- Восемь лет дома не был, - жалуется старпом Виктору, как будто все эти восемь лет его донимал зюйд-вест. - Сам виноват, давно отпуск положен, да только с малыми деньгами неохота ехать. В такую даль залетел, по обратной дороге половину денег на пиво изведешь.- Пиво старший помощник упоминал к примеру, имея в виду кое-что покрепче. - Ты вот не пьешь, Витя…- старпом умолк, неопределенно хмыкнув, и проговорил наставительно: - и не пей. Если моряк не пьет, цены ему нет и всякий порог ему легкий: шагай только. Мы с чего пить зачинали: с беды, с темноты тоже, а тебе что? Тебе учиться надо.- Чуть подавшись вперед, старпом с натугой переложил штурвал влево.- Учиться непременно. Мне уж на что трудно было-отвоевался в гражданскую, порубанный, хворый, память напрочь отшибло, а учился, диплом двухсоттонника имею.- Щурясь, он взглянул на неподвижную фигуру впередсмотрящего старшего матроса Саши.- Сначала Сашок пойдет в науку, потом ты. Сашок - парень башковитый, все-таки десять классов кончил. Он и плавает поболее тебя.

Виктор и думать не хочет об учебе. Только добился своего - в матросы попал, и вдруг променять палубу на парту?! Дудки, нема дурных. Он поплавает вдоволь, а там видно будет… Он сказал, кивнув в сторону Саши:

- Долго он там, закоченеет еще. Пойду подменю, что ли?..

- Пусть стоит, - нахмурился старпом. - До мыса Океанского не проси, не поставлю. Дело, видишь, серьезное…- И, не заметив, как покраснел от обиды Виктор, старпом продолжал доверительно: - Мои все за книгой, один я, серяк непутевый, с книгой дружбы не свел. Хлопцы в школе, а старшая, Люда, в станице Белореченской, в филиале торгового института.- Он вздохнул.- Невеста!.. Славно теперь у нас. Снегу чуток, а то и напрочь нет. Солнце хоть и зимнее, а греет…

Матрос ухмыльнулся украдкой. «Невеста!.. Еще поглядеть нужно: невеста ли? Может, так, обыкновенная деваха… Старики любят загнуть!» В представлении Виктора невеста - это не просто девушка на выданье, а нечто очень праздничное, необычное. Невеста как жар-птица, невестин век короток, не углядишь. Пока парень гуляет с девушкой - и не думай называть ее невестой, обидится парень, за насмешку, пожалуй, сочтет. Спросишь, ни за что не признается,- так, скажет, дружим, а кто погрубее, ответит- гуляем. Потом приходит свадьба, скорая, веселая, хмельная, и какая уж тут невеста - жена! Была невеста, пока гармонь играла…

- В Северо-Курильск пойдем? - спрашивает Виктор.

- Если ветер позволит.- Петрович пожимает плечом.- Зюйд-вест - как норовистый конь: мигом взыграл, мигом и стихнуть может.- Он поежился.- В баню охота. Я и бельишко уже собрал было. У меня верная примета: только замотал белье в газету - так и шабаш, на берег.

- Петрович, ты капитану сказал бы, как станем на ремонт, чтобы мне дело какое дали. Надоело на затычку.

- Надоело? - Петрович шевельнул косматой, над глубокой глазницей, бровью.

- Я и так четыре месяца чернорабочим трубил.

- А завтра плавать надоест?!

- Что ты!

- Кубрик чистить надоест? Палубу драить? Штурвалить обрыднет? Ты не смейся. Думаешь, прыгать на пирс с выброской - это и вся морская наука?

«Завидует»,- решил Виктор. Плохое зрение мешало старпому: швартовался он тяжело, без огонька.

- Тебе бы только гарцевать, форсить. Артист! - насмешливо отрезал Петрович. - В гражданскую батько Кочубей быстро обламывал таких конников.

Кочубей, в дивизии которого Петрович воевал в 1918 году, остался для него высшим моральным авторитетом. Редкое наставление старпома обходилось без имени Кочубея,

- Поставь к штурвалу - увидишь, надоест или не надоест.

- Заштилит - поставлю. В шторм не управишься.

Матрос промолчал. Едва не вырвалось заносчивое: «А ты попробуй, поставь, авось управлюсь», но парень знал все-таки, что нет, не управится. Подержать малость штурвал, да еще под присмотром старпома, можно и в шторм, но вести катер против бешеной волны он не сумеет.

По левому борту в пяти милях от катера тянулся извилистый, нескончаемый берег Парамушира. Почти так же он выглядел и летом, разве что снега отступали повыше и в солнечные дни береговые увалы стояли в темной, но ласковой зелени трав. В туман краски тускнели, берег казался буро-коричневым, безжизненным. И все же летом здесь бывало веселее, чаще носились за кормой птицы в расчете на поживу, глупыши и бакланы оставляли узкий тающий след на воде, и вода, еще не скупясь, брала у природы яркие краски: звонкую прозелень, белизну ажурных пенистых кружев, гладкую, словно остекленевшую синеву на закате, голубые огоньки по ночам. А теперь низко, вперегонки проносились, скрываясь за сопками, темные тучи. Серыми были и волны и пенистые гребни волн.

В рубке хлюпала вода. Она проникала сквозь дверные щели, задерживалась на решетчатом полу. Деревянный ящик из-под консервов поскрипывал под ногами старпома. По набрякшим на его шее и висках венам видно, как трудно стало удерживать штурвал.

…Мысль старпома упрямо возвращается к рейду «Подгорного». Как на беду, капитан и старший механик застряли на берегу. Сдавали отчетность по команде и по машине, так сказать «закруглялись» ввиду окончания навигации, а катеру пришлось поспешно сняться с якоря. Старпом вспоминает кряжистую фигуру старшего механика Иванца на пирсе. Он беспокойно вышагивал по бетонной ленте пирса, чуть пригнувшись под тяжестью мешка. Вспоминает капитана, сложившего к ногам четыре буханки хлеба и сигналившего им руками. «Заботливый, продуктами разжился»,- думает Петрович. Но к пирсу в сильный зюйд-вест не подойти, разнесет к черту суденышко, а с берега на катер и подавно не попасть, шлюпку опрокинет или грохнет о берег. Так и пришлось уйти одному с молодыми матросами.

…А пора бы и ему отдохнуть после восьми лет океанской трепки. Пора! Нынешнее лето и осень выдались трудные, несговорчивые: редкую неделю не штормит. Суда «Подгорного» работали с нагрузкой, какой здесь не упомнят во все послевоенные годы. То и дело подходили китобойцы. Они сигналили издалека, вызывая буксирные катера. Надо поторапливаться, освободить китобойца от плывущих на буксире туш, подвести их к разделочной площадке - слипу. Чаще всего слип занят. Пошевеливайся, «Жучок»,- китобойцам нельзя простаивать на рейде! Пока освободится слип, натягивай металлические тросы, закрепленные вокруг хвостовых плавников кашалотов и финвалов, тащи их к бую - бочке, стоящей на мертвом якоре. Крепи! Здесь они подождут своей очереди. Скроются за горизонтом китобойцы, но «Жучку» и тогда не до отдыха - волоки китовые отбросы подальше от берега! Океанские дворники - чайки да глупыши - не справляются с богатой добычей. Избавился -от вонючих потрохов - не зевай, тащи приведенные кем-то кунгасы, гони их к пирсу, разгружай пришедшие на рейд суда и суденышки! Спеши, лети, неутомимый «Жучок»! Из Северо-Курильска радируют: получайте четыре бухты манильского троса. Кому же идти за ними, как не «Жучку»?! Заводи, механик, машину! В Петропавловск черт занес двух нетерпеливых сменщиков - нового директора рыбкоопа и начальника АХО, с семьями, с домашним скарбом,- не дождались рейсового парохода курильской линии. Ничего не поделаешь- принимай, «Жучок», в кубрик дорогих гостей! Работай, пыхти от натуги! Не посылать же по всякой нужде за добрую сотню миль большие корабли. Поворачивайся, «Жучок», почтальон и мусорщик, поводырь и грузчик, ладный и увертливый океанский вездеход!..

Только вчера «Ж-257» вернулся из Северо-Курильска в «Подгорный» с бухгалтером, деньгами и провизией на борту. За труды праведные команде далее оставили в счет декабрьской нормы два ящика консервов. Четвертого декабря, если ветер не позволит войти в устье небольшой реки на «Подгорном», лебедка вытащит на берег оба катера - «Ж-257» и «Ж-135».

На комбинате с часу на час ждут подхода рыболовного траулера «СРТ-351» с ремонтными материалами. Катера разгрузят его - и шабаш, на зимние квартиры. «Ж-257» уже без рации, ее сняли для осмотра и ремонта. Горючего мало, бункероваться с берега трудно, в крайности, если горючего не хватит, соляр можно получить и с траулера - это даже удобнее, чем с берега…