— Ты ненавидишь меня так же сильно, как и хочешь. — говорю я.

— Я ненавижу тебя.

Ее глаза отрываются от моих, но я крепко хватаю ее за подбородок, заставляя снова посмотреть на меня, чтобы она видела, чего хочет.

Пот покрывает каждый дюйм моего тела, моя одежда тонет в ее сперме и в нашем поте. Я так промок, что капаю на нее, но она этого не замечает. Она смотрит на меня так, словно хочет сказать.

«Не смей прекращать трахать меня, или я убью тебя.»

— Ты хочешь, чтобы я использовал тебя, маленькое лекарство? — спрашиваю я.

И прежде чем я успеваю закончить вопрос, она кивает. Я засовываю ещё палец в ее влагалище, используя обе дырочки, манипулируя ею, как куклой, отказываясь быть нежным с ней. Я сжимаю ее клитор зубами, дразня этот комок нервов своими клыками, ее дырочки сжимаются вокруг меня, каждый стон, вырывающийся из ее души, смешан с восторгом и страданием.

Другой рукой я засовываю два пальца глубоко ей в рот, пока ее миндалины не соприкасаются с моими костяшками пальцев. Она давится, ее глаза наполняются слезами.

Я отпускаю ее, давая ей немного подышать воздухом, но затем снова наваливаюсь на нее всем своим весом, надавливая на все ее дырочки, не сводя с нее глаз.

— Ты ненавидишь меня не из-за своей лучшей подруги. — рычу я.

Мои пальцы проникают в каждую дырочку, и я бью по ее точке G. Пальцы дразнят тонкие стенки плоти, отделяющие ее задницу от киски, а ее горло сжимается от моих пальцев.

— Ты ненавидишь меня, потому что тебе нравится то, что я могу тебе дать. Тебе это нужно. Никто не может трахнуть тебя так, как ты хочешь. Никто не может заставить тебя чувствовать себя так, как ты чувствуешь себя сейчас. Никто, и я имею в виду никто, не может заставить тебя чувствовать себя так, как могу только я. Ты хочешь этого так же сильно, как и я.

Слезы снова наполняют ее глаза, и на этот раз это не из-за моих пальцев в ее горле. Это далеко от истины. Это вызывает у нее отвращение, но в то же время, она чувствует себя свободной.

Я трахаю ее дырочки пальцами, самозабвенно проникая в нее. Я кусаю каждый кусочек плоти, до которого могу дотянуться. Её живот, бедра, пупок и ее ноги не начинают дрожать, когда удовольствие переполняет ее.

Как только я чувствую, что ее тело сжимается вокруг меня. Я трахаю ее со всей силы, кусая ее сильнее, жалея, что у меня нет трех членов, которыми я мог бы наполнить ее, пока она не превратится в безмозглую игрушку.

Она бьется в конвульсиях подо мной, как будто в нее вселился разъяренный демон. Теперь она не сможет отрицать, что хочет этого. Я так долго удерживал ее на грани, и откладывал это удовлетворение для нас обоих, она захочет всего, что я решу ей дать. В конце концов, она захочет взять на себя, вину за мои убийства.

Она потеряет контроль.

Она дергается в моих руках, ее стоны вибрируют на моих пальцах у нее во рту, когда ее оргазм рассеивается. Внезапно каждое прикосновение становится слишком чувствительным, слишком сильным для нее.

Она умоляет меня взглядом, чтобы я был с ней помягче сейчас. Я облизываю ее бедро поверх синяков от укусов, и она неудержимо дергается. Я трахаю ее пальцами сильнее, грубее, и каждое прикосновение заставляет ее дергаться под моими пальцами, удовольствие пронизывает ее душу, словно вырывают из её тела.

Но мне все равно.

Я хочу, чтобы она помнила, каково это, когда я заставляю ее кончить. Бархатные стенки снова сжимаются вокруг меня, гладкая попка сжимается вокруг моих пальцев, а её горло сжимается между каждым судорожным вдохом.

— Ты можешь дать мне еще один. — требую я.

Она давится моими пальцами, когда я массирую ее влажное горло, а сперма стекает по ее ногам, пока кончики моих пальцев сморщиваются от ее влаги. И она не отталкивает меня.

— Ты такая чертовски горячая. — бормочу я.

Я вдыхаю сладкий аромат ее возбуждения, облизывая губы.

— Кончи для меня снова, Ремеди. Покажи мне, какая ты шлюха. Как сильно тебе нравится, когда я беру у тебя все, что хочу.

Слезы катятся по ее лицу, и на этот раз она кончает немедленно, спазмы сотрясают нас, отбрасывая наши тела друг от друга. Я прижимаю ее к земле всем своим весом, когда она теряет контроль, задыхаясь и извиваясь вокруг моих пальцев.

Ее глаза закатываются, ее тело изгибается, соски твердеют, и я нахожу голую кожу прямо над ее холмиком, прикусывая изо всех сил, пока она не вынимает мои пальцы изо рта и не кричит от боли, от удовольствия, от всепоглощающей похоти.

Я дышу на нее сверху вниз, наконец-то отпуская. Каждый вдох сотрясает ее тело. Мои брюки испачканы ее спермой, моей предварительной спермой и потом. Если она даже трахнет меня насухо, я кончу в штаны, как подросток, и мне все равно.

Ее глаза отяжелели от сна. Фиолетовые и зеленые синяки расползлись по ее смуглой коже, словно галактика выгравированная на ее плоти.

Она на шаг ближе, совершенно измученная, слишком уставшая, чтобы бороться со мной. Но скоро я заставлю ее умолять о моем оргазме.

Она охотно возьмет на себя вину за мои преступления. Все, что мне нужно делать, это продолжать манипулировать ею подобным образом.

И как только она станет моей, она падёт.

Кэш

Следующим вечером я паркую свою машину дальше по дороге, достаточно далеко, чтобы она не поняла, что это я, но достаточно близко, чтобы я мог наблюдать за ней. Ее матово-красная машина с ободранным, блестящим кузовом стоит на улице, а в ее окне, сквозь жалюзи, горит свет. Она проснулась. Что она делает?

Большую часть времени я нахожусь в особняке, иногда я просто жду, пока полиция найдет тела, прежде чем переходить к следующему убийству.

Эксперты по уголовному правосудию проповедуют о "закономерностях", присущих таким людям, как я, и это именно то, что я использую против них. Связь, объединяющая моих жертв, заключается в том, что все они из Ки-Уэста, и их тела находят в подвалах. Больше у них нет ничего общего.

В ее окне маячит силуэт. Я провожу ладонью по своему члену, выпирающего из штанов, думая о ее влажном, сочном ротике, ее розовых и фиолетовых губах. Я бы хотел сидеть в стеннах Ремеди или наблюдать за ней по веб-камере, но мне нужно сдерживаться.

Подобная ситуация требует времени. Но желание контролировать кого-то в его последние минуты, становится все сильнее, и чем дольше я жду, тем дольше мне хочется поиграть с Ремеди. Но мне нужно дать ей время. Она поглощает меня, а я не могу этого допустить.

Я бросаю взгляд на свой телефон. Если она не против поиграть, я пропущу убийство сегодня вечером. Но если она занята, тогда я дам ей передышку.

26 пропущенных мигают красным в верхнем углу моего телефона, и каждый из звонков от генерального подрядчика.

Когда он наконец поймет, что мне больше не интересно работать над этим домом?

Никаких звонков или сообщений от Ремеди.

Я нажимаю кнопку, чтобы завести двигатель, затем смотрю на окно ее спальни.

«Это твоя вина, маленькое лекарство. Кто-то должен умереть, потому что ты не хочешь играть.»

Я надеваю перчатки, кожа хрустит, когда я разминаю пальцы. Я все равно должен был кого-то убить. Расписание Ремеди для меня не имеет значения.

Высокий мужчина в майке, с ярко-золотистым загаром заворачивает за угол, направляясь к Дюваль-стрит. Он высокомерно шагает по улице, словно она принадлежит только ему. Выглядит так, будто ему наплевать на то, что на свободе разгуливает убийца.

Один из моих приемных отцов, вёл себя точно так же. К десяти годам я уже знал, чего ожидать. Это был мой шестой дом, но когда дело доходило конкретно до этой семьи, отец отыгрывался на мне за каждую оплошность своих биологических детей.

— Ты думаешь, еда моей жены дерьмовая? — спросил он.

Я этого не говорил. На самом деле, я еще не произнес ни единого слова в том доме, поэтому я смотрел на него в ответ, отказываясь отводить взгляд.