Я напрягся — и не так, как этого, похоже, добивалась моя любимочка, вспомнив кое-что из начального периода знакомства.

— Кстати, а что там Ульяна говорила насчёт «дать и взять, причём без тошноты», или как-то так?

Правое, верхнее в данный момент, ушко и шейка начали стремительно краснеть. Левое ушко, прижатое ко мне, также стало горячим, а игривые пальчики остановились и напряглись, твердея.

— Это не то, чем может показаться… Вот засранка-Ульянка, с её выдумками… Юра, там ничего такого, но мне так стыдно рассказывать! Я не готова, я не могу! Ну, Юуууур, а?

— Лучше будет, если я услышу сплетню об этом, перевранную полностью? Или очередную фантастическую историю от той же Ульяны?

— Может, не сейчас, а?

— Ну, можно и не сейчас…

Машенька тем не менее не расслабилась, так и лежала, словно закаменев. Наконец, решилась.

— Хорошо. Только я к тебе поворачиваться не буду. В смысле, к лицу она коротко и несмело хихикнула). Стыдно потому что. В общем, мы тогда с Ульянкой решили напиться. По-настоящему, так сказать, по-взрослому. Тогда в первый раз знакомый, которого я считала своим парнем, сбежал, узнав о том, кто мой папа. Я была расстроена, у Ули тоже кто-то случилось, ну и она всегда готова экспериментировать.

Маша вздохнула.

— Хотя я уже не знаю, какие её эксперименты на самом деле случались, а какие она просто выдумала, врушка несчастная. В общем, про «настоящую пьянку» мы знали только то, что там нужны водка и солёный огурец.

«Да уж, богатые познания и роскошная закусь. С другой стороны, самое оно, чтобы накидаться побыстрее».

Вслух я, разумеется, ничего не говорил, чтобы не сбивать с настроения.

— Как мы спиртное добывали — это отдельная история. Нашли всего понемножку, плюс я ключ от бара утащила потихоньку — мы здесь, у нас пили, мама к братику в гости уехала, а папа на службе был. Водка нам не понравилась, мы по маленькой рюмочке еле-еле смогли выпить. И решили начать с чего-то попроще и полегче. Сначала попробовали ликёры — вишнёвый и мамин какой-то жёлтый. Вкусно было, но не подходило под настроение. Потом вино — оно после ликёра показалось слишком кислым. Потом какую-то папину настойку, бе, гадость горькая. Потом опять водку, которая показалась уже не такой противной.

Я не знал, плакать мне или смеяться. Так намешать всего разного, да ещё без закуски — кроме огурцов солёных ничего не упоминалось, а я сомневаюсь, что сладкий ликёр хоть кто-то стал бы ими закусывать… Тут и здорового грузчика развезло бы, что уж говорить про двух, судя по всему — ещё выпускниц-гимназисток?

— В общем, захмелели мы немножко. Или не немножко? Неважно. И начались девчачьи разговоры всякие, которые тебе не интересны и к делу не относятся. Под них мы ещё по рюмке выпили и перешли на то, какие все мужики козлы, разумеется — а что, повод для пьянки как раз подходящий был. И Ульянка начала рассказывать истории, то ли где-то вычитанные, то ли придуманные, о том, как «эти козлы» — прости, милый, к тебе это е относится — ещё и в постели тоже начинаю требовать всякого разного, неприличного. Тогда она про то, что вот он вот, — она потеребила пальчиками, обозначая совсем уже «увядший» в ходе рассказа предмет, — на огурец похож. И сказала — на тот момент это показалось логичным и убедительным — что если всё мужики — козлы, то и нам тоже такие же достанутся. А, значит, надо начинать тренироваться — благо, тренажёр вот он, не съели ещё.

Тут Маша, которая за время своего монолога успокоилась было, снова начала стремительно краснеть.

— В общем, выпили для храбрости ещё по одной и попытались начать. Но то ли для меня последняя рюмка лишняя была, то ли я этот несчастный огурец слишком глубоко в рот засунула, то ли фантазия подвела — но меня почти сразу вырвало. Потом мы уборку затеяли, полы мыли, в общем — тема заглохла. А огурец несчастный Ульянка всё-таки съела, сова пьяная, не даром мы его покупали.

Я героически душил в себе попытку рассмеяться. Мне-то после вспомненных слов Машиной подруги чего только в голову не лезло, особенно когда услышал, что всё по пьяной лавочке происходило. А тут — огурец-тренажёр, прости Рысюха, глупость-то какая! Так, стоп! «Его покупали» — то есть, у них на всю пьянку из закуски был запланирован ровно ОДИН огурец⁈ И они его даже не порезали⁈ Уууу… Эта мысль меня добила, и я всё-таки не выдержал — рассмеялся.

— Ах ты гад! Я тут ему душу раскрываю, можно сказать — внутренне обнажаюсь, а он ржёт! Ну, не козёл ли⁈

— Козлы не ржут, ржут кони! — с трудом смог я выдавить из себя.

— Ах, так!

Возмущённая голенькая Маша была так хороша, что просто слов нет для описания. Тем более, что она вскочила на ноги и для устойчивости позы или её внушительности эти самые ножки наконец-то немножко расставила. В общем, красота и прелесть невероятные! Настолько, что я не выдержал, тоже встал, обнял мою радость и начал целовать везде, где мог дотянуться, приговаривая:

— Ну что ты, радость моя? Я не над тобой смеюсь, а над всей ситуацией. И над тем, как ты стеснялась и смущалась непонятно чего.

— Ну, огурец же… Пошлость-то какая!

— Глупость. Вот напились вы, действительно, пошло. Это если бы ставить себе задачу — как можно быстрее довести подружку до невменяемости, то варианта лучше вряд ли придумаешь. Но самим так намешать… И один-единственный огурец на закуску, на всё про всё — это вообще, на добивание!

— Всё равно — не смейся надо мной!

— Ни за что!

Обнял покрепче, расцеловал, повалил на диван…

Когда мы навели порядок в доме, проветрили квартиру и уже расставались, я решил напомнить Машеньке о невыполненном обещании:

— И всё-таки это нечестно! Ты меня всего рассмотрела, как хотела, со всех сторон и даже обнюхала — я видел! А я тебя — нет!

Маша покраснела, потом внезапно — похоже, даже для себя самой — тихо-тихо добавила:

— Я и на вкус попробовала…

— Как⁈ Когда⁈ — У меня от неожиданности аж дыханеи перехватило.

— Палец облизала, которым трогала… — еле слышно прошептала Мурка моя.

— И как? Лучше огурца?

— Ах ты свинтус!!! — Ярко-алая Маша ударила меня в грудь сразу двумя кулачками и обозвав дураком выставила за порог.

Увильнула всё же от моего справделивого упрёка — ну да я и сам виноват, дал повод и возможность. С другой стороны — и правда, дурак. Так ей и сказал, немедленно набрав номер по мобилету.

— Прости дурака, ладно?

— Да куда ж я денусь? Конечно, прощу! Ты слишком много обо мне знаешь — так что тут или простить, или прибить.

Ну, раз шутит — то, значит, на самом деле простила. И тут подключился «разбуженный» мною при выходе из квартиры дед:

«О чём речь вообще, и отчего ты дурак?»

Я, мысленно краснея, пересказал сцену нашего прощания.

«И правда — дурень. Девчонка помирала от смущения, ей нужна была хоть какая-то поддержка, а не тупая шуточка в стиле, простите за выражение, „камеди-клаба“ какого-то, ещё раз простите за нецензурность!»

«Да понял я уже! Как исправлять теперь⁈»

«Ну, главное сделал — сразу извинился, и сделал это достаточно искренне, чтобы извинения приняли. Теперь надо восстанавливать доверие, чтобы опять дошла до такого уровня откровенности. Ну, и ответить взаимностью — в части откровенности и признаний. Про меня только не говори!»

«Может, в ответ на историю с огурцом про сочинения песен рассказать, наподобие того, что Мурлыкину-старшему задвигали?»

«Что за история с огурцом? Это у тебя не просто тупая шуточка была, а ещё и на основании её же рассказа⁈ Ну ты придурок…»

Рассказал про злосчастный огурец — в конце концов, ничего такого особо интимного там нет, да и дед никому не разболтает. Надо сказать, что он с этой истории ржал, как припадочный, но потом подытожил:

«То есть ты, внучек, умудрился одной фразой изговнять сразу два откровения своей невесты. Круто, чо. Мастер жанра. Теперь придётся много работать над восстановлением отношений, точнее, их доверительности».