Да, праздник есть праздник.

Накануне кок принес из камбуза остатки дров и непрерывно поддерживал огонь в чугунке, чтобы команда могла хоть досыта напиться в этот день.

С утра все вынули из рундуков чистое белье. Петрович достал заветный сверток: пара белья, шерстяные носки, жесткая мочалка и неначатый, еще в бумажной обёртке, пахучий кусок ландышевого мыла.

- Сходил в баньку! - Петрович улыбнулся, но в голосе явственно прозвучала горечь.

- Чем не баня?! - Кок похлопал себя по худым ребрам, словно в парилке березовым веником.- Плохо натоплена, что ли?

- Хо-ро-шо!-задумчиво сказал механик, растирая занемевшие за ночь руки.

Никто не торопился надеть чистое белье. Приятно отдать голое тело теплу. Зажмурить глаза и почувствовать себя в предбаннике. Представить, как ты распахнешь дверь и, раздувая ноздри от хлынувшего на тебя пара, шагнешь в расточительный мир душей, спаренных кранов и наполненных выше краев шаек!

Равиль спал, он все еще был на положении больного. Саша стоял вахту, а Виктор голышом переступал с ноги на ногу на холодном полу кубрика. Смеясь, он все сильнее и сильнее похлопывал себя по ляжкам.

- Хватит! - прикрикнул кок.- Вахтенного испугаешь. Вот Равиля разбудил! - Равиль проснулся и удивленно уставился на голую команду.- Чего смотришь? Проверяем, у кого сала больше. Придется Витьку пустить в расход. Хорош боровок, годится для новогоднего угощения! А?

Виктор тяжело глотает слюну. Дернул же Колю черт заговорить о свинине! Попробуй теперь, отвяжись от этой мысли. Раз в году соседи Виктора в Ворошилове-Уссурийском резали откормленного борова. Посреди двора пылала груда соломы, потрескивала горящая щетина, и тут же для угощения детей отрезали слегка поджарившиеся уши и хвост. До чего вкусно было!

Голод мучил молодого матроса. В душе он даже сердился на скаредность старпома, пробовал заговорить об этом с Сашей, но сочувствия не находил. Нельзя же есть раз в сутки, даже не есть, а пить,- баланда не еда, зубам там нечего делать! Распределили продукты на сорок пять дней. Почему на сорок пять? Почему не на шестьдесят? Если их ищут, то должны со дня на день найти, а они пока, чего доброго, умрут с голоду. Саша говорит, что молодые выносливее,- почему же его одного так мучает голод? Или у других более сильная воля?

Кок нагишом уселся на койку, достал из-под подушки трубку, поскреб в ней кончиком ножа, прикурил от печурки, глубоко затянулся и выпустил облачко дыма. Старпом беспокойно принюхивался.

- Табак? - спросил он.

- Табачок! - подтвердил кок. - Особый сорт! Лавровый лист хорош был, но от чая у меня кружение в голове, вот-вот свалюсь.

А этот вот нынче ночью придумал. Осенило!- Он не торопился раскрывать загадку.

- Да не тяни ты! - сердится Петрович.

Кок пощелкал указательным пальцем по трубке.

- Она, видишь, прокурена чуть не насквозь! Если соскрести маленько со стенок, на три-четыре затяжки хватает. Вот и буду скрести…- и он протянул трубку старпому.

- Испортишь трубку, Каликанов голову тебе оторвет,- неодобрительно заметил механик.

- Поскорее бы он до моей головы добрался! - Кок дал Петровичу разок затянуться и отнял трубку.

- Чужая вещь! - стоял на своем механик.

- Я ему десяток куплю. Самых лучших.

- Ты на посулы здоров! Как же!

- А что, скажешь-скареда?

- Зачем? Просто пропьешь все,- ответил механик.

Кок поднялся, шагнул к механику и сказал глухо:

- За правду не обижаюсь, а вот что скажу: спасемся - брошу пить! В рот не возьму!

Петрович рассмеялся.

- Не веришь! - Кок стремительно повернулся к нему.- Значит, не веришь?

- Больно ты грозен,- добродушно ответил старпом.- И что это ты голый клятвы даешь? Не серьезное дело выходит. Портки раньше надень.

Люди вдруг ощутили свою наготу и стали торопливо одеваться.

Заправив тельняшку в ватные брюки, Виктор вышел на палубу. Раньше он умывался океанской водой, но вот уже две недели, как теплое течение растаяло где-то за кормой, теперь случалось, что к рассвету катер одевался тонкой ледяной коркой.

Надраивая палубу, Виктор впервые ощутил странную слабость. Сердцу не было больно, но оно замирало, отказывалось гнать кровь. Не хватало воздуха. Тельняшка как-то сразу взмокла от холодного, нерабочего пота.

Виктор постоял немного, глубоко вдыхая воздух. Отлегло! Но когда он снова размахнулся .шваброй, вернулась и слабость. «Пустое, пройдет!» - успокаивал себя Виктор. Однако ему пришлось приноравливаться к этому новому состоянию и не спеша продвигаться от носа к корме.

Старпом огорчился. Бывало Виктор как оглашенный носился по палубе, и за какие-нибудь полчаса она вся зеркалилась от брашпиля до решетчатого ящика на корме, где скрежетал, ворочаясь, сектор руля.

- Долгонько, Витя!-упрекнул он походя, скрываясь в рубке. - Без огонька.

Виктор хотел было ругнуться вслед, да вспомнил голого старпома, его зябкое, худое, в лиловых шрамах тело, и смолчал. Пусть его!

Петрович постоял рядом с Сашей. Посматривал то на барометр, то на компас. Барометр обещал перемену погоды. К вечеру, по всей вероятности, заштормит.

- Хорошо идем,- сказал Петрович.- Не меньше двух миль. Этот парус получше.

Саша молча принял похвалу. В новый парус они вложили много труда, мачту укрепили оттяжками. Вчера даже удалось идти галсами, в крутой бейдевинд.

- Нам бы попутный ветер с неделю,- мечтательно продолжал Петрович,- может, и пошабашили бы. Только бы не сглазить.

Все дни, пока сшивали парус, катер сносило на юго-восток. Изредка налетал северный ветер. Ни старпом, ни Саша не знали, что к утру тридцать первого декабря катер оказался в самой южной точке за весь месячный дрейф, почти у 48° северной широты. Но они понимали, что дрейфуют на восток, к чужим землям.

Парус давал надежду. Как трепещущее крыло, он раскрылся над катером, вернув ем у силу и едва уловимую вибрацию жизни. Под широкой сенью паруса и в рубке стоишь как-то увереннее и тверже.

Попутный ветер вот уже несколько часов позволяет им держаться желанного курса. Нос «Ж-257» смотрит на северо-запад.

- Да, жаловаться не приходится, - сказал старпом, явно ища поддержки у Саши.

- А заросли-то как! - Саша проводит рукой по давно не бритому лицу.- На себе не видать, а ты - настоящий голландский шкипер.

- Пожалуй, побриться бы. А?

- Так теплее. - Саша усмехнулся своим мыслям.- Сойдем на берег в «Подгорном» - бородатые, страшные. Тридцать три богатыря!

- А ведь у нас настоящий праздник.- Петрович пустился в рассуждения.- Могли месяц назад перевернуться? Уцелели. Через такой штормягу прошли. Живы! Идем по курсу, под парусом! Ты подумай, чего еще хотеть?- Он деловито сообщил:- Я приказал прибавить порции, сегодня поедим, как положено. Воды будет много… Праздник!

«Что ж, и впрямь неплохой день»,- мысленно соглашается Саша. Главное - катер не болтается без пути по водным ухабам, а идет по курсу.

- Саня! - сказал вдруг Петрович просительно.- Саня, давай компаса откроем, будет каждому граммов по восемьдесят!..

Ладони старпома стиснули холодный цилиндр компаса. Нет, на этот компас он ни за что не посягнул бы. На катере есть два шлюпочных компаса. Картушка каждого из них плавает в 43° растворе спирта и дистиллированной воды. В каждом примерно по двести пятьдесят граммов. Выйдет пол-литра крепкой водки.

Старпом выжидающе смотрит на Сашу. Неужто за весь проклятый месяц они не заслужили чарки водки?!

- Как ты, Саня? - Он скрыл от Саши, что уже поделился своим планом с коком и тот прямо-таки подпрыгнул от радости. Лучше не говорить. Пусть думает, что это так, блажь, вдруг пришедшая в голову, легче отступиться будет.- Чего бояться?! Ведь и прежде бывало, возьмешь из шлюпочного, а потом зальешь обратно спиртом… К чему они, шлюпочные компаса?

- А если с этим беда случится? - Саша кивнул на компас.

- Какая же беда, чудак ты человек! - оживился Петрович.- Сам посуди, что, стрелять по нас будут? - Он похлопал по медному цилиндру.- Он, Саня, нас переживет.