— У меня очень плохое предчувствие, — вдруг шепотом произнесла Катрин.

Голос ее подрагивал, ведьма почти мгновенно побледнела, шрамы ее налились багрянцем. Не удержавшись на ногах, она оперлась на стол, глядя перед собой невидящим взглядом — широко открытые глаза ее при этом заметно отливали алым.

— Темное… что-то темное, опасное, словно за спиной стоит… Стоит… нет, ползет к нам! Не вижу, не могу понять, что это…

Даже если в классификаторе ведьминских предчувствий отсутствовала расшифровка озвучиваемых Катрин видений, было ясно, что группе грозит опасность. Никлас бросил взгляд на Горчакова — который сейчас казался несколько потерянным. В недавней словесной дуэли с начальником баронской охраны инспектор выглядел превосходно, чувствуя себя как рыба в воде, а сейчас заметно растерялся, не зная, что предпринять. Явно замерев между двумя вариантами — или готовиться встретить опасность здесь, кто бы или что бы это ни было, либо же бежать прочь пока есть время.

— Ползет! Нет, уже бежит! — вдруг выкрикнула Катрин заламывая руки и закатывая глаза. — Оно приближается!

От пронзительных криков ведьмы, которая закатив глаза лишилась чувств — и упала бы, если бы Никлас не подхватил, шел мороз по коже. Ну, теперь и выбора особого нет — бежать или нет, Никлас предчувствиям Катрин склонен был верить. Допуская при этом где-то на краю сознания, что это может и ничего не значить — вполне может оказаться следствием шока после спиритического сеанса в лесу, помноженное на побочный эффект стимулятора.

Но допуская подобное, Никлас уже принялся раздавать приказы. Почти сразу пара Мейера и Крестовоздвиженского залетела в служебные помещения кухни — докладывая криком, что и там пусто. Тришкин и Вяземский под руководством брата Павла добежали до машин, забрав все оружие, и сейчас присоединились к Мейеру, Крестовоздвиженскому и Никласу, баррикадировавшим окна и двери. Шкафами, столами — всем, что попадалось под рукой.

Никлас обратил внимание, что пока Вяземский нес два стула, широкоплечие брат Павел и Тришкин несли к окнам по два стола. Пока Вяземский двигал один стол, брат Павел с Тришкиным подвинули и поставили вертикально массивный холодильник с посыпавшимися внутри полками и пирожными, полностью закрыв им одно из окон.

Здание администрации представляло из себя узкий вытянутый в длину бревенчатый сруб. В восточной и западной его части было по одному оконному проему, в южной — направленной к озеру, где находилось дверь, тоже два. В северной стене, направленной к лесу, окон было аж четыре штуки, рядом с которыми стояли столики кафе. Ими, а также вырванной и выломанной из пола стойкой регистрации сейчас закрывали оставшиеся окна. Из подсобки доносился грохот и ругань — это баррикадировали дверь кухни Мейер с Крестовоздвиженским.

В центре зала, на сдвинутых двух столах, было сложено принесенное из машин оружие. Дробовики и патронташи, карабины и подсумки; пулемет был уже в руках брата Павла, только что Вяземский примчался из машины с двумя коробами, которые сразу не принесли.

Вообще пулемет опричной группе не был положен совершенно никоим образом. Но брат Павел не являлся контрактором, а выполнял данный обет служения, при этом не будучи уволенным с наставнической монастырской службы. И, учитывая его — не раскрываемую правда, должность в монастырской иерархии, имел право использовать пулемет. Правда, право это полагалось ему по закону только для защиты монастыря. Но в оружейном кодексе не было точно указано, что защита монастыря должна обязательно проходить в переделах территории монастыря; поэтому, после консультации с юристом, пулемет у опричной группы Бергера все же появился. Пусть и без возможности его применять невозбранно, но ситуация когда «пулемет есть» гораздо лучше, чем ситуация когда «пулемета нет».

За консультацию и заключение юристов пришлось выложить круглую сумму, но у Никласа не было проблем с деньгами. Поэтому у его группы не только пулемет был, кроме этого все его ратники были экипированы настолько, насколько позволяли сдерживающие нормы оружейных законов Империи. И сейчас свет в здании выключили, а на карабинах брата Павла, Крестовоздвиженского, Мейера и Тришкина уже были закреплены массивные ночные прицелы.

Брат Павел и Крестовоздвиженский расположились у северной стены, напротив леса и подъездной дороги, Мейер с западной — только к лесу обращенной, Тришкин с восточной, частично смотрящей на берег. Сам Никлас занял позицию неподалеку от двери с южной стороны, до рези в глазах всматриваясь в пустую и ровную гладь озера. У него на карабине ночного прицела не было, но он ему и не требовался — сразу после того, как Катрин упала в обморок он влил в себя зелье «Кошка», и сейчас мир для него уже выкрасился во все оттенки серого.

Вяземский с Катрин, которая уже постепенно приходила в себя, сейчас находились в центре зала. Они оба пусть и были неплохими стрелками, но в Вяземском Никлас не был до конца уверен, а Катрин просто не хотел подвергать ненужному риску. Горчаков, который употребил еще один флакончик стимулятора, тоже был рядом с ними, но он присутствовал в качестве резерва.

— Кать, как у тебя с предчувствиями? — спросил Никлас, видя, что Катрин уже вернулась в нормальное состояние.

— Пусто, по нулям. Меня как выжали.

— Что это было? Кого ты видела?

— Не могу понять. Как будто злая масса приближается — причем она вроде ползет, но при этом бежит.

— Ксеносы? — вспомнил Никлас, как его атаковали передвигающиеся по слизи твари.

— Нет, точно нет. Оно живое. По-настоящему живое, я имею ввиду.

— Понял, принял.

Несколько долгих минут прошло в молчании. Слышно было только негромкое поскуливание щенка, которого брат Павел — осмотрев сломанную лапу, положил пока в коробку, закутав в одеяло.

Никлас уже начинал нервничать. Причем нервничал он не столько от неизведанной пока опасности: он все больше допускал, что предчувствие Катрин может быть эффектом наложения эмоций после спиритического сеанса и употребления стимулятора от Горчакова. Но даже если ее предчувствия верны, то к ним идет что-то «по-настоящему живое». А если брать что-то «по-настоящему» живое, то здесь действовал оружейный кодекс империи, который ограничивал даже опричные группы, а личные баронские дружины ограничивал намного больше.

У охранников барона, если представить, что это они сейчас собрались нападать, просто нет шансов. Как не будет шансов, например, у группы Бергера, если они встретятся в чистом поле с обычным отделением легионных мотострелков. Не говоря уже о бойцах императорской гвардии, которые опричников могут размотать даже не заметив в их лице препятствия.

Нервничал Никлас все больше по другому поводу: он сейчас переживал, не поспешили ли они. Когда представил, что сейчас к дому подойдут отлучившиеся было хозяева, почувствовал себя неуютно. Очень. В этот момент неожиданно громко прозвучавший шорох заставил его вздрогнуть. Обернулся — это невозмутимый Мейер употреблял сухой паек.

— Если на нас решат напасть, у них есть еще не более четверти часа, — заговорил Горчаков. — Дальше уже подъедет Разумовский, с ним будет как минимум четыре патрульных экипажа, а если я вызову поддержку с воздуха…

— Командир, разрешите вопрос? — спросил вдруг Мейер.

Удивились все — бывший молодой перспективный чиновник, после суда и военной каторги ставший старым солдатом, говорил настолько редко, что каждый такой случай был запоминаемым событием. Тем более как сейчас, когда он перебил Горчакова.

— Спрашивайте.

— Если я увижу что-то подозрительное, я могу открывать огонь?

— Да.

— Спасибо.

Продолжения не последовало, но все напряглись. Никлас, всматриваясь в белую — даже в серых цветах посветлевшей ночи, гладь озера, вдруг заметил быстро перемещающееся темное пятнышко.

— Кот, — шепнул он и сказал уже повысив голос: — Кот Василий возвращается, бежит по озеру.