Рей и Прометей недоуменно посмотрели на учителя. Он в ответ положил руки им на плечи.

— Это вы ещё не зрите, но я хочу, чтобы вы запомнили слова: любовь — это то, что спасёт мир и создаст самый крепчайший союз. Но любовь порой ослепляет. А теперь пейте.

Он и она подняли свои чаши и выпили. От одной веяло розами, а от другой ромашками.

Учитель достал из-за рукава третью чашу и наполнил все три до краёв. Те, для кого они предназначались, переглянулись и каждый увидел во взгляде другого лёгкую обиду. Предугадывая реакцию, учитель выпрямился и, хлопнув в ладоши, бордо сказал:

— Тем, кому предстоит самый тяжёлый и опасный путь домой, мой отдельный, самый тёплый урок. Эти чаши наполнены не ради сухого рационализма, а просто ради сентиментального символизма. А поэтому чисто номинально начну с Кона!

Кон переменил насупленную обиду на миротворческую благожелательность и навострил уши.

— Ты стремишься познать себя и окружающий мир, дёргая за тонкие незримые ниточки, что связывают всё живое. Это тебя особенно роднит с Авраамом, но такая въедливая наблюдательность вызывает неприкрытое раздражение. Иногда… иногда следует ценить тишину и покой, а также чужое пространство — виновато произнёс Эд’М.

Все вокруг рассмеялись, а Хатиман злорадно усмехнулся. Кон Фу Ци покраснел, но при этом, оглядывая друзей, ответил ещё более звонким смехом.

— Но главное, — сказал учитель, став неожиданно серьёзным. — Будь внимателен к брошенным словам. Особенно, если они не несли в себе обиду, но в неё обратятся.

Кон невинно захлопал глазами и утвердительно мотнул головой. Он настолько был сосредоточен на учителе, что так и не увидел странное, почти незаметное выражение на лице Хатимана. Пытаясь скрыть это выражение, тот не сразу услышал учителя:

— Хатиман! Тебя терзают тяжёлые муки?

Хатиман мрачно и отрицательно замотал головой.

— Как бы там ни было, послушай меня. Ты, как никто другой, чувствителен на биофизическом уровне к малейшим колебаниям во всех плоскостях мира. Любое дуновение, любой вздох, любой шорох и ты это узришь, просто своей кожей. Это, конечно, происходит с тобой лишь тогда, когда ты на пике своих возможностей. Он уже почти наступил, не так ли? Не убирай взгляд, я уже успел в нём прочесть ответ на мой вопрос, и он меня удовлетворил. Путь к самой вершине своих способностей особенно долог и опасен. Особенно когда до конца остаётся совсем чуть-чуть. Преодолеть его в одиночку невозможно. Будь дружелюбен. Даже к тому, кто тебе кажется чуждым и даже пугающим. Страх неизвестного может скинуть тебя с вершины и все пойдёт кубарем.

Хатиман хотел было открыть рот, но учитель не дал ему это сделать, остановив его твёрдым жестом руки. Теперь его взгляд был направлен на гиганта Вендиго.

— Вендиго, — удивительно строго произнёс учитель. — Ты преодолел самый длинный путь не ради себя, а ради своего племени. И это бесценно, но было ли от меня польза? Смог ли я ответить на многие из твоих вопросов и сумел ли я тебя чему-либо научить?

— Даже больше, чем я мог представить! Но я хорошо осознаю, что это лишь крохи от бесконечного, — мягко начал Вендиго, смотря прямо в глаза учителя. — И всё равно, я вам безмерно благодарен.

— Действительно, — робко произнёс Эд’М. — Есть вещи, которые вам знать ещё не дано, а что-то вы должны понять сами. И в первую очередь это относиться к тебе, Вендиго. Ты пытаешься найти гармонию со всем живым, а это очень тонкая грань. Потеряешь контроль и тебя поглотит хаос. Единственный твой путь — это усреднённое между гармонией, сумраком и зыбким осязаемым иллюзором. Поэтому он значительно отличается от прочих, но я хочу тебе помочь, ибо ты сможешь познать то, что не дано даже мне, главное не перейди грань. Не подавайся звериным инстинктам, особенно, когда почувствуешь себя уязвимым ментально и душевно.

— Этого никогда не случиться со мной, учитель, — произнося эти слова, Вендиго положил руку на сердце и тихо поклонился Эд’Му.

Учитель поклонился в ответ. Потом он развёл руки и посмотрел на троих учеников, которым выпала особая честь:

— Пейте за ваше здоровье.

Все трое опустошили чаши и на каждого, как и на прочих, напиток повлиял по-разному.

Кон Фу Ци напиток заставил впасть в лёгкий сладостный транс. От него повеяло чайным ароматом.

Хатиман, выпив зелье, замер в странной задумчивости. Его чаша дарила миру разнообразие запахов полевых цветов.

Вендиго, не успев даже донести до губ чашу, со смущением на лице, всмотрелся в неё. Дэвиду показалось, что жидкость в ней жила сама по себе и более не была прозрачной. Цветными пятнами, менявшие форму и отблеск, она то медленно, то беспокойно быстро циркулировала, образуя беспорочные знаки. Запах пережаренных шкварок отталкивал и притягивал одновременно, пробуждая странные ощущения в желудке. В его настоящем желудке!

Дэвид обеспокоено огляделся по сторонам, так как почувствовал что-то не ладное. С воспоминанием и с его настоящим телом. Он был сильно истощён. Он слишком долго использовал «Погружение».

— Придётся твоему телу немного потерпеть, — небрежно произнёс призрак отца, почуяв беспокойства Дэвида.

К накопившейся усталости и множеству не заданных вопросов, ещё сильнее прибавлялась ненависть к отцу, но выхода не было. В этой игре он лишь наблюдатель.

Дэвид обернулся, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как чаша, наполненная в последний раз, была преподнесена последнему из учеников.

На лице Одина читалось решимость и дерзость. Он усмехнулся учителю и протянул руку за чашей. Но Эд’М задорно поднял чашу над своей головой и саркастически спросил его:

— А почему не Каин? Ты ведь так и не вызвал его на дуэль, а он всё-таки победил твоего отца.

Один посерел и обмяк, а вокруг него беззлобно рассмеялись. Но он всё равно угрожающе всех осмотрел.

— Как я говорил ранее, если бы я победил вас, то и других не пришлось бы вызывать на поединок, — мрачно протянул он, всё ещё задерживая взгляд на Джитуку, но тут он резко повернулся к учителю и прорычал. — Но я уже не тот, что был прежде! Я больше не хочу быть лишь дуболомом-воякой! Общаясь с братьями и сёстрами и, конечно с вами, учитель, я понял: чтобы стать настоящим вождём одной силой не вытянуть. Хотя я это и раньше понимал, но то было раньше.

— Полководец-философ? — про себя протянул Эд’М, одобрительно хмыкнув. — Похвально. Ты выбираешь путь аскета и это тоже похвально. Но ты и выбираешь рамки, что будут тебя сдерживать: кодекс. Твоё благородство может сыграть с тобою злую шутку. Будь осторожен. И ещё: истинным другом может оказаться тот, кого ты меньше всего ценил.

— Вот значит как? — протянул Один, задумавшись, но вскоре усмехнулся. Он взял полную чашу и поднял её высоко над собой. — За вас, учитель!

Один опрокинул чашу, распространяя запах хмеля. Он допил напиток и с удовольствием облизнулся.

Эд’М осмотрел своих учеников. В его позе была великая печаль и одиночество. Он чуть склонил голову вниз и положил руки на колени. Учитель молчал минуту или больше, а может меньше, но вот он поднял голову, и в его схематических глазах теперь читалась гордость. Он расправил руки и вдохновляющие произнёс:

— Ну а теперь, дети, я должен вам сказать: прощайте и сладких снов. Двадцать пять лет, и мы вновь с вами встретимся. Я верю и надеюсь, что вы прислушайтесь к моим словам и правильно впитаете то питьё, что я вам дал. Прощайте и сладких снов.

Друзья даже не успели полностью осознать слова учителя, так как они, один за другим, упали на пол, заснув крепким сном.

Мир вновь наполнился слепящим свистящим светом, но когда он затух, пришла тьма. Дэвид понял, что он покинул эту длинную и насыщенную событиями цепочку воспоминаний. Его разум был переполнен полученной информацией. Но эти данные, заполнив пустоты, породили множество новых прорех. Дэвид был разочарован тем, что ему лишь чуть-чуть дали прикоснуться до такого лакомого кусочка. Он хотел продолжить дальше, несмотря на то, что чувствовал, как его организм начал сопротивляться «Погружению». Он пытался вырвать его наружу. Это почувствовал и его отец.