Путь лежал по берегу большой реки, а после через болота и молодой лес, уже тогда поразивший нас своими размерами. Чем дальше мы шли, тем всё реже и реже нам попадались люди, и всё меньше и меньше они походили на нас. Почти звери.

Но при всей загадочности и мистической красоте той части света, куда выше стоял вопрос единения. Мы десятеро, что прошли испытание битвой и трое, что прошли собственный путь. Это и правда было куда более тяжкое испытание, чем всё то, что было до этого. Для некоторых из нас, уж точно. Но тогда мы верили, что смогли справиться с ним.

Небрежный жест отца, слепота и режущий свист. Когда зрение и слух вернулись, Дэвид понял, что стоит посреди леса. Молодые ели вперемежку с берёзами и дубами. Вокруг царила поздняя весна. Ярко светило солнце. Дэвид увидел Эд’Ма с учениками. Они, весело и непринуждённо шли через густую, по щиколотку, молодую траву, о чём-то болтая. Особенно выделялся круглолицый Кон Фу Ци. Он, звонко и заразительно смеясь, что-то рассказывал своим новым друзьям. Когда они прошли мимо Шепарда, он последовал за ними.

— Быстрее всех влился в наше общество Кон, — меж тем, продолжила декламировать тень Гильгамеша. — Он был немного раздражителен, но его доброта, дружелюбие и жизнерадостность была настолько искренней, что почти все из нас полюбили его. Особенно Кон сдружился с Авраамом и Джитуку. Их объединила общая страсть к познанию «живой энергии», текущей как в животных и людях, так и в растениях. Поэтому они с большим вдохновением начали исследовать новые неведомые и суровые земли.

Но были среди нас и те, кто так и не смог принять Кона. Осирис, которого сильно раздражала его назойливость и хлещущая энергия, и Хатиман.

Как поведал нам Кон, когда Хати не было рядом, что он был груб с ним почти с самого их знакомства. И действительно, насколько был болтлив первый, настолько молчалив был и второй. Единственный кто нашёл к нему подход, был как раз Осирис. Будто бы общая неприязнь к болтливому собрату их сблизила. Но не смотря на его отстранённость, он хорошо слушал других и всегда выполнял возложенные на него обязанности. Хати многое видел и слышал, и это часто спасало нас от нежелательных встреч или бед. А ещё он был отличным охотником и рыболовом. Никто из нас и думать не мог, что кто-то превзойдёт Джитуку в этом ремесле. Но и Хатиман не был лучшим в охоте. Им был Вендиго.

Но ещё больше его способностей к охоте, нас восхитило то, как Вендиго ладит с животными. Его волк и ястреб поначалу нас пугали, но вскоре мы друг к другу привыкли. Однажды он спас нас от встречи с огромным разъяренным медведем, и с тех пор мы прониклись искренним уважением к тихому и доброму великану Вендиго. Все, кроме Сарасвати.

Она его сильно невзлюбила и жаловалась на то, что когда он рядом у неё начинает сильно болеть голова. Ещё ей не нравилось то, что она не может общаться с ним, как с остальными. Тогда учитель предложил ей выучиться языку жестов, но она восприняла эту идею в штыки. Ей это показалось унизительным.

Как я и говорил тебе раньше, после победы в ущелье, каждый из нас, так или иначе, переменился. Перемены произошли и в Сарасвати. В ней было посажено зерно гордыни, и оно крепло с каждым днём, благодаря извечным словам учителя о том, что мы были им выбраны ради великой цели. Но каждый из нас тогда был в какой-то степени тщеславен. Поэтому никто сильно не обратил внимания на эту перемену.

Как бы там ни было, но чем дальше мы шли, тем лучше понимали, что не будь среди нас этих троих новобранцев, наше путешествие было куда сложней и опасней, чем было.

Что же касается Прометея, Рей Сильвии и Одина, то Рей стала всеобщей любимицей. Даже угрюмый Хатиман был куда более мягок с ней, чем с другими. Она хорошо переносила путешествие и единственное, что её огорчало так это то, что горы, в которых Рей не чаяла души, остались позади, а те, что она встречала на своём пути, были ничтожны.

Прометей, подобно Аврааму, был тихим и понимающим человеком. Он был и хорошим другом, и просто приятным спутником. Как оказалось, он знал много интересных историй, а ещё прекрасно пел и мог сыграть любую мелодию. Даже на костях бывшего ужина. Вечера с ним пролетали незаметно.

Один… Он неожиданно присмирел и стал дружелюбен. Хоть Один и не был так хорош в охоте, как тот же Хатиман, но никто не мог спорить с его могучей силой и выносливостью. Если нужно было что-то проверить, а Джитуку не хотел рисковать, то вперёд шёл он.

Вражда, что появилась между этими двумя ранее, хоть и ослабла со временем, но тогда редкий день обходился без их перепалок. А вот то, что для Одина я стал не просто собратом, но почти что настоящим братом, он не забыл. Поначалу меня это раздражало. Но чем дольше длилось наше путешествие, и чем чаще мы друг друга выручали из различных мелких бед и неприятностей, тем я больше проникался к нему.

— Поверить не могу, — не сдержался Дэвид, перестав следовать за учениками. Он с недоверием всмотрелся в призрака, — Ты, да и испытывал тёплые чувства к кому-либо?

Мир погрузился во тьму и лишь холодные глаза Гильгамеша остались в нём. Лёгкий треск и они неожиданно заполнили собой всё видимое пространство. Подсознательный образ Шепарда испытал на себе оглушительную мощь в стократ усилившегося голоса отца:

— ЕСЛИ Я НЕ ДАЛ ТЕБЕ ДОСТАТОЧНО ЛЮБВИ, ТО ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО Я НЕ МОГ ЛЮБИТЬ! Я ЛЮБИЛ ВСЕХ СВОИХ НАЗВАННЫХ БРАТЬЕВ И СЕСТЁР, КАК И ТВОЮ МАТЬ!

— Мою мать? — удивился Дэвид, припоминая всё свои ранние воспоминания. — Так значит я не порождение генов разных женщин?

— Ты был порождён лишь единственной геноносительницей. — ответил Гильгамеш, удивившим Дэвида, мягким эхом.

— Что? Объяснись?!

— Позже! Перейдём к другому воспоминанию!

— НО!

— ДАЛЬШЕ!

Очень размашистое движение руки Гильгамеша привело к новому водовороту света и звуков. Когда всё остановилось, Дэвид стоял на побережье неприветливого моря, тёмного и холодного. Небо было наполнено свинцовым блеском. На него сверху смотрела бледная луна. Серый гранитный берег пожирали чёрные волны, а в самом море дрейфовали одинокие ледяные буйки. При этом осязание подсказывало ему, что воздух, хрустально чистый, был неустойчиво тёплым.

Эд’М с учениками появились на вершине серого холма. Не останавливаясь, они направились к земляной насыпи, что клином вдавливалась в береговую линию. Дэвид, не смотря на новую обиду на отца, устремился за удаляющимися порождениями памяти.

На хлипком утёсе стоял угрюмый, чуть выше двух метров, домик. Невысокий, но широкий короб был сложен из пузатых, покрытых смолой брёвен без гвоздей. Крыша была покрыта грубо отёсанными досками, густо смазана дёгтем и закупорена пахучей травой.

Эд’М спокойно толкнул дверь и жестом пригласил учеников войти в дом. Внутри Дэвид и подопечные Эд’Ма обнаружили запустение и сырость. Только стены и перекрытия. Но затем учитель указал на небрежно прикрытый проем в полу. С осторожностью убрав хрупкую деревянную панель, они, а за ними и Дэвид, медленно спустились вниз.

Погреб был огромен и заполнен всякой всячиной: шерсть, шкуры, пряжа, рога, зерно, глина, мелкий инвентарь и прочее. Всё, что помогло бы скоротать время и привить те или иные жизненные навыки. Ещё здесь были: вяленое мясо, рыба, зерно и множество пучков сушённых трав.

В центре земляного пола было ещё одно отверстие. Из него торчала простенькая лестница. Ученики посмотрели на учителя. Эд’М молча указал на дыру. Они переглянулись, а затем, один за другим, спустились вниз. Дэвид, подождав, когда мимо него пройдёт учитель, также спустился вниз.

Горело множество светильников. От них несло салом, и они чуть дымились. Хлопья дыма при этом не застаивались, а медленно паря, исчезали там, откуда веяло свежим воздухом. Подпёртая множеством деревянных столбов, комната была заставлена кроватями. Их было тринадцать!