к Ремеди. Это проблема ее подруги.

— Я просто хочу, чтобы это поскорее закончилось. — отвечает подруга.

Слабый вздох срывается с губ Ремеди. Замок на двери ее спальни щелкает, а жалюзи на окнах сначала поднимаются, а затем опускаются, словно она проверяет, заперты ли окна.

Это нервная привычка часто проявляется, даже когда она одна, чтобы точно знать, кто может войти, а кто выйти.

— Он ударил тебя наотмашь. — говорит Ремеди, и в ее хриплом голосе слышится гнев. — Дал тебе пощечину. Отшлепал тебя по заднице, как будто ты ребенок.

Она стонет, и я представляю, как она вскидывает руки вверх, но через эту щель, я вижу только пустое место рядом с ее столом. Они должно быть, сидят на кровати.

— Кто-то должен что-то сделать.

— Но это не обязательно должна быть я, — говорит её подруга. — Или ты.

Между ними возникает небольшая пауза. Я переношу свой вес, наклоняясь в сторону кровати, но теперь все, что я вижу, это стена.

— Я не позволю этому повториться. — говорит Ремеди с предупреждением в голосе.

— Дело не в твоем…

Телефон вибрирует, дребезжа о твердую поверхность. Они обе ищут его, но раздаётся звонок, и Ремеди отвечает на него.

— Это Ремеди Бассет. — говорит она.

Ее ноги легко постукивают по твердому полу, когда она расхаживает по комнате. Перед щелью проходит её обнаженное плечо. На ней лишь кружевной лифчик.

Я провожу пальцами по внутренней штукатурке стены, будто чувствую ее гладкую кожу, и представляю, как поглаживаю замысловатую, черную, кружевную татуировку, расползающуюся по ее упругому животу.

Она разворачивается, идя в другую сторону, и я втягиваю воздух.

— Вы имеете в виду мистера Уинстона из поместья Уинстонов, верно? — спрашивает Ремеди звонящего.

Она шепчет что-то своей подруге, затем откашливается.

— Безусловно. Я буду готова. Спасибо вам. — причитает она.

Как только телефон отключается, подруга спрашивает её.

— Какого черта, Ремеди? Это чушь собачья.

— Это работа. — говорит Ремеди будничным тоном. — С тех пор как Джонсоны уехали, я осталась без работы. Ты же знаешь, как это тяжело в межсезонье.

Между ними повисает еще одна пауза. В этом наверное есть доля правды, даже если это выглядит удобно, что агентство личных помощников назначило Ремеди на ту же работу, с которой недавно ушла ее подруга.

— Ты устроилась к нему на работу? — спрашивает ее подруга. — Ты уговорила меня перевестись только для того, чтобы занять мое место? В чём прикол?

— Это случайность. — говорит Ремеди. — Плохая, очень плохая случайность, но таким образом, он больше не сможет причинить боль ни тебе, ни кому-либо ещё.

— И что, вместо этого он будет причинять боль тебе?

— Я тоже собираюсь сделать ему боль.

Между двумя женщинами повисает очередная пауза.

— Ремми. — говорит подруга.

— Все в порядке. Это короткое задание. Временное, до тех пор пока они не найдут ему кого-то получше.

— Временный работник на месяц, верно? Тогда он подпишет с тобой контракт на год. Вот что он сделал со мной.

— И что?

— Как ты и сказала, поначалу все в порядке. Он не обращал на меня внимания, да? Как будто я была ничего не значащим сотрудником. Но потом он напал на меня физически. И ты хочешь работать на него? Что, если он сделает тоже самое и с тобой?

— Тогда я собираюсь снять это на камеру.

— Он держит свои камеры наблюдения под жестким контролем.

— Я установлю свою собственную.

— Я говорю тебе, он узнает об этом.

— Если мне придется, я убью его.

— Убьешь его? — ее подруга ахает.

Мой пах напрягается от внезапного давления. Она такая чертовски сексуальная. Лавируя между стенами, дюйм за дюймом, я достаю свой телефон из кармана, стараясь не делать резких движений. Я не хочу доводить этих двух до истерики.

Моя коллега, та самая, которая взломала веб-камеру Ремеди, дала мне приложение, позволяющее в любое время просматривать ее веб-камеру на моем телефоне.

Я хочу увидеть ее лицо. Густые темные брови, ее блестящие черные волосы. Ее сияющие глаза, когда она смотрит на свою подругу. Так уверена в себе, как будто знает, что сможет убить его.

Большинство людей говорят это в порыве ярости, уверенные в себе до тех пор, пока нож не окажется у них в руке, тогда они ничего не смогут сделать. Не из-за чувства вины за жизнь, которую они отбирают, а из-за страха быть пойманными.

Но другие? Мы можем смотреть друг другу в глаза и чувствовать это. Убийство — это действие, а смерть — его результат. И Ремеди? Возможно, именно поэтому я до сих пор не убил ее.

Когда я нажимаю на приложение, оно говорит: Веб-камера отключена. Должно быть, она закрыла свой ноутбук, когда закончила просмотр того видео.

Черт возьми.

— Я не позволю Уинстону оставаться безнаказанным. — говорит Ремеди суровым голосом.

— Он не твой отчим. — вскрикивает подруга, затем ахает, как будто сожалеет об этом. — Уинстон больше похож на твоего сводного брата, чем на отчима. И ты сама так сказала: Броуди даже не часто приставал к тебе.

На этот раз Ремеди ничего не говорит. Я прижимаюсь глазом к щели, но стол — это все, что у меня есть. Пятна от лака для ногтей. Пустая бутылка из-под воды. Кожура от апельсина.

— Мне не следовало этого говорить. — заикаясь говорит ее подруга.

На этот раз Ремеди проходит мимо щели, и я мельком вижу ее руку. Черный лак на ногтях, всегда облупленный. Ее пальцы обхватывают другую руку, будто она обнимает саму себя.

— Я должна это сделать. — говорит Ремеди. — Или я не прощу себя.

— Ты не знаешь, на что он способен.

— Я уже имела дело с такими людьми, как он, раньше.

— Броуди все еще был твоей семьей. Уинстон — никто. Он действительно может причинить тебе боль, Ремми.

— Я не позволю, чтобы это вновь сошло кому-то с рук.

В этих словах есть ярость, которая заставляет замолчать их обеих. Решительное заявление о том, что Ремеди знает, чего она хочет. Её подруга вздыхает, но Ремеди ничего не говорит, чтобы ее успокоить. Она не собирается сдаваться. Мне это нравится.

— Ты должна быть осторожна. — смирившись говорит подруга.

— Я так и сделаю.

— Ты делаешь это в одиночку. Это значит, что у него больше власти над тобой.

— С другой стороны, он нас не достаёт. — хихикает Ремеди.

— Это было бы намного лучше. Я могла бы отвлечь его, пока ты будешь с ним разбираться.

— Да, точно!

Они обе смеются, и, наконец, я отключаюсь. Разговор становится монотонным, бубнящим о работе, школе, семье — темах, которые меня мало волнуют. Я не понимаю термина "лучшие друзья", но, судя по тому, как эти двое разговаривают, я полагаю, что это выглядит именно так.

В конце концов, её подруга уходит, и Ремеди вздыхает. Она вздохнула с облегчением, и я тоже. Голос этой подруги, подобен измельчению барабанных перепонок на терке для сыра. В передней части дома скрипит замок, дверь спальни захлопывается, а затем компьютерное кресло скрипит под весом Ремеди.

Щелкает клавиатура, значит, она пользуется своим ноутбуком. Я проверяю приложение для телефона, переключаясь на зеркальный экран. Она листает обычные страницы в социальных сетях, и ищет поместье Уинстонов и самого мистера Уинстона.

Она останавливается на старом заголовке:

Кассиус Уинстон, владелец и генеральный директор компании Winstone, отшельник-разработчик с Юго-Востока Соединенных Штатов, обсуждает свои новые проекты в Ки-Уэсте.

По крайней мере, они правильно поняли "отшельническую" часть.

Ее телефон звонит, и пока она проверяет его, я переключаюсь на просмотр веб-камеры. Ее рука лежит на клавиатуре, а взгляд прикован к телефону, лежащему у нее на коленях. Она улыбается, затем встает и выходит из комнаты. Грохот водопровода разносится по всему дому, как будто старую машину, с трудом, пытаются завести.