Это дальше, как кривая вывезет. Но начать-то надо!

Дмитрий Сергеевич в душе с ним полностью согласился. Начинать передачу, опираясь на четыре строчки даже не плана — каких-то наметок, и смешно и рискованно. Здесь был явный подвох. Нет, у Поликарпова наверняка есть текст грядущей программы гораздо больших масштабов. У него то, что досталось обычному участнику дискуссии. И все-таки, так он и поверил, что ВОТ ЭТО сценарий!

В любом другом случае Романов сто раз бы подумал, вставать ли ему перед камерой. Но сейчас по логике вещей подходил к концу очередной ледниковый этап в отношениях России и Запада, а значит и блокады Дмитрия Сергеевича. Он уже более года не публиковался и хотел высказаться, тем более на всю страну, а потом хоть трава не расти. И пусть Мануйлов был ближе к славянофилам, чем западникам, но жизнь все равно стала лучше, стала веселее, как говорил один политический классик ХХ века.

Поэтому он сказал бесшабашно:

— Ничего, Николай Аркадьевич, говорить без бумажки я еще умею. И спорить, если придется. И драться, если зажмут. Мы вятские, мужики хватские, всемером одного не боимся. Надо будет, и с министром поспорим, если он там ненароком появится

И так задорно посмотрел на Щукина, что у того задрожали коленки. Драки не миновать!

Павильон, в котором происходили съемки, по уровню бедлама больше всего походил на Сорочинскую ярмарку, как ее обычно показывают по телевизору. Носились помрежи и другие помы, солидно следовали лица, видимо, уровнем выше. По плотности людей на квадратный метр очень было похоже на троллейбус в час пик. С соответствующим галдежом и количеством локтей. Не было только, видимо, по недосмотру, поручней и контролеров.

Если бы не провожатый, приехавший за ним в институт, то Дмитрий Сергеевич, при всей его готовности выступать чего бы это ни стоило, скорее всего, позорно отступил бы перед этим людским морем. Но провожатый смело окунулся в бурлящие волны и провел его прямо к Поликарпову. Как он его нашел?

Ведущему накладывали макияж, но он умудрялся приказывать, орать, а один раз даже ткнуть ручкой в провинившегося.

Дмитрия Сергеевича он встретил как наследного принца. И даже встал бы, если бы не сопротивление гримера.

— Очень рад, очень. — Широкая улыбка совсем ему не шла, о чем Романов, полный дурных предчувствий, сварливо заметил.

Поликарпов не смутился.

— Вы, видимо, мстите мне авансом, — весьма добродушно заметил он. — Готов принять замечание. Не обижайтесь.

Романов вопросительно посмотрел на него.

Поликарпов вздохнул.

— Получается так, что, скорее всего, вы станете козлом отпущения. Мне тут свыше час назад намекнули. После определенных колебаний в Кремле решили быть крепкими и непреклонными. И потому перед визитом президента в Лондон требуется показать жесткость российской позиции. Вот на вас и покажут. Заранее извиняюсь. Академики словно все знали заранее, отказались.

И ведущий опять улыбнулся. Романову бы так повеселится. Вот значит как. Ну, он таким образом и рассчитывал один из вариантов — дискуссия проводится, чтобы сразу показать Западу российскую позицию. И за одним дадут по шее своим западникам. Как говорится, паны дерутся, а у холопов чубы трещат.

Дмитрий Сергеевич невольно провел рукой по роскошным седеющим волосам.

Они неловко замолчали. Романов не поверил, что Поликарпов узнал о жесткой позиции верхов недавно. А Поликарпов не поверил, что западник Романов не знал, что его везут бить. Кстати, о том, что он не западник, Поликарпов тоже не поверил.

Он отмахнулся от гримера, встал и отвел Дмитрия Сергеевича в укромный угол, что само по себе было подвигом в здешней кутерьме. По мнению Романова, здесь не было не только укромного, но и вообще свободного угла.

Затем Романов забыл о проблеме углов.

Поликарпов доверительно наклонился к нему:

— Я не зря, Дмитрий Сергеевич, завел с вами этот разговор вдали от всех. Начинается большая политика, в которой, как правило, ходят по головам. — Он перешел на шепот. — Кому-то из окружения президента, а может, и самому президенту, пришла мысль привести доводы собственной стороны на, так сказать неофициальном уровне. Мысль показалась удачной. И теперь они боятся, что у вас могут не выдержать нервы и вы откажетесь от участия в дискуссии. Ведь если не будет противников, то как же дискутировать? И, что более важно, передать свою концепцию развития двухсторонних отношений?

Дмитрий Сергеевич поморщился. Как он не любил подлитику и подлитиков! Именно так! Подлипалы от политики!

— Вы не могли подготовить резерв?

— Ну, во-первых, вы, по сути, и есть резерв, а во-вторых, в настоящее время наиболее известный и непреклонный российский англофил и в России, и на Западе. Ваше выступление покажет, что у нас все проходит без дураков.

— М-да? — нейтрально спросил Романов, в душе и удивленный, и заинтригованный. Нет, он знал о своей позиции и уже слышал, что дескать рьяный и т.д. и т.п., устал уже объясняться в своей любви к России (искренней!), и что щи с гречневой кашей он любит больше пориджа, но чтобы САМЫЙ — САМЫЙ…

Хотя, если надо, то ведь и захвалят. И красавчиком назовут, и самым умным. Лишь бы взошел на эшафот и положил голову под топор.

Поликарпов понял его сомнение, поискал кого-то взглядом в толпе, рявкнул:

— Люсин, принеси Гардиан за понедельник.

Вновь перешел на шепот:

— В общем, заинтересованные лица просили вам передать, что вам ничего не будет, что бы не говорилось на передаче. И, кроме того, вы получите гонорар. Можно напрямую деньгами, а можно изданной вашей книжкой по как бы выигранному гранту. М? Грант будет приличный. И вам не надо притворно раскаиваться и бить в грудь. Вас прикроют и на дискуссии, и после.

Любой политик — порождение дьявола, в какую бы одежду он не рядился. Романов был в этом твердо убежден. Сегодняшний разговор лишь подтвердил его убеждение. И как они в церковь ходят? По телевизору посмотришь — всегда в первых рядах. Хвост спрячут, рога подпилят и вперед!

С другой стороны, он и так намеревался выступать в любом случае. Пусть бьют! А если ему еще позволят напечататься и оплатят очередную монографию, то это будет замечательно.

— Не смею отказываться, — коротко сказал он, про себя пообещав устроить ура-патриотам Варфоломеевскую ночь сегодняшним вечером. И совсем, кстати, не из-за денег. Дадут опубликоваться — ладно, нет — сам найдет возможность. Главное, высказаться, а там хоть трава не расти.

Поликарпов, похоже, понял их разговор не совсем правильно. Он несколько свысока (фигурально говоря, поскольку физически это было невозможно — Поликарпов был на голову ниже) посмотрел на Дмитрия Сергеевича, как на продажного щелкопера и отошел в сторону, видимо считая, что разговаривать с ним уже не имеет смысла. А жаль. Если бы он спросил, что намеревается говорить Романов, побеспокоился бы и о сегодняшней программе, и о собственной карьере.

Появился Люсин, приглаженный, даже прилизанный, подал газету. Угодливо спросил:

— Знаете ли вы английский?

Романов кивнул.

— Четвертая страница, верхний подвал, — подсказал Люсин и исчез в толпе.

Романова уже съедало любопытство.

Что же там про него пишут гордые бритты?

Статья, а правильнее сказать заметка, была, в сущности, в очередной раз об англо-российском культурном обществе. Его снова прижало российское правительство и в Гардиан по этому поводу ругались. И всего пара строчек про Романова. Но каких! — несгибаемый, стойкий, непримиримый сторонник англо-российской дружбы, истинный демократ. Романов захотел оказаться где-нибудь в безлюдном месте и всласть выматериться во весь голос. От него отцепятся эти политики? Не русские, так английские все норовят прибрать к себе поближе, чтобы нагадить под ноги, когда появиться возможность.

Две чумы есть для настоящего мужчины — голубые и политики. Только они способны навязаться так, что после общения с ними хочется вымыть руки.

Усиленный мощью динамиков, загремел голос Поликарпова: