Данные каскадом хлынули через ее лобные доли — она послала порцию инструкций в сердце процессора управлявшего голограммой. — На нее обрушились тонны фальшивой воды и стала видна натуральная полированная мраморная стена старого вокзала. Она опустила руки, расслабила транс и подошла к фальшивым бамбуковым перилам смотровой площадки, которые стояли на полу менее чем в трех футах от стены. Над ней мерцали желтым, голубым и пурпурным светом голографические проекторы. Она обернулась и посмотрела на деревья джунглей, их не было видно, ничего нельзя было разглядеть. — Она находилась внутри проекции анимированной голограммы, но если ее посланные инструкции сработали, то видимый край этого глубокого ущелья теперь должно быть в конце тропинки, прямо перед деревьями…

Блейк вышел из джунглей, сделал два шага к ней и остановился, глядя мимо ее головы на потоки падающей воды. Его глаза следили за тем, как вода падает в ущелье. Она стояла спиной к перилам. Еще шаг — и она могла бы дотронуться до его красивого, дружелюбного, веснушчатого лица, если бы смогла его увидеть. Смятая пачка жевательной резинки лежала на полу между ними, там, где он видел туман каньона. На него падал свет из окон оранжереи и от проецируемой пенящейся воды голограммы. Между ними не было ничего, кроме пачки жевательной резинки и этого бестелесного света.

Она вспомнила что он ей когда-то нравился, хотя в том возрасте ее не очень интересовали младшие — ей было семнадцать лет, а ему всего лишь шестнадцать, — и она, вероятно, не очень хорошо умела выражать простые чувства. Теперь же, просто зная, что она существует, он мог уничтожить ее.

Блейк провел рукой по своим каштановым волосам, затем, ошеломленный, повернулся и ушел в джунгли. Спарта нырнула под перила. Она прошла вдоль гладкой мраморной стены, вышла из-за водопада и исчезла в переполненном проходе, ведущем к Мэдисон-авеню.

Блейк Редфилд остановился среди деревьев и оглянулся на бурлящую воду. Он был продуктом ранней «Спарты», чистой «Спарты», до того как она была распущена. С его физической природой никто не возился, было только одно воспитание. У него не было ни глаз с зум-объективом, ни настраиваемых ушей, ни увеличенной оперативной памяти в черепе, ни хитиновых шипов под ногтями, ни батареи в животе, ни антенн, обмотанных вокруг костей.

Но он был очень умен, достаточно умен, чтобы сразу же узнать Линду, достаточно умен, чтобы сразу же понять, что она не хочет быть узнанной. И он был достаточно любопытен, чтобы задаться вопросом, почему.

До сегодняшнего дня он был почти уверен, что она умерла…

Поэтому он следовал за ней, пока она не исчезла. Он не совсем понимал, как ей это удалось, но знал, что это было сделано намеренно. Он уже давно гадал, что же с ней стало. Теперь же он задался вопросом, насколько трудно будет это выяснить.

В последней половине 22—го века небо становилось все более переполненным, от уровня земли вплоть до космоса, пока маленькая Земля не оказалась окружена, как гигантский Сатурн ледяными кольцами, — машинами и транспортными средствами. Электростанциями, которые преобразовывали солнечный свет в электричество и излучали его в виде микроволн на антенные фермы в Аравии, Монголии, Анголе и Бразилии. Заводами, использующими солнечный свет для выплавки металла из лунного песка и захваченных астероидов, и для добычи алмазов из метеоритов.

Были фабрики которые использовали добытые в космосе материалы для изготовления идеальных шарикоподшипников, для приготовления идеальных антибиотиков, для экструдирования идеальных полимеров.

Были роскошные терминалы для обслуживания межпланетных лайнеров и развлечения их богатых пассажиров, а также орбитальные верфи для рабочих судов.

Здесь была дюжина верфей, две дюжины научных станций, сотня метеорологических спутников, пятьсот спутников связи, тысяча шпионских спутников.

По международному договору все виды оружия с дальностью действия более одного километра были запрещены в космосе, включая ракеты, рельсовые и лучевые пушки, всевозможные устройства направленной энергии и даже взрывающиеся спутники.

Тысячи объектов, вращающихся вокруг Земли, были по существу ничем иным, как просто большими мешками лунных камней, они предназначались для уничтожения орбитальных объектов противника простым столкновением, хотя подразумевалась возможность уничтожения целого города на Земле с помощью управляемого искусственного метеорита.

На большей части вращающейся планеты, сохранялось шаткое равновесие. Северный Континентальный Союз, состоящий из русских, европейцев, канадцев и американцев, обычно называемый Евро-американским, уже много лет был в хороших отношениях со Сферой Лазурного Дракона, — японо-китайско-арабский мир. Вместе промышленные конгломераты сотрудничали в строительстве станций на планетах, вокруг них и в Мэйнбелте[17]. Латино-африканцы и индо-азиаты имели свои собственные станции и основали небольшие поселения на двух спутниках Юпитера. Колонизация Солнечной системы одновременно обострила и, как это ни парадоксально, ослабила земное соперничество: соперничество действительно было, но ни одна группа не хотела рисковать своими коммуникационными линиями.

Освоение космоса — дело дорогое, но в самом начале этого столетия экономический перевал был пройден.

Ядерные технологии переместились в свою наиболее подходящую сферу — космос; принципы были достаточно просты и легки в освоении. Частные компании смогли позволить себе выйти на рынок межпланетных перевозок. Вместе с грузоотправителями появились верфи, доки, рабочие.

Верфь Фаларон вращалась вокруг Земли на высоте двухсот пятидесяти миль. В настоящее время единственным судном на верфи было старое атомное грузовое судно, прошедшее капитальный ремонт — новая активная зона реактора, новые сопла главного двигателя, отремонтированные системы жизнеобеспечения, новая краска внутри и снаружи. Когда все работы будут закончены, корабль должен был вновь вступить в строй и получить новое, довольно величественное название: «Стар Куин».

Огромные атомные двигатели были установлены и испытаны.

Рабочие в скафандрах с плазменными горелками монтируют новые трюмы — большие цилиндры, которые крепятся к тонкой центральной шахте корабля в основании сферического модуля экипажа[18] .

Кабинет владельца верфи. Мерцание и яркий свет горелок за окнами создают в нем пляску теней.

Молодой Никос Павлакис, рогатая тень, отбрасываемая его усами, делает его облик демоническим:

— Будь ты проклят, лжец, вор, Димитриос! Ты неоднократно уверял, что все идет по графику, все находится под контролем. Никаких проблем, никаких проблем, ты же сам мне говорил! А теперь заявляешь, что мы опоздаем на месяц, если я не буду готов нести расходы на сверхурочные!

— Мой мальчик, мне ужасно жаль, но мы беспомощны в руках профсоюза рабочих. — Димитриос развел руками, демонстрируя свою беспомощность, хотя на его широком морщинистом лице было трудно найти сожаление. — Вы не ждите, что я возьму все расходы на себя.

— И сколько ты с этого будешь иметь? Десять процентов? — Пятнадцать? Какова твоя комиссия за помощь в ограблении своих друзей и родственников?

— Как у тебя язык поворачивается говорить такие вещи мне, Никос?

— Легко, старый вор.

— Я качал тебя на коленях, как если бы ты был моим собственным крестником! — возмутился старик.

— Димитриос, я знаю тебя с десяти лет, хорошо знаю, я не слепой, как мой отец.

— Твой отец не слеп. Не сомневайся, я сообщу ему об этой клевете. Возможно, тебе лучше уйти, пока я не потерял терпение и не выкинул тебя в вакуум.

— Я подожду, пока ты позвонишь, Димитриос. Я бы хотел бы услышать, что ты ему скажешь.