Телефон в администрации общины оказался необычный, с дисковым набором. Никлас такие раньше только на картинке видел. Горчаков накрутил диск два раза, набирая номер «07», недолго подождал ответа телефонистки.

— Сударыня, здравствуйте. Внимательно пожалуйста. Телефон: сто один три нуля, код семьдесят восемь, разговор первостепенной важности, — произнес Горчаков в трубку. Ответа пришлось ждать не так долго, с Москвой соединили быстро. Взгляд напряженно ожидающего Горчакова изменился — видимо, услышал голос статского советника.

— Да, Сергей Сергеевич. Горчаков. Мое… наше сообщение вчера получили? Да, именно так. Но все оказалось гораздо хуже, чем можно было предположить. Нет-нет, проблему с язычниками решили, но здесь, по первичному выводу, скрытый очаг Сверхразума. Ясно. Понял, ждем. Американеры? Нет, их больше нет. Да, совсем нет. Так получилось.

Положив трубку, Горчаков увидел взгляд пастора, извиняющееся пожал плечами.

Слов ни у кого больше не было, и чуть погодя не сговариваясь вышли из здания на свежий воздух. Здесь Никлас сел, даже почти свалился на крыльцо. Сил не было никаких, внутри полное опустошение.

Вдруг через площадь Никлас заметил движение, напрягся, насторожился. Сощурился, пытаясь сфокусировать взгляд слезящихся на легком морозце глаз. Присмотрелся: к ним шла девушка. Нет, не девушка, а девочка-подросток.

Кутаясь в накинутую поверх куртки шаль, девочка прошла через площадь и подошла к крыльцу здания. Расширенными глазами посмотрела на забрызганных кровью Никласа, Горчакова; долго всматривалась на кровавые кляксы на белой мантии пастора. Тот молчал, явно не зная, что сказать ребенку.

Точно — Никлас только теперь понял, что показалось ему странным. Община американеров — они ведь без детей не бывают. А ни одного ребенка в церкви Никлас не видел. Значит, что на время общего собрания детей собрали в другом месте, и где-то сейчас они все ждут, пока вернутся взрослые.

Общины американеров больше нет, а вот их дети здесь остались.

— Преподобный, что случилось? — полушепотом, заметно дрожащим голосом между тем спросила девочка-подросток. Никлас при этом внутренне — если так можно назвать это чувство, обрадовался. Потому что спросили не его.

— Н-на на… — пастор не сразу справился с голосом. — На нас напал сам дьявол, — произнес он с усилием.

— Вы… победили?

Несколько раз преподобный пытался ответить, и каждый раз ему не хватало сил что-то сказать.

— Он не победил. Но мы проиграли, — наконец произнес пастор.

Никлас набрал пригоршню снега, растер, закрыл лицо руками. Начинала болеть голова, во всем теле разливалась неприятная слабость. Холод ладоней приятно ощущался на горячем лбу, придав немного бодрости.

— Я, если честно, п-просто не верил, что мы выживем, — присел вдруг рядом с Никласом Горчаков, вытягивая ногу. Судя по болезненной гримасе, к инспектору начала возвращаться привычная немощь.

Помолчали, глядя как пастор обнимает девочку-подростка и что-то тихо ей говорит.

— Вы п-прекрасно справились, Никлас. Ваша речь была беспроигрышна, мое п-почтение, — негромко произнес Горчаков после недолгой паузы.

— Смысл? — пожав плечами, глухо произнес Никлас, понимая, что все зря.

— Смысл в том, что американеры оказались лишены разума как раз в тот самый момент, когда стало п-понятно, что вы их убедили.

Горчаков уже протянул Никласу свой подобранный из сугроба «Грач», а также запасной магазин.

— Это значит, что… — начал понимать Никлас, быстро перезаряжая оружие.

— Это значит, что тот, кто это сделал или инициировал, скорее всего наблюдал за нами. Преподобный! — окликнул Горчаков уходящего с ребенком пастора. — Отправьте ребенка обратно, а вас я попрошу остаться.

— Что-то случилось? — подошел обеспокоенный пастор.

— Чтобы еще чего-то не случилось непоправимого, держите пожалуйста руки на виду, и не делайте никаких резких движений.

Через полтора часа на месте было почти все командование Северо-Западного округа. Мелькнул и ротмистр Бойцов — в сопровождающей обер-прокурора Бюллера группе офицеров. Еще через пару часов прибыл Сергей Сергеевич вместе с обер-прокурором князем Салтыковым и ворожеей Марией Островской. Прибыл и генерал-губернатор — дедушка действительно был старый, но похоже ему уже было далеко не все равно, если вспоминать хлесткие слова-характеристику Бойцова.

Пастора-американера увезли в неизвестном направлении, детей вывезли в Медвежьегорск — на попечении освобожденных из каталажки трех девиц, которые вдруг внезапно для себя стали старшими в общине; Горчакова после обеда увели в неизвестном направлении.

Никласа никто всерьез не допрашивал и почти никто ни о чем не спрашивал — учитывая его опустошенное состояние, смысла в этом особого не было. Отвезли его в техноград Саламгуба — Катрин в этот раз за рулем джи-вагена ехала. Ночевали они в том же самом номере, из которого утром выбегали в спешке. Вот только этой ночью уже не Никлас успокаивал Катрин после мучавших ее кошмаров, а наоборот.

Вот уже несколько дней Никласа мучала нерешенная проблема: назначенная на штатную должность водителя баронесса Александра фон Губер не очень хорошо умела управлять вверенным автомобилем. Нет, по ровным дорогам общего пользования ездила она прекрасно, но вот на сложном покрытии и тем более на бездорожье у нее даже на буханке — которая по мнению Никласа едет даже там, где не едет ничего больше кроме трактора, начинались сложности.

Александре фон Губер мешала неуверенность — невозможность заставить себя полностью использовать ресурс машины, неумение уйти от излишней аккуратности и боязни повредить технику. Никлас помнил, как помогал ему решать эту проблему — когда у него самого возникли подобные сложности, его первый наставник.

«Медведи! В цирке! На велосипеде! Одноколесном!»

Восклицания эти наставник сопровождал усиливающими магию убеждения эмоциональными междометиями, так что проблема с неуверенным вождением у Никласа очень быстро ушла. Гораздо проще было заставить себя рвать вперед машину, разгоняя ее на максимальных оборотах до пика возможностей, чем снова стоять перед разъяренным наставником.

Стоило об этом сейчас вспомнить, как снова голос наставника — зычный, с хрипотцой, зазвучал в ушах эхом из прошлого, вот прямо очень отчетливо. Но также очень отчетливо Никлас понимал, что с юной баронессой подобное не прокатит — слишком уж она ранима и восприимчива. В мыслях он ассоциировал большеглазую девушку со шпагой: острая, крепкая, но если об колено, то можно и сломать. По этой же причине Никлас пока не собирался снимать ее и с должности водителя. Тем более что и не планировал ее сажать за руль во время боевой работы, пусть дальше с бумагами сидит, а за рулем Буцефала брат Павел уже привычен. При этом — пусть по плану баронесса и должна заниматься административной работой, но должность ее — значит и соответствовать должна на уровне.

Да, в иной ситуации проблема не стоила бы и выеденного яйца. В иной ситуации это вообще не было бы проблемой, но так получилось, что сейчас Никлас старался разнообразить жизнь как мог. Какое окружение, такие и проблемы — а окружение уже не менялось вторую неделю. Третья даже сегодня пошла, как они торчат среди медвежьегорских лесов без каких-либо известий о своей дальнейшей судьбе как опричной группы.

Из состава группы в форте не было Горчакова — инспектор как убыл в Москву «на консультации» почти сразу после бойни в церкви, так и не объявлялся, а также Мейера с Крестовоздвиженским, остававшихся на озере Копанском в поместье барона Волчанинова.

Сразу после отъезда Горчакова из гостей в форте «Сапеница» побывал лишь Дмитрий Бойцов. Бывший ротмистр, бывший командир Медвежьегорского отдела Пограничной стражи. Привез тогда с собой ныне подполковник и только что назначенный командир бригады ящик дорогущего шампанского.

Пообщались с ним коротко, полунамеками — в Медвежьегорск после бойни в церкви прибыли очень высокие чины, в числе которых был и Иванов Сергей Сергеевич, представляющий Особую Экспедицию. И похоже, в команде статского советника появился еще один верный человек, примеривший сразу после знакомства должность комбрига. Но ничего по ситуации тогда ясно все же не было, поэтому прямо Никлас с Бойцовым ничего и не обсуждал, обошлись дежурными реверансами.