После Милославский перевел взгляд обратно на девушку, оценил выражение ее лица. Потом — надо отдать должное, все понял, но истерик и скандалов устраивать не стал. Поднялся, бросил на стол несколько крупных купюр, и не прощаясь с Есенией вышел из ресторана. Никлас к нему в этот момент нешуточное уважение почувствовал. Ведь старший сын канцлера — поняв, что Есения его просто использовала, лицо удержать сумел. Никлас не был уверен, что у него самого в подобной ситуации так бы получилось.

При этом всем Есения даже не обратила ни малейшего внимания на ушедшего спутника. Она так и смотрела на Никласа — видимо, последние его слова запали ей в душу. Никлас решил, что раз она осталась одна, можно все же попробовать внести ясность — и несмотря на снова звучащие в памяти голосом разума слова мудрого Горчакова, подошел ко столу.

— Сударыня, я прошу простить непреднамеренное вмешательство в ваше свидание. Но позвольте узнать: я вам какое плохое зло сделал, что вы вычеркнули меня из жизни без объяснения причин? Или я просто проходил по разряду «случайного развлечения», и оказался в черном списке после потери симпатии и интереса?

Никлас сам, конечно, догадывался о причинах произошедшего, но прямо спрашивать об этом не стал. Тем более, может быть его догадки и неверны, а причина в чем-то другом, а не в слухах о них с Катрин.

Есения между тем поджала губы, лицо ее побледнело от холодной ярости.

— Да как ты смеешь?

— Смею… что?

— Как ты смеешь как ни в чем не бывало предъявлять мне какие-то претензии!

«Как ни в чем ни бывало», — в принципе, догадки подтверждались. Но Никлас — сила недавно появившейся привычки, продолжал играть словами.

— Я не очень понимаю природу вашей реакции, и не вижу причин почему нельзя было хотя бы объяснить причину столь резко оборванного общения. Тем более учитывая вашу попытку показать мне как я вам безразличен, для участия в которой вы аж Ратмира Милославского привлекли.

— Радима, — машинально поправила Есения.

Девушка произнесла это негромко, спокойно; вспышка ярости у нее прошла, но в голосе звенел лед. Никлас же чертыхнулся мысленно — все же его привычка играть словами, манипулируя людьми, настолько въелась, что он уже машинально это делал, даже без прямого желания. Он ведь специально назвал неправильное имя, ожидая что Есения исправит, рассчитывая направить беседу в нужное русло:

— Радим, Ратмир, какая разница? Хотя нет, разница есть: Радим старше, умнее и по-видимому мудрее, потому что как только понял, что вы его используете сразу ушел, причем без скандала. Ратмир мог об этом просто не догадаться, и у нас с вами не появился бы недоброжелатель, которых и так достаточно. Так что, мне кажется надо было выбирать младшего.

Есения, только сейчас и похоже неожиданно для самой себя обратила внимание на отсутствие рядом кавалера. Смутилась на мгновение, но сразу взяла себя в руки.

— Я просто поражена твоей наглостью, тем что ты еще имеешь совесть спрашивать меня, о чем речь!

Есения повысила голос, глаза ее заблестели. Никлас в ответ только руками развел.

— У меня нет проблем с совестью, поэтому да, я считаю, что у меня есть подобное моральное право.

— Встречаясь со мной, ты спал со своей сестрой!

А вот это очень громко было сказано. Очень — в зале, пусть и не во всем, смолкли голоса. Но прошло несколько секунд — и уже во всем зале воцарилась тишина. Те, кто слышали слова Есении, замерли, остальные замолчали постепенно осознавая, что что-то случилось.

Никлас вдруг вспомнил: берег Финского залива, голова Катрин у него на плечах. Вспомнил, как он тогда сказал новообращенной ведьме что любой рывок наверх, любая попытка что-то исправить словно толкает их в итоге еще дальше на глубину.

Вот как сейчас — ну что стоило просто мимо пройти.

Ну, гулять так гулять, — вдруг подумал Никлас, испытав чувство сродни с приступом бесшабашности. Внутри — непривычно, не было ни тени страха. Наоборот, появилось самая настоящая радость — от возможности повышения ставок в этой игре.

— Из зала вышли, — громко произнес Никлас, оглядывая присутствующих.

Несколько секунд после сказанных слов в зале повисла пауза. Потом поднялись несколько человек, потом еще несколько. За ними начали подниматься остальные, уже массово.

Меньше чем через минуту зал опустел. Вряд ли в произошедшем ключевую роль сыграла форма опричника; скорее всего, первые из вышедших хорошо знали, кто такая Есения, ну а глядя на них — о ее истинном положении могли знать только люди весьма авторитетные, к выходу потянулись и остальные.

— Уважаемый, вам особое приглашение необходимо? — спросил Никлас у единственного оставшегося в зале человека.

— Не отказался бы, — кивнул корнет Григорий Соколов, подкручивая ус. Никлас его до этого не видел, но сейчас стало понятно, что сослуживец проводил время в большой компании, которая зал уже покинула.

— Будьте любезны, корнет, для вас приватная кабинка, — показал Никлас на комнату, откуда недавно вышел.

Улыбнувшись, Соколов поднялся — и, прихватив с собой две бутылки со стола, двинулся в указанном направлении. Никлас проводил его взглядом, присел напротив Есении.

— Наши с тобой отношения начались с того, что я общался с тобой предельно открыто, озвучивая вещи, которые никому другому бы не озвучил. Так получилось, и ты знаешь, что это правда…

Никлас внимательно смотрел на Есению. На ее лице во время того как он говорил не дрогнул ни один мускул, взгляд она не отвела. Нет, надо как-то по-другому, решил он.

— Ладно, не суть. Давай по-простому, попробуем смоделировать ситуацию в обратном порядке: есть девушка, которая мне очень нравится, и в которую — можно уверенно сказать, я влюблен. Эта девушка, я уверен, всегда была со мной предельно откровенна, пусть мы и не очень долго знаем друг друга. И вот кто-то из друзей-знакомых-товарищей, пусть даже пользующихся моим доверием и непреложным авторитетом, по секрету мне сообщает: а ты знаешь, что девушка, которая тебе так нравится, спит со своим братом? Что я испытаю при этом? Шок, трепет, это естественно. Но вот дальше — с этим же нужно что-то делать. И у меня есть два варианта действий. Первый — так как отношения с этой девушкой изначально у меня строились на полной откровенности, как бы я не доверял своим источникам, я прошу ее о встрече и прямо глядя в глаза, задаю прямой вопрос. Сообщаю о своих подозрениях, и дальше действую по ситуации — делая так просто потому, что она мне небезразлична. Второй вариант — принимаю безоговорочно на веру дошедшие до меня слухи, и моментально рву едва начавшиеся отношения. Но тогда у меня, к самому себе, возникает другой вопрос — а была ли влюбленность?

Поджав губы, Никлас вопросительно посмотрел на Есению. Девушка все так же сидела с непроницаемым лицом, внимательно на него глядя. Никлас выждал полминуты в тишине, потом кивнул себе и своим мыслям, собираясь подняться и уходить.

— Надеюсь, когда ты ответишь сама себе на вопрос, и когда на душе станет полегче, мы сможем поговорить снова, чтобы остаться хотя бы друзь…

— Допустим, я бы встретилась с тобой и задала прямой вопрос.

— И получила бы прямой ответ, что все тобою услышанное — слухи, возникшие в результате стечения обстоятельств.

— Поясни.

— Смысл? Все уже случилось.

— Смысл в том, что это было нечто большее.

— Не понял. Большее, чем что?

— Нечто большее, чем влюбленность. Я действительно услышала эту информацию от человека, которому доверяю, и приняв на веру, пережила серьезный стресс. Я не только не хотела общаться с тобой, но и не имела желания больше жить. Это… было очень непросто, и эта яма была довольно глубока. Настолько, что я — как ты правильно заметил, даже приехала сюда из Москвы, чтобы показать насколько ты мне безразличен. Конечно, это не так — мне сейчас горько и больно ничуть не меньше, чем было месяц назад. Видишь, я тоже с тобой откровенна.