Не догадался днем Никлас об этом только потому, что платья прислуги были довольно коротки — в отличие от обычного монашеского платья, у девушек свиты фон Хоффмана длина была в районе колен, что и сбило Никласа с толку в поисках того самого недостающего штриха, который мешал ему догадаться об истинной природе нарядов официанток-горничных. Платье же гостьи, навестившей его в столь поздний час, было стандартной для облачения католической монашки длины.

И был еще один нюанс, который Никлас отметил как важный: в темном скромном наряде монашки перед его дверью стояла Женевьева фон Хоффман собственной персоной. Приподняв брови, отметив изучающий взгляд Никласа, она перенесла вес с одной ноги на другую.

Вдруг оказалось, что наряд ее вовсе и не скромный — когда Женевьева выставила ногу, стало понятно, что у длинного платья совсем не пуританский разрез, причем чуть ли не до пояса. И после того как девушка переменила позу, сменив образ от скромного на вызывающий, стало видно и широкую кружевную резинку чулок, и полоску молочно-белой кожи бедра. Никлас почувствовал, как сердце громко застучало в груди — он и не думал, что образ распущенной монашки может выглядеть настолько сексуально привлекательно.

— Впустишь? Я не кусаюсь, — негромко произнесла Женевьева чарующим и обволакивающим голосом.

Некоторое время Никлас раздумывал над вопросом Женевьевы, вполне серьезно рассматривая вариант закрыть дверь перед носом гостьи. Довольно долго раздумывал, если брать эти несколько секунд молчания пока они с девушкой смотрели друг на друга. Не было бы «задания государственной важности», скорее всего закрыл бы без лишних душевных терзаний. Скорее всего закрыл бы, — еще раз мысленно повторил Никлас, убеждая себя, после чего открыл дверь и сделал шаг в сторону.

— Леди Женевьева… прошу, проходите.

Девушка — с легкой загадочной улыбкой, чуть склонила голову в благодарном кивке. Прошла ко столу, развернулась, уперевшись ягодицами в край столешницы, оперлась на нее широко расставленными руками. Вызывающую позу дополнило то, что разрез платья вновь разошелся, открывая взгляду длинную ножку с ажурной резинкой чулок.

Никлас пока оставался у двери, рассматривая юную жену старого банкира. Посмотреть было на что — вызывающий наряд явно был индивидуального пошива, сидя идеально; что, вкупе с красотой и умело демонстрируемой природной грацией девушки создавало сногсшибательное впечатление.

— Чем обязан визиту?

— Прежде чем мы перейдем к делу, хотела бы познакомиться поближе, — чарующим голосом произнесла Женевьева, снимая головной убор. Собранные под капюшоном волосы рассыпались густой волной; вместе с капюшоном Женевьева сняла и белый воротник, открывая оголенные плечи.

Движением руки девушка убрала рассыпавшиеся локоны за спину, отчего у Никласа мурашки по спине побежали — настолько жест был преисполнен картинной грации. В обычной жизни так почти не бывает, он сейчас словно кино смотрел. Но происходящее было только началом: когда Женевьева потянулась и наклонилась к креслу, чтобы положить на него головной убор, декольте разошлось и стало хорошо видно, что нижнего белья под платьем у девушки нет. С заметной задержкой Женевьева негромко ойкнула, увидев взгляд Никласа и только сейчас якобы поняв, что грудь частично оголилась.

«Поменьше чем у Катрин, но побольше чем у Татьяны», — невольно отметил Никлас. Осматривая с интересом девушку с головы до ног и чувствуя поднимающееся жаром влечение, Никлас не мог понять — работает ли это ее образ, или уже действует наваждение обольстительницы. Подняв наконец глаза, с заметным усилием отведя внимание от аккуратной груди, Никлас столкнулся с темным взглядом Женевьевы — глаза ее влажно поблескивали, манили.

Женевьева между тем очень аккуратно — специально замедляя движения, поправила платье скрывая грудь, улыбнулась смущенно, заметно зарумянилась даже в полумраке ночника. Никлас, несмотря на готовность к происходящему, уже ощущал буквально животное влечение — и серьезного труда ему стоило справиться с собой, чтобы не броситься вперед словно изголодавшийся самец на самку. Женевьева пока просто красовалась перед ним, а у него уже голова понемногу отключается. Или не просто красуется, а уже обещанное обольщение действует?

— Вы не против? — прошептала Женевьева.

«Не против что?» — не сразу понял, о чем речь Никлас. Потом вспомнил: она же вроде как зашла познакомиться поближе перед тем как перейти к делу.

— Не против, — ответ прозвучал с заметной хрипотцой. Кашлянув, Никлас добавил уже нормальным голосом: — Не против, но начал бы я все же делового разговора.

— Вот как? — негромко произнесла Женевьева. Ее чарующий голос обволакивал, заставлял сердце биться чаще, а взгляд затуманиваться. В буквальном смысле — Никлас сейчас четко видел только фигуру девушки, сфокусировавшись лишь на ней, очертания меблировки оказались размыты.

— Меня сложно ввести в искушение, — снова кашлянув, произнес он, решив сломать сценарий обольщения. Ему не понравилось ощущение беспомощности, и сейчас словно защитная реакция сработала.

«Не нужны мне такие задания и близкие сближения», — пульсировала в голове мысль.

— Законно молить Бога, чтобы он не дал нам впасть в искушение; но незаконно избегать тех искушений, которые нас посещают, — проворковала Женевьева, отталкиваясь руками от края стола — отточенным жестом выставив грудь вперед на пару мгновений, и мягко подходя ближе к Никласу.

— Это цитата? — зацепился он за первую мысль, которая находилась не в плоскости поднимающегося в груди, и не только, влечения к девушке.

— О да, — Женевьева уже перешла на шепот.

— Чья же?

Никлас выставил руки, взяв девушку за плечи и придержал на расстоянии. Огромные поблескивающие глаза посмотрели на него с недоумением — похоже, Женевьева была серьезно удивлена.

— Роберт Луис Стивенсон, — проворковала она.

Неважно что говорила Женевьева. Важно, как она это говорила — Никлас чувствовал и понимал, что у него реально плавится сознание — совсем как мороженое в жаркий день на пляже. Женевьева попыталась сделать еще шаг вперед, а Никлас — некоторым усилием, все же удержал ее за плечи, преодолев великий соблазн привлечь к себе.

Если бы не копившееся в груди раздражение — на ворожею и статского советника, если бы не сравнение себя с бессловесным и безвольным инструментом, Никлас может и поддался бы очарованию, как было велено. Но сейчас он решил не плыть по течению, и повинуясь импульсу сделал шаг назад.

— Нет.

Сказано было сухим и деловым тоном, отчего Женевьева удивленно распахнула глаза. Шум в голове сразу прекратился, окружающая реальность стала гораздо четче. Женевьева взметнула брови, шагнула следом и глядя огромными лучистыми глазами, взяла Никласа за руку и положила его ладонь себе на грудь.

«А вот это запрещенный прием», — оценил он ее действие, чувствуя, как снова возвращается шум в ушах и опять восприятие реальности начинает плавиться как мороженое на жаре.

— Что «нет»? — шепотом спросила девушка.

— Добрый Боже, дай мне целомудрие и умеренность… — в тон ей негромко проговорил Никлас, и чуть погодя добавил: — Но не сейчас, о Боже, еще не сейчас!..

Когда он заговорил, на лице Женевьевы заиграла легкая улыбка понимания, что цели она добилась. Но когда Никлас произнес последние слова и убрал руку с ее груди (значительным усилием, словно отдирая), удовлетворение сменило заметно недоуменное выражение, особенно когда он снова заговорил сухим и деловым тоном.

— Святой Августин показал нам путь… но я не готов по нему идти, так что давайте все же к делу, — Никлас чуть повернул Женевьеву и показал ей на кресло, сам проходя и усаживаясь в другое.

Женевьева смотрела на Никласа откровенно, совсем не скрывая удивления во взгляде. Задумчиво кивнув, она прошла и присела на кресло. Но сделала это с акробатической грацией, все еще явно продолжая «атаку»: закинула ноги на подлокотник, сев боком и скрестив ноги, мгновенно открытые сползшим вниз платьем.