Приняв душ, я еду в съемный дом Ремеди. Я поправляю рукава, стоя на ее крыльце. Она открывает дверь, и у меня отвисает челюсть.

Кружевное платье облегает ее тело, а темный тонкий материал под ним едва прикрывает ее грудь и киску. Кружевные рукава спускаются до запястий, а подол платья свисает до бедер. Тем не менее, даже с кружевным покрытием, оно чертовски откровенное.

Намек на кожу между каждым кусочком кружева дразнит меня, вызывая слюноотделение. Ее кроваво-красные губы отличаются от ее обычной фиолетовой краски, но ей это идёт. На её ногах черные туфли на шпильках. Широкое кружевное колье прикрывает ее шею, и в кои-то веки я не злюсь, что она их прячет.

Это для ее матери, и, черт возьми, колье ей очень идет. Она — смесь дрянного гота и высококлассного эскорта, источающая секс в черном коктейльном платье. Готовая убивать.

— Привет, красавица. — говорю я.

Она приседает в реверансе, словно знает, как горячо выглядит, и от этого мой член становится еще тверже.

Блядь. Она — пушка, и мне не терпится разорвать ее на части.

Я открываю для нее пассажирскую дверь, и она скользит на сиденье.

— Ты знаешь "Пиратское бистро"? — спрашивает она, поджимая темно-красные губы.

Я киваю, затем направляюсь к берегу. Я одет в своем обычный стиль: закатанные рукава рубашки на пуговицах, отглаженные брюки, кожаный ремень и часы. Наряд, довольно типичный для мужчин моего роста в Ки-Уэст.

Но Ремеди? Она слишком нарядна для "Пиратского бистро", и мне это нравится. Она берет под контроль свою внешность, последний маленький укол в адрес своей матери.

Мамочка хочет двойное свидание, и ноет до тех пор, пока не добьется своего? Реакция Ремеди состоит в том, чтобы привести туда своего испорченного, садистского, шантажирующего босса-с-привилегиями, и при этом выглядеть так, как будто она принадлежит кварталу красных фонаре й.

Я смотрю на нее, и она краснеет, заправляя прядь волос за ухо. Мой член напрягается; это не похоже на нее — нервничать, и я хочу исследовать это.

Желание заставляет секунды течь медленнее, к тому же нам нужно пережить двойное свидание, чтобы мы могли перейти к хорошей части, в которой я смогу уничтожить ее.

Я сжимаю ее бедро, затем снова сосредотачиваюсь на дороге. Несмотря на то, что кафе расположено в здании, спроектированном так, чтобы выглядеть как старый, частично разрушенный портовый городок, оно расположено на воде. С приличной кухней и фантастическим видом, что делает его популярным местом для всех слоев общества, даже для двойного свидания четырех местных жителей.

Женщина с крашеными, каштановыми волосами и зелеными глазами останавливается перед нами, ее глаза загораются, когда она видит Ремеди. Возраст проявляется в морщинках вокруг ее глаз, кожа приобретает золотисто-коричневый оттенок, более глубокий, чем у Ремеди, и очевидно, что эта женщина — ее мать.

Когда они обнимаются, их контраст выразительней. Веселое кремовое платье с крупными, красными гибискусами, на фоне облегающего, черного, кружевного платья.

Ее мать поворачивается ко мне, ее улыбка становится шире, чем раньше. Я протягиваю ей руку, и она берет ее, лучезарно улыбаясь мне. Однако ее глаза останавливаются на моих, веснушки всегда привлекают людей.

Веснушки в глазах встречаются часто, но немногие из них такие темные, как у меня. Это застает ее врасплох, как будто во мне что-то не так. Она незаметно стряхивает это, и я одариваю ее своей отработанной улыбкой.

— Вы, должно быть, миссис Бассет. — говорю я.

— Пожалуйста, зовите меня Ким. А кто вы?

— Кэш. — Ремеди приподнимает плечи, глядя на меня.

Это движение говорит мне о том, что на самом деле она еще не сказала своей матери, что я ее босс. Ее мать, Ким, думает, что я парень Ремеди. Я не уверен, как к этому относиться.

— Кэш? Интересное имя. — говорит ее мать.

Она подмигивает своей дочери.

— Он тоже красивый. — я внутренне усмехаюсь.

На самом деле, я знаю, что она имеет в виду. Она не сводит с меня глаз и знает, что должна что-то сказать, чтобы отвлечься от того, как странно я выгляжу.

Мужчина с лохматыми седыми волосами и ярко-голубыми глазами протягивает мне руку перед Ремеди.

— Я Том. — говорит он.

Сначала мы пожимаем друг другу руки, затем он поворачивается к Ремеди, как будто я важнее дочери его подруги.

Гребаный идиот.

— Спасибо, что встретились с нами сегодня вечером.

Как только хостес проводит нас к нашему столику, мы заводим светскую беседу с помощью фальшивых взаимодействий. Независимо от того, насколько близка семья, такого рода взаимодействия всегда являются маской, показывающей, насколько эти люди близки к идеальной семье.

Нескольким моим приемным семьям нравилось так притворяться, когда я только приехал. Поначалу я думал, что семейные ужины означают тихие, счастливые вечера. Но это всегда фантазия.

Способ заставить кого-то чувствовать себя достаточно комфортно, чтобы он мог избить вас за эти ошибки, как приемного сына, который отказался говорить.

Я сомневаюсь, что Ким прикасалась к Ремеди подобным образом, но я не могу выбросить это из головы. Я хочу убить Ким, чтобы доказать Ремеди, что ей не нужны эти фальшивые отношения в ее жизни. Но чем больше ее мать болтает об удивительных качествах Тома, тем громче и агрессивнее становится Ремеди, как будто ее выводит из себя даже само нахождение в одной помещении с Томом.

Это забавно, но ночь все равно сливается воедино. Чей-то голос прорывается сквозь тремор разговора.

— Кэш? — спрашивает Ремеди, дотрагиваясь до моего бедра под столом.

Я моргаю. О чем мы говорим?

— Напомни, чем ты занимаешься, Кэш? — спрашивает ее мать.

— Я разработчик. — говорю я.

— Ой! Том занимается бухгалтерией в Johnson Properties. — и тут вмешивается Ремеди.

— Кэш зарабатывает больше денег, чем Том.

— Ремми, милая. — говорит ее мать с предупреждающими нотками в голосе. — Будь вежливой.

Это те же самые два слова, которые Ремеди сказала мне перед тем, как я вывел Дина из ее съемного дома несколько ночей назад. Даже ее мать знает, что Ремеди готова убивать сегодня вечером. Но Том смеется и бьет меня кулаком по плечу.

— Все в порядке, Кимми. Вероятно, так оно и есть! Посмотри на эти часы.

Я успокаиваю его, демонстрируя их, не потому, что мне не все равно, а потому, что хочу, чтобы Ремеди поняла, как много я для нее делаю.

Я ненавижу это дерьмо.

— Приятель, это кровь? — спрашивает Том, тыча пальцем в ремешок моих часов. — Ты в порядке? Ты порезался, когда брился, или что-то в этом роде?

Я сосредоточиваю кругозор на этом. На ремешке из кожи аллигатора засохшая капля крови, размером меньше крупинки цемента.

Я стираю ее. Не помню, чтобы надевал эти часы во время недавнего убийства. Откуда она?

Ремеди улыбается мне, и тогда я вспоминаю. Это моя кровь. Тот раз, когда мы трахались у нее на кухне, и она до чертиков расцарапала мне спину.

— Что-то в этом роде. — говорю я Тому.

Их разговор продолжается, а я смотрю на темную воду, но ничего не вижу. Свет в ресторане слишком яркий.

Я не знаю, почему я здесь. Это для Ремеди? Чтобы увидеть ее мать и парня, после чего я мог бы убить и их тоже? Я продолжаю говорить себе, что я все еще здесь и погружаюсь в эту бездонную туристическую яму только для того, чтобы сделать Ремеди такой же одинокой, как я. Чтобы в конце-концов я мог заставить ее взять вину за мои преступления на себя.

Но я знаю правду. Она мне любопытна.

Мы дожили до конца ужина, и я даже вмешиваюсь раз или два, в основном для того, чтобы подтолкнуть Ремеди к более бунтарским действиям. Она не может перестать подкалывать Тома, и забавно наблюдать, как она пытается. Но к концу вечера ее настрой угасает, и я испытываю облегчение от того, что пришло время расстаться.

Мы вчетвером стоим в вестибюле, сбоку от нас возвышается искусно сделанное пластиковое воронье гнездо.