Между тем, чаша вновь была наполнена, и Дэвид знал кому она предназначена.

— Гильгамеш. Мой самый лучший ученик, — с лёгкой грустью произнёс Эд’М. — За этот год ты ближе других подошёл к моей и, я хочу в это верить, вашей благородной цели. В тебе правит баланс. Но ты жаждешь большего и этот баланс слишком хрупок. Не пытайся ухватить всё и сразу. Лучше найди самую малость и пусть она в твоих заботливых руках расцветёт в небывалом разнообразии. И пусть та пропасть, что выросла между нами за этот год, исчезнет, ибо есть вещи, о которых лучше не знать. Пей, мой самый любимый и самый жаждущий прогресса ученик!

На лице Гильгамеша отразилось смущение, которое быстро сменилось холодным упрямством. Он взял чашу жёстким и быстрым махом и, не задумываясь, поглотил питьё. В этот раз напиток ничем не пах.

Чаша вновь была наполнена и все посмотрели на Осириса. Тот сидел со своим обычным скучающим видом и будто бы спал. В схематических глазах Эд’Ма загорелись странные огоньки, и он заговорил, как показалось Дэвиду, слишком жёстко со своим четвёртым учеником.

— Усур, от наставлений тебе не уйти. Я понимаю, что для тебя скука смертная, мои нравоучения, но путь ошибок не только опасен, но и порой фатален.

— Сколько раз говорить вам, учитель, что я хочу, чтобы меня звали Осирисом, а не Усуром. — обиженно произнёс Осирис, краснея. — Я знаю, что это почти одно и то же, но второй вариант куда благозвучней.

— Как хочешь, — более мягко продолжил Эд’М. На лицах учеников появились невинные улыбки, а Дэвид понял, что учитель специально назвал Осириса старым именем, чтобы скинуть с него маску безразличия. — Но выслушай меня и я прошу: не игнорирую моих советов, мой беспечный искатель веселья. У тебя великий потенциал истинного лидера, но ты стоишь на тонком льду. Ты, ради того, чтобы развеять скуку, готов пойти на неоправданный риск. Всё это может выродиться в опасную беспечность, особенно по отношению к самому тебе. Я думаю, потеря руки тебе о многом скажет.

Осирис выпрямился и схватился за обрубок руки. Он посмотрел на учителя, хмурясь и пождав губы.

— Если ты не перестанешь относиться к жизни столь праздно, то ты выроешь себе опасную и очень глубокую яму. А теперь выпей, — с нежностью в голосе закончил Эд’М.

Осирис всё ещё пытался сохранить прежнюю небрежность, но странная нерешительность задавала тон его движениям. Он взял чашу, источающую сильный перченый аромат, дрожащей рукой и осторожно выпил напиток. И вдруг! Осирис выронил чашу и, сильно побледнев, замер с остекленевшим взглядом. Ученики испуганно посмотрели сначала на Осириса, а потом на Эд’Ма, но тот одним упреждающим жестом заставил их не двигаться и наблюдать

Секунду, другую, Осирис был не подвижен, а потом хрипло вздохнул, упал на спину и сильно закашлял, схватившись за горло. С трудом приняв прошлую позу, он испуганно посмотрел на Эд’Ма. Образы глаз учителя улыбались, но были полны холода.

— Судьба в твоей руке, мой беспечный ученик Усур, — спокойно заключил учитель.

Ещё одна полная чаша. Настала очередь Джитуку. Эд’М вновь улыбнулся глазами, но теперь это была улыбка отца, что могла быть обращена лишь к самому младшему из своих детей.

— Джитуку. Ты куда моложе остальных, но ты ничуть не хуже их, а в чём-то даже лучше. Ты прекрасный охотник, не уступающий ни могучему Вендиго, не востроухому Хатиману. Ты прекрасный лекарь. И Авраам, и Кон благоговеют перед твоими познаниями в лечебных травах, ядах и противоядиях. Да разве только лечебные травы? Ты из тех, кто сможет накормить миллионы страждущих, да ещё и про запас останется. А ещё ты прекрасный воин и следопыт. Ты запросто можешь сражаться даже с яростным Одином. Хотя, в душе ты ещё не прочь ему припомнить прошлые обиды, так ведь?

Поначалу воодушевившись, Джитуку нахмурился и искоса посмотрел на Одина. Тот будто бы не услышал своего имени и не ощутил на себе сверлящего взгляда Джитуку.

— Не стоит быть столь злопамятным, мой юный друг, — продолжил учитель с лёгким холодом в голосе, несравнимым с тем, что обрушился на Осириса. — Ты очень добрый и верный друг, но ты слишком долго помнишь, даже малую обиду. Бросить человека на голодную гибель, лишь потому, что кто-то тебе или твоим близким сделал больно, но при этом раскаялся в этом всей душой? Способен ли ты на это, Джитуку? Или, может, ты будешь мстить его близким, что даже не были причастны к твоей обиде?

— Н-нет, учитель! — дрожащим голосом произнёс Джитуку.

— Тогда пей, — вновь тёплым голосом, произнёс Эд’М, поднося чашу к рукам испуганного ученика. — И пусть тебе и твоим потомкам будет вечное счастье, если вы не сойдёте с тропы разумной справедливости.

Джитуку выпил напиток, теперь источавший запах душистого лугового мёда. Глубоко вдохнув и выдохнув, он заискрился спокойствием и счастьем.

Следующая чаша предназначалась Аврааму. Глаза учителя улыбнулись ему тёплой, приветливой улыбкой. Ученик ответил ему такой же, даже ещё более солнечной улыбкой.

— Авраам! Мой мальчик! Ты стал моим спасением, не меньше, чем когда-то встреча с твоим отцом. И я не только о том, что ты помог мне спасти Авеля. Твой дар бесценен, ибо если направить его в правильное русло, то он приведёт к благословенному бессмертию.

Авраам неуверенно захлопал ресницами, посмотрев на братьев и сестёр. Те, в свою очередь, смущённо посмотрели друг друга. В их глазах отобразилась весьма чёткая мысль, не скрывшаяся от Дэвида. Авраама не просто любили. Его все безмерно уважали. Даже Хатиман смотрел на него со странным благоговением.

Авраам благодарно всем поклонился и выпил напиток. Дэвиду почудился запах вина, и он увидел, как лицо шестого ученика покрылось румянцем и он, вздрогнув, растёкся в немного глупой улыбке.

Настало очередь Сарасвати. Она сидела чуть в стороне от других, важно сдёрнув нос и поджав губы, скрестив ноги и положив руки на колени. Учитель посмотрел в её бездонные пурпурные глаза. Он смотрел долго, а та не отводила взгляда. Вдруг, её руки сжались в кулаки, а лицо потемнело. Сарасвати поджала губы и с лёгкой истерикой подумала:

«Но ведь?!»

— Не переоценивай себя, моя любимая ученица. Твой дар поражает моё воображение, но это обоюдоострый меч. Однажды ты сильно поранишься об него. Запомни это! Запомни, что я только, что выжег в твоём бездонном разуме, дочь моя.

Сарасвати задрожала всем телом и, задыхаясь, схватилась за сердце.

— Сарасвати! — тихо, но властно произнёс Эд’М. Ученица замерла, широко открыв глаза. Учитель тяжело вздохнул и подвинул ей чашу. — Выпей.

Сарасвати послушно взяла напиток дрожащими руками и выпила его. В ноздри Дэвида ударил сладковатый запах нечто сгнившего. Он увидел, как Сарасвати сдержала порыв тошноты, на долю секунды замерев, но всё-таки с большим усилием допила напиток. Она поставила чашу на пол и больше не решилась смотреть на учителя. Тот дотянулся до неё и нежно погладил по голове. Его голос был печальным и отцовским:

— Побори в себе этот изъян, что зовётся гордыней, побори свой страх и тогда тебя и твою семью, нынешнюю и грядущую, ждёт долгая и счастливая жизнь!

Сарасвати шмыгнула носом, утёрла слёзы, поднялась, отошла к выходу и, сев спиной ко всем, начала всматриваться в вечернее свинцовое небо.

Все настолько были заворожены этим поступком Сарасвати, что никто не заметил, как Эд’М достал ещё одну чашу и наполнил её тем же напитком. Лишь его лёгкий кашель заставил их вспомнить ради чего они здесь сидели полукругом. Все с недоумением уставились на вторую чашу, но почти сразу до всех дошло, почему учитель так поступил.

— Прометей, Рей Сильвия, — нежно произнёс Эд’М. — Одному из вас будет суждено строить величайшие храмы, посвящённые знаниям и искусству, а другая будет лелеять камень и металл, наставляя свой народ на путь благоразумного рационализма. Но будьте бдительны. Живое помнит и имеет свойство воссоздавать то, что потерянно. Создавая осязаемое, не забудьте его перенести в ментально неосязаемое. Жертвуйте камнем и железом, но не тем, что может дышать и созерцать.