Сделав глубокий вдох, я пробую снова. — Тобиас, я не могу выйти из этого внедорожника, не сказав кое-что, что хотела сказать еще дома, — бормочу я, и он хмурится, поправляя шапку другой рукой и наклоняясь ко мне. Наши лица так близко, что мне ничего не стоит прикоснуться своими губами к его.

— Иден, я не понимаю, — отвечает он, и я пытаюсь мягко улыбнуться. Мое сердце, кажется, вот-вот разорвется в груди. Я ненавижу, что мне приходится делать это на глазах у остальных, но у меня нет времени.

— Тобиас, мне нужно, чтобы ты знал, что я люблю…

— Заткнись нахуй, — прерывает он, и мои глаза расширяются, когда я в шоке откидываюсь назад, когда гнев и раздражение наполняют его взгляд.

Что за хуйня на самом деле?

— Не смей говорить мне это в первый раз, потому что ты думаешь, что у тебя может не быть другого шанса сказать это. Не смей, блядь, — выплевывает он, его рука крепче сжимает мою, а взгляд остается сосредоточенным на мне.

— Я просто…

— Нет, Иден. — Он снова прерывает меня, и это тоже чертовски злит меня, пока он не опускается на колени у моих ног, удерживая все мое внимание. — Я собираюсь сказать тебе, что люблю тебя позже вечером. Я собираюсь осыпать тебя поцелуями, попробовать на вкус твою сладкую киску и доводить тебя до предела снова и снова, пока ты не сможешь больше терпеть, а потом я скажу тебе, что люблю тебя.

Я пытаюсь проглотить комок в горле, его слова обжигают меня изнутри, когда я киваю, взволнованная приближающимся оргазмом.

— И я собираюсь сказать тебе, что люблю тебя, прежде чем задушу чертовой подушкой за то, что ты давишь на меня и перебиваешь, когда я говорю, но только после того, как ты доведешь меня до оргазма, — шепчу я, наблюдая, как ухмылка преображает его лицо.

— Вот так-то лучше, Шарик, — говорит он, прежде чем прижаться своими губами к моим, и я сжимаю его футболку в кулаке, углубляя поцелуй и показывая ему, что люблю его так, как я привыкла это делать.

— Я думаю, мы на месте, — бормочет Ксавье, прерывая момент, и я на секунду закрываю глаза, когда отпускаю Тобиаса и беру себя в руки.

Когда я открываю глаза, я смотрю в окно и обнаруживаю, что мы полностью остановились посреди леса. Нас окружают только деревья, и даже солнце не видно, из-за чего кажется, что здесь темнее, чем есть на самом деле.

Я никого здесь не вижу, когда выглядываю из окна со стороны Хантера. Я замечаю, что есть еще две машины, так что могу только предположить, что мы не одни, а с Иланой и ее охраной.

Звук захлопывающейся водительской двери привлекает мое внимание к Резу, и в одно мгновение все трое парней встают мне поперек дороги.

Хантер открывает дверь прежде, чем Рез успевает добраться до нее, и выходит из внедорожника, не сводя с него глаз, пока Тобиас тоже не опускается, пытаясь стать барьером между мной и врагом.

Ксавьер удерживает меня, прижимаясь грудью и шепча на ухо.

— Я люблю тебя всем, что я есть. Я сделаю все, что скажет Илана, чтобы ты была в безопасности. Все, что угодно. Мне нужно, чтобы ты помнила это.

Я едва успеваю ответить, как Тобиас поворачивается и протягивает мне руку, и когда я замечаю выражение лица Реза, он быстро отворачивается. Очевидно, что чувство вины — это то, с чем он знаком, усугубляя стыд, написанный на его лице. Он находится под каблуком у Иланы, как и все остальные.

Спускаясь, Ксавьер остается рядом со мной, пока Тобиас прикрывает меня в то время как Хантер стоит в стороне, оглядывая окрестности, и я наблюдаю, как гнев омывает его лицо.

— Сюда, — бормочет Рез, указывая нам в том направлении, куда смотрит Хантер. Я вижу, что он хочет сказать больше, его глаза умоляют Ксавье, но мне кажется, что уже слишком поздно.

Мы обходим внедорожник и видим вдали тени. С ума сойти, насколько темными они кажутся. Я могу различить шестерых человек, но не могу определить, кто каждый из них.

Медленно пробираясь по траве, высматривая корни деревьев под небольшим количеством листьев, я обхватываю себя руками, когда в воздухе становится прохладнее.

Когда мы приближаемся, я наконец вижу свою маму. Она стоит на коленях, и мое сердце уходит в пятки. Я пытаюсь прибавить скорость, но Тобиас удерживает меня, позволяя Хантеру идти впереди, и как бы мне этого не хотелось, я подчиняюсь. Сначала мы должны быть в состоянии оценить ситуацию в целом.

Хантер останавливается, когда Илана поворачивается к нам лицом. Она всего в двадцати футах от нас. Двое других людей — ее телохранители, и еще есть человек в балаклаве. Значит, человек в балаклаве на записи не был Рез? Черт.

Оглядев их всех, я понимаю, что в земле вырыта огромная яма, и замираю, потому что вся эта сцена пробирает меня до костей. Что, черт возьми, здесь происходит?

— О, как мило с твоей стороны наконец приехать. Я рада, что девочки смогли передать тебе мое сообщение, — говорит Илана приторно сладким голосом, и это чертовски раздражает меня. Прямо сейчас меня не волнует все это ее фальшивое дерьмо.

Это мой первый раз, когда я встречаюсь лицом к лицу с этой мерзкой сукой, и после того, как я узнала обо всем, через что она заставила меня пройти, я не так напугана, как думала. Вовсе нет.

Илана стоит гордо, как в тот день перед нашим домом в Уайт-Ривер. В сшитых на заказ темно-синих брюках и кремовой шелковой рубашке она выглядит до мозга костей деловой женщиной, какой и должна быть, но меня немного забавляет, что на ней дизайнерские резиновые сапоги. Даже сейчас, когда она посреди гребаного леса, она все еще отказывается пачкаться в делах, которые хочет совершить.

— Твое сообщение получено, мама. Что все это значит? — спрашивает Ксавье, засунув руки в карманы и делая шаг вперед, чтобы заслонить меня от посторонних глаз, но я встаю рядом с ним.

Я не позволю этой женщине считать меня слабой.

Однако приближение не приносит мне пользы, когда я подхожу ближе к глубокой яме и обнаруживаю на дне открытый гребаный деревянный гроб, и желчь подступает к моему горлу.

Я перевожу взгляд обратно на Илану, а она уже наблюдает и оценивает меня с насмешкой на губах. Мне приходится бороться, чтобы не закатить глаза. Я игнорирую ее, глядя на маму, лежащую на земле. Стоя так близко, я вижу кляп у нее во рту и путы, сковывающие ее руки за спиной, и гнев бушует во мне. Я ненавижу видеть синяки, покрывающие каждый дюйм ее тела, и боль, плавающую в непролитых слезах в ее глазах.

Возможно, ее и не было рядом со мной с тех пор, как все пошло прахом, но, к сожалению, она стала жертвой игр Иланы, и как бы мне это ни было ненавистно, я вижу, как легко всем в этом городе вернуться к тем ролям, которые им дает Илана. Она — кукловод, а мы — игрушки, которыми она развлекает себя.

Рыдания моей мамы разбивают мне сердце, когда Хантер отступает и встает слева от меня, касаясь тыльной стороной своей руки моей. Я стараюсь черпать из него каждую крупицу силы, какую только могу.

Я наблюдаю, как Илана долго обходит яму, драматично растягивая свой ответ, и это раздражает меня еще больше.

Где Тобиас?

Оглядываясь через плечо, я вижу его прямо за собой, менее чем в трех футах между нами, и пытаюсь широко улыбнуться ему, но его сжатые челюсти говорят мне, что у меня не очень хорошо получается.

Все, о чем я могу думать, — это положить руки на животик, чтобы защитить ребенка, но я не хочу привлекать к этому внимание. Знать, что она знает, и быть перед ней, зная, что она знает, — это две совершенно разные вещи. Небольшое видео подтвердило это, но я пока не знаю, как это будет происходить, и я не хочу ставить нас в еще более невыгодное положение, чем мы уже есть.

Я смотрю, как Рез встает по другую сторону от Ксавьера, но один из телохранителей Иланы внезапно отводит его в сторону, и я не могу удержаться от того, чтобы не открыть рот от удивления. Я была слишком занята, наблюдая за Иланой, чтобы заметить, как кто-то еще двигается. Отвлекающая сука.

Мы все вчетвером смотрим, как Рез позволяет телохранителю завести его руки за спину и подтолкнуть к моей маме, и мои брови в замешательстве хмурятся. Он опускается на колени рядом с моей мамой, опустив взгляд в землю, пока мамины рыдания становятся громче.