— И что теперь, голодать люди будут?

— Нет, большую часть продовольствия будем закупать, вместе с сырьём для завода, по оптовым ценам оно не слишком дорого выходит. И людям не раздавать, но отпускать со скидкой хорошей. Зарабатывать же будут или на нас работая, или в лесу. Мы даже премию учредили: кто хороший, то есть — пригодный к реализации здесь и имеющимися людьми, промысел придумает — тому премия, хоть деньгами, хоть товаром на выбор. А уж если сам этим делом займётся да других обучит, то ещё одна, существенно больше первой.

— Делать тебе нечего, как деньги впустую тратить. Надо же додуматься: платить крестьянам за то, что они придумали, как им себе денег заработать! Разрешил на своей земле промыслы организовывать — уже хорошо, налог на это всё снизил — вообще благодетель! А он ещё и приплачивает — как есть блаженный!

— Мне нужно привлекать переселенцев и дать им заработок, чтобы они не сбежали обратно. Пока ничего не построено толком и не работает — хоть так им денег на еду подкинуть, чтобы дотянули до появления нового производства. Прикормить надо, чтобы не улетели. Цыпа-цыпа, как-то так.

— Ну, если только так… — бабушка задумалась, такая трактовка была ей более-менее понятна.

Лесорубы расчистили уже больше половины пути к пародии на мост через Тальку. Четыре километра пешком идти было долго и лень, особенно с бабушкой, ехать на машине — рискованно, потому что хоть кусты, пни и валуны убирали, но дорогой эта просека не являлась. Кони с вырубленным лесом или хворостом худо-бедно проходили, это да, но их колея грузовику не подходила. Тем не менее часть пути по просеке мы прошли, заодно осмотрели болотину, где уже расчистили площадку на берегу и начали пытаться копать торф.

— Торф сверху грязный, тины и ила много, надо куда-то эту грязь девать.

— Не «грязь», а «ценное удобрение», и девать его надо на грядки! Да, эта смесь может закислить почву, но у нас тут чуть ли не чистый песок, ему кислота не страшна. Вносить как навоз, но перекапывать не слишком глубоко, на пол штыка лопаты, то есть, сантиметров пятнадцать максимум. Просто чтобы не слишком много песка захватывать и не слишком глубоко закапывать имеющуюся почву.

— Не захотят крестьяне «грязюку болотную» на огород себе тащить. Вы же их знаете: «Деды так не делали, так и нам не надо» и прочее вот это вот…

— А вы на ничейные пока участки вывозите. И посадите там что-нибудь быстрорастущее, чтобы убедились в плодородности. Хоть редиску какую, или зелень.

— Можно попробовать…

— Или лучше — выдели участок мне под огород, и найми пару человек работников. Только чтобы делали не «как деды учили», а как мы с тобой скажем.

— Так даже и лучше, а то начнут новичкам всякие страсти-мордасти рассказывать, отпугнут ещё.

Тут к нам подошла бабушка, которая успела спуститься к самой воде, полазить там вдоль кустов с камышами и подняться обратно.

— А что это у вас кусты растут бесполезные?

— Ты что с ними делать хочешь?

— Вырубить и выкорчевать, а вместо них по низким местам, где всё равно затапливать будет лозы натыкать, хоть прутиками. За год возьмётся, через два уже можно обрезку начинать и плести корзины и прочее всякое. Если руки не совсем из задницы растут — то несколько сотен рублей за сезон заработать можно. Дорогу до Тальки построите — а оттуда поездом хоть куда товар везти можно.

Мы задумались. Поначалу работы, конечно, много — но котловины так и так чистить собирались, сделать в них пруды, от которых всегда польза есть. Лозу посадить выше кромки воды, хммм… Мы с Владом переглянулись и поняли — стоит попробовать.

— Влад, надо попробовать. Но «завод» из этого делать не будем, пусть кустарным, во всех смыслах, промыслом семьи работников наших займутся — и занятие им, и приработок. Жаль, что до первой корзины ждать долго, ну да ладно.

Потом повернулся в другую сторону.

— Что сказать, бабуль. Ты, считай, только что заработала премию за придуманный новый промысел.

Та недолго думая протянула в мою сторону руку ладошкой вверх.

— Заработала — плати.

Я немного растерялся поначалу, но делать нечего — полез в бумажник и достал купюру в пятьдесят рублей. Бабушка невозмутимо сложила деньги и убрала куда-то в недра своей кофты. Только тут я заметил, что у этой сцены были свидетели, которые с интересом смотрели и слушали.

— Вот так вот оно получается! Не смотрите, что бабулька старенькая и маленькая — ей палец в рот не клади!

— Правильно, неча у меня во рту посторонними пальцами шарить!

В ответ на бабушкину реплику раздались сперва робкие смешки, а потом просто здоровый смех, уничтоживший последние остатки возникшей было неловкости.

— Так, где торфозавод ставить будем?

— На выезде с территории, вон там, справа от дороги.

— Пойдём, посмотрим.

Походили, померяли шагами — участок слегка кривоватый, но выровнять можно, даже не слишком много копать.

— Площадку для сушки торфа где сделаем?

— На склоне к первому озеру, расчистить только. Склон южный, солнечный, сохнуть будет быстро. А если и дождь — вода вниз стекать будет.

— Согласен, хороший вариант. Теперь только придумать, куда лесопилку ставить, пусть и временную. В конце улицы на противоположном конце деревни, как планировали, я не хочу. И сырьё отсюда привозить будем, и продукцию сюда вывозить. Это значит — постоянный грузопоток через всю деревню. Это и шум, и пыль, и риск попасть под колёса. Не говоря уж о том, что дорогу, она же улица, чинить замучаемся.

Влад вздохнул, как мне показалось, даже с облегчением.

— Тоже об этом думаю. Наверное, напротив винокуренного, возле въездной площади, вдоль обеих новых дорог.

— Мы там вроде корчму хотели?

— Хотели, но лучше корчму, как обычно — на площади. И к полицейскому участку поближе, и людям ходить удобнее. А на этой стороне все заводы в кучку.

— С дальнего конца деревни ходить далеко.

— Вы серьёзно⁈ В городах в пять раз дальше считается «рядом».

— И то правда. Получается, заводская сторона и жилая сторона?

— Получается, так. По крайней мере — пока что.

— Тогда вдоль будущей дороги к Мезовичам — ещё и склады поставим, для всех заводов общие, и площадку для погрузки возов и грузовиков.

— Поместятся ли? Лесопилка много места требует для складирования и сушки сырья и продукции.

— Видно будет. Может, ещё пару гектаров приобретём, если прижмёт. Или торфозавод закрывать придётся, как вычерпаем обе ямы — если не договоримся на добычу из большого болота.

— Да, Юрий Викентьевич, слишком много ещё неизвестно и непонятно, чтобы окончательные решения принимать.

— Вот и не будем бежать впереди паровозного свиста. Тем более, что ни лесопилки у нас ещё нет, ни временной, ни постоянной. Ни торфозавода.

Дни в Викентьевке вошли в свою колею. Я работал на ремонте завода, бабушка лазила в каждый закоулок будущей деревни. Влад руководил всем остальным, а заодно приглядывал за бабулей, чтобы она ничего не наворотила особо выдающегося. Немногочисленные пока — я надеюсь, что только пока — жители работали, занимались своими делами и с интересом наблюдали за разворачивающимся вокруг бесплатным — для них — цирком.

Кстати говоря, трубки взорвавшейся установки изобиловали скрытыми трещинами и внутренними кавернами. Если попытаться использовать такое вопрос не в том, лопнет ли, а как скоро это случится и в скольких местах сразу. При ремонте я столкнулся с проблемой нехватки металла в деталях, и растерялся — как быть? Сделать трубки тоньше? Это опасно. Короче? Они станут бесполезны.

«Да добавь ты металла! Тебе что старых, негодных деталей не хватает? А на эту мелочь… Да хоть монету возьми медную, копейку ту же».

«Копейкой здесь не отделаешься».

«Ну, несколько монет — какая разница? Главное, смысл идеи ты понял».

Пошарив по карманам, я нашёл алтын[1] и, прижав его к трубке, использовал металл для заполнения микротрещин и каверн. Случайные свидетели большими глазами смотрели, как монета «впитывается» в трубку и, кажется, готовили новую партию слухов про меня.