Вот Англия, например. Что тут скажешь, общество у них хорошее. Целая цивилизация сформировалась. И любоваться на ее достоинства можно постоянно. И правительство хорошее… на большом расстоянии.

Поэтому, обговорив расписание празднества, уловив свои задачи и свою роль, Романов сообщил, что намеревается посетить данную выставку. Она же сегодня, кажется, открывается?

Посол пристально посмотрел на него. То, что сиятельный гость идет не собственно к картинам, он понял сразу. Но дальше интуиция его подвела. Посол решил, что Романов идет строить дипломатические козни, встречаться с нужными людьми, или, по крайней мере, налаживать связи

Что ж, пусть думает, как хочет, лишь бы не открывал рот со своими догадками.

Посольский Форд был отдан в его распоряжение и к шести часам он прибыл на выставку, сознательно опоздав к открытию. Получилось так, что торжественные речи и славословие как в сторону Великобритании, так и Эстонии прошло без него. Россию все равно, если и вспомнили, то только обругали. Зато он шел и смотрел картины практически один.

Если сказать честно, то никого из авторов он не знал. Ему милей был англосаксонский мир в прошлом, чем настоящая галиматья неомодернистского толка, которая представляла большую часть картин. Но на одной картине Дмитрий Сергеевич увидел пейзаж Лондонской улицы, очень похожей на ту, где проживала Маша.

И застыл около нее.

Он стоял и смотрел, а мысли были далеко, в том несколькомесячном прошлом, где он имел счастье познакомиться с ней.

— Эскюзьми, плииз, — пропело около него и он очнулся. Рядом стоял служитель, что-то повторил вновь на ломаном английском. Романов с некоторым трудом понял, что у него просят визитку. На всякий случай он переспросил на не менее ломаном языке. Служитель, поняв, кто перед ним, заговорил на русском с большим акцентом. Сегодня выставка была закрытой и пускали только дипломатов и различных деятелей от политики и культуры. Надо было представиться, иначе попросят.

Он нехотя отдал ему карточку. Их было у него мало — типография МИДа сделала, но столько, что хоть вообще забудь о них.

Служащий посмотрел, откровенно удивился, увидев должность странного русского, и куда-то поторопился.

Пусть. Весь колорит сбил. Ах, Маша-Машенька! Он вспомнил, как она лукаво прикусила губу, подведя к дому, где была ее квартира. Разве ж он думал, что она уже тогда знала, чем закончится их вечер. А она знала, как сама позже призналась.

Он не торопясь пошел вдоль ряда картин, бегло вглядываясь в сюжеты. Ба! Да ведь это гостиница, где они жили почти всей делегацией! Дмитрий Сергеевич внимательно вгляделся. Да, вон даже несколько поцарапанная дверь. Хорош художник, все разглядел. Кажется, недооценил он модернистов. Хотя, нет, это не модернизм, картина написана в стиле настоящего реализма.

— Не правда ли, Конверсон рисует с фотографической точностью, — остановившийся рядом господин опять прервал его одиночество. Романов незаметно вздохнул. Здесь не посмотришь в тишине и спокойствии. Может, заказать копию? Или проще, заказать саму Машу? Что, кстати, надо это типу. Судя по акценту, не русский, шел бы своей дорогой.

— Лондон красив сам по себе, — отозвался он грустно, — зачем еще что-то придумывать? От этого он только потеряет. Знаете, я видел некоторое количество городов мира, и лично, и через видео. Лондон лучше всех. Ну, может только Москва кое-где переплюнет.

— Да? — Несколько удивился господин, — никогда бы не подумал, что можно так расписываться в любви к Лондону. Я как-то прикипел к Эдинбургу, городу моего детства. Впрочем, вам виднее. Кстати, разрешите представиться, Георг Джордж Стюарт, посол Ее Величества в Эстонской Республике.

Романов ковырнул его удивленным и грустным взглядом. Теперь романтическое одиночество окончательно осталось в прошлом. Визитка, отданная служащему, сыграла свое. Как же это он не подумал. Разумеется, галерея, посвященная английским художникам, должна открываться послом Великобритании. И тот в качестве хозяина должен встречать гостей. А наивный русский хотел спрятаться. К каждому гостю посол не подойдет, но не поздороваться с представителем самого президента России, означало нанести откровенную обиду и представителю, и стране. И показать себя невежливым, что для лощенного британского дипломата было не меньшим промахом.

Он вежливо поклонился англичанину, так хорошо знавшему русский язык, и пожал протянутую руку:

— Дмитрий Романов, академик, профессор, доктор наук, — он спохватился и продолжил, — а также по совместительству представитель президента России, посол России.

Стюарт был слишком опытным дипломатом, чтобы позволить своему лицу исказиться маской удивления. Он, разумеется, знал, что в Таллинне будет представитель президента России и фамилия его Романов. Но мало ли в России Романовых. Но доктор истории и академик… У него такой информации не было. И к тому же, кажется, он был противником нынешних российских властей.

— Я много слышал о вас, — мягко сказал он, — вы произвели настоящий фурор недавно в Лондоне как представитель оппозиции.

Романов понял суть замечания.

— У нас сейчас все же не начало ХХ века и такой жесточайшей конфронтации нет. Все мы — и официальные власти, и оппозиция служим одной России. И поскольку у меня появилась возможность высказаться, я воспользовался этим. Но я все-таки русский. И когда стало необходимо, надел мундир, пусть и дипломатический.

Посла удовлетворило такое объяснение.

— Я слышал, вы являетесь сторонником западного образа жизни. Как у вас говорят — англовилы?

— Да, — подтвердил Романов, не вдаваясь в подробности, — англофилы. Много лет я выступал за сохранение западного курса развития, разумеется, в коррективах для России. Западная Европа, да и Великобритания являются хорошим ориентиром для моей страны.

Стюарт помедлил.

— Знаете, — признался он, — как-то странно от русского дипломат слышать такие слова. Все время ищешь подвоха. А как же ваша могучая и великая с особым путем развития? У вас знаете это модно — постоянно тыкать нас носом в российскую специфику.

Романов ждал такой реакции.

— А вы остры на язык, — засмеялся он. — Я, знаете, не дипломат. Совсем недавно им стал и еще не пропитался корпоративными ценностями. Как, впрочем, и ура-патриотизмом.

Стюарт хорошо знал русский язык и уловил сарказм. Он улыбнулся:

— Надо будет мне вести с вами поосторожнее. А то напорешься на ваш юмор, станешь посмешившем всего дипломатического мира. Я-то этими, как вы сказали, корпоративными ценностями пропитан насквозь.

Ему явно нравился Романов с его эскападами и тягой западному миру. Поколебавшись, он пригласил его сегодня на ужин в английское посольство.

Накануне мероприятия хозяев это выглядело как, мягко говоря, дипломатическая невежливость. Ну, для Романова это была всего лишь мелкая месть и он охотно согласился.

А уж Стюарту в этой маленькой и почти европейской стране было совсем все равно, что о нем думают эстонцы. Перед Форин Офис он всегда мог отговориться необходимостью привлечения перспективной политической фигурой прозападной ориентации.

Михаил Миронович Круглов пришел в ужас, узнав о намерении Романова.

— Вы хотите начать войну? — спросил он, чуть не заикаясь. — Ведь это откровенный вызов!

Романову пришлось его уговаривать. Хоть он и не подчинялся послу, но тот мог запаниковать и отправить отчаянную телеграмму Ларионову. А вот тот уже начальник и неизвестно как реагирующий на такие сообщения. Министр, конечно, радикал и даже славянофильского толка, но от этого он не был сторонником резкого обострения отношений именно в этот момент.

— Но почему же вызов? — вопросом на вопрос ответил Дмитрий Сергеевич. — Ведь ужин устраивает английский посол, а не российский. Пусть он и отвечает.

— Наивная простота, — раздраженно ответил Круглов. — Англичан эстонцы не тронут, не решатся, а вот нам устроят очередную бяку. И им ничего от этого не будет. Американцы их поддержат. И даже англичане, хоть все это из-за них. И…