Он остановился.

— На этом мы с вами расстаемся, хотя не думаю, что надолго. С вашим характером вы опять во что-нибудь вляпаетесь.

Селезнев положил на подставленные руки пакеты с пельменями.

— Я, собственно, встретился с вами с одной целью — предупредить о снятии колпака и необходимости быть готовым к любой неожиданности в виде толпы журналистов. Домой пускать не рекомендую, устроят разгром.

И, разумеется, поднести пельмени. Пользуйтесь авоськами — и экономично, и экологично. На этом позвольте откланяться.

Подполковник сделал замысловатое движение рукой, напоминающее на нечто похожее на отдание чести, и поспешил уйти.

Романов задумчиво посмотрел ему в след. Интересно девки пляшут по четыре пары в ряд. Все всё знают о нем, а он о себе ничего.

Дмитрий Сергеевич поклялся, что любой журналист в обмен на его информацию должен будет изложить все о происходящем.

А пока поспешил вернуться домой, тщательно закрыться и переодеться в полупарадное.

Время шло. Несмотря на обещание (угрозу) Селезнева, никто к нему не рвался.

Он успел посмотреть последние новости (о нем ничего не говорили — ни плохое, ни хорошее), кинуть пельмени в кипящую воду, помучаться в ожидании, когда фон, наконец, загудел. Долго же раскачиваются господа журналисты. Если они так работают постоянно, то понятно, почему такие прыщавые новости идут по телевизору. Ух, он им сейчас!

Романов включил фон. Официально-постное и одновременно твердое лицо, появившееся на экране, заставили Дмитрия Сергеевича усомниться в принадлежности оного лица к журналистской братии.

И правильно усомниться. Дав ученому прийти в себя, лицо заговорило:

— Добрый день, господин Романов.

Скорее уж вечер. Что это за хмырь?

Лицо явно относилось к категории экстрасенсов, раз оно услышало мысленный вопрос.

— Я — секретарь господина министра иностранных дел Ларионова Алексея Антоновича Геннадий Леонидович Невоструев.

Невоструев мило улыбнулся отточенной улыбкой опытного дипломата:

— Господин министр сейчас отбыл в Государственную Думу. Дело сложное… по поводу Индонезийского конфликта… Но он прибудет в министерство к девятнадцати часам.

Алексей Антонович интересуется, не сможете ли вы посетить министерство на это время для серьезного разговора с ним. Как вы понимаете, подробности по фону я огласить не могу.

Вот оно! Наверняка министр сможет объяснить крутой поворот в его судьбе и расскажет о дальнейших крутых поворотах. И потом… как специалисту по дипломатическим отношениям, ему неплохо бы наладить отношения с высшим чином от дипломатии. Может, откроют часть секретных документов. Хотя, знакомство у них, конечно, получилось не очень. По сути, Романов его просто обругал во время проведения «Дискуссионного клуба».

— Разумеется, я посещу министерство, — поспешно согласился Дмитрий Сергеевич, холя и лелея мысленный список документов по истории ХХ века, которые он бы хотел увидеть.

— Очень хорошо! — секретарь выдавил еще одну дипломатическую улыбку. — Подойдите к парадному входу примерно без двадцати семь, чтобы не опоздать. Там вас встретят и проводят к Алексею Антоновичу в общую приемную.

Благодарю вас за то, что поговорили со мной, не смею вас больше задерживать.

Секретарь вопросительно посмотрел на Дмитрия Сергеевича, не уловил в лице ученого протеста — мол, подождите, у меня остался тысяча один вопрос, — и отключился.

М-да. Вопросы у него были. Только вот дражайший Геннадий Леонидович Невоструев вряд ли ответит на них и тем более по фону.

Выходить ему в… часиков пять. С тех пор как министерство перенесли на проспект Вернадского, на место бывшей академии общественных наук ЦК КПСС, а потом чего-то еще учебного, капитально перестроенного до неузнаваемости, добираться до него стало удивительно легко — министерство располагалось в паре сотен метров от станции метро «Юго-Западная». Но ехать на самом метро было далековато — он жил на северо-востоке столице, то есть практически на другом конце. Поэтому, если он выедет в пять, нет в половину пятого, за два часа с копейками до намеченного срока, то только тогда успеет. Может, такси? Могли бы и машину выслать, господа скаредные дипломаты.

Дмитрий Сергеевич подумал, подцепил развалившуюся пельмешку — с этим разговором его обед превратился в густой бульон — целых пельменей почти не осталось. Снял кастрюлю, все еще думая о такси. И все-таки решил — нет. Ни к чему развивать барские наклонности. Всю жизнь ездил на метро и на этот раз поедет. Благо, что несколько недель вынужденного отпуска изрядно облегчили его карточку.

Он поел развалившиеся куски теста и фарша в густом бульоне. Это ничего, что пельмени разварились. У него они почти всегда разваливались — то он пишет, то читает. А когда вспоминает и добегает до кухни, как правило, еда достигает предельных качеств — то есть разваливается, подгорает или вообще сгорает. Так что сегодняшний вариант был не самым худшим.

Время было около трех, то есть в обрез. Дмитрий Сергеевич засуетился, и едва успел привести свой рабочий костюм, предназначенный для торжественных моментов на работе, в надлежащий вид — почистил его, погладил и даже удалил крошечное пятнышко чего-то съедобного, появившееся после очередного банкета.

Время был пятый час, когда он поспешил выскочить из квартиры. Рабочий день кончался, соответственно в метро наступил час пик. Дмитрий Сергеевич запоздало подумал, что следовало бы ехать все же в такси. Изомнет его толпа. Приедет в мятом, пропахшем костюме. Бомж, а не доктор наук. Впрочем, — успокоил он себя, — благодаря кинематографу, в обществе и сложился такой облик ученого — рассеянный чудак в грязном, измятом костюме.

На Юго-Западной он появился в шесть и даже успел немного прогуляться. Юго-Запад был местом его юности — ведь здесь находился истфак МПГУ, который он окончил в далеких двадцатых.

В роскошной парадной МИД Романова продержали минут десять. Ровно столько, чтобы он проникся величием министерства в частности и Российской Федерации в целом.

Затем перед ним нарисовалось знакомое лицо:

— Дмитрий Сергеевич?

Наяву «секретарь господина министра иностранных дел Ларионова Алексея Антоновича Геннадий Леонидович Невоструев», как он представился Романову по фону, оказался невысоким брюнетом. Таким невысоким, что оказался Дмитрию Сергеевичу чуть выше плеча.

Теперь было понятно, почему он ведет себя официально-вежливо. Отбивается от обычных людей выше его ростом. То есть от всех.

Как уж не пытался быть Дмитрий Сергеевич вежливым, но все равно его ответ был немного снисходителен:

— Романов Дмитрий Сергеевич.

Романов спохватился, глядя на застывшую улыбку секретаря, и его полупоклон был безупречен.

Улыбка Невоструева оттаяла.

— Пойдемте, Дмитрий Сергеевич, Алексей Антонович прибыл и может вас принять в оговоренное время.

Кабинет министра был большим и помпезным. У Романова возникло несколько неприличных мыслей по поводу роскоши. Но он промолчал и хорошо сделал, поскольку секретарь сообщил о предполагаемом кабинете:

— Это личная приемная Алексея Антоновича, посидите здесь немного, а я сообщу о вашем прибытии.

Хгм, приемная. Романову оглядел, пользуясь одиночеством, помещение повнимательнее. Позолота, мрамор, малахит. Прямо-таки царская ложа, а не вход в кабинет демократического министра. Каков же его парадный кабинет?

— Алексей Антонович готов вас принять, — сообщил появившийся Невоструев.

Готов принять. Что ж, посмотрим как он готов.

Дмитрий Сергеевич никогда не любил бюрократизм. В любом его виде. Потому и отказался в свое время быть заведующим сектором, когда ему предложили. А здесь бюрократизм прямо-таки пер из всех стен.

Проходя в кабинет министра, Дмитрий Сергеевич ожидал сногсшибательную роскошь. Однако его ввели в небольшой кабинет, даже кабинетик. Скромновато.

Впрочем, рассматривать стены было некогда. На него накатывался сам министр.