— Вы с ума сошли! — возмущенно крикнул я, показывая на часы. — Он уже пролетел половину пути до Юпитера!

Профессор Форстер поглядел на меня с осуждением.

— Нетерпение — обычный порок юности, — произнес он. — Я не вижу никаких причин торопиться.

Тут впервые заговорила Мериэн; по ее лицу было видно, что она не на шутку испугана.

— Но ведь вы обещали, — прошептала она.

Профессор внезапно сдался. Последнее слово осталось за ним, и он вовсе не хотел продлевать пытку.

— Успокойтесь, мисс Митчелл, и вы, Джек, — Мейз в такой же безопасности, как и мы с вами. Его можно забрать в любую минуту.

— Значит, вы мне солгали?

— Ничуть. Все, что я вам говорил, — чистая правда. Только вы сделали неверный вывод. Когда я говорил вам, что тело, брошенное с нашей орбиты, упадет на Юпитер через девяносто пять минут, я — признаюсь, не без задней мысли — умолчал об одном важном условии. Надо было добавить: «Тело, находящееся в покое по отношению к Юпитеру». Ваш друг, мистер Мейз, летел по орбите вместе со спутником и с такой же скоростью, как спутник. Что-то около двадцати шести километров в секунду, мисс Митчелл. Да, мы выбросили его с «Пятерки» по направлению к Юпитеру. Но скорость, которую мы ему сообщили, — пустяк, практически он продолжает лететь по прежней орбите. Он может приблизиться к Юпитеру — капитан Сирл все это высчитал — самое большое на сто километров. В конце витка, через двенадцать часов, он будет в той самой точке, откуда стартовал, без всякой помощи с нашей стороны.

Наступило долгое, очень долгое молчание. Лицо Мериэн выражало и досаду, и облегчение, и злость человека которого обвели вокруг пальца. Наконец она повернулась к капитану Гопкинсу:

— Вы, конечно, знали все это! Почему вы мне ничего не сказали?

Гопкинс укоризненно посмотрел на нее:

— Вы меня не спросили.

Мы забрали Мейза через час. Он улетел всего на двадцать километров, и нам ничего не стоило отыскать его по маячку на его скафандре. Его радиофон был выведен из строя, и теперь-то я понял почему. Мейз был достаточно умен, чтобы сообразить, что ему ничего не грозит, и, если бы радио работало, он связался бы со своими и разоблачил наш обман. А впрочем, кто знает! Лично я на его месте не стал бы разоблачать, хотя бы совершенно точно знал, что со мной ничего не случится. Сдается мне, ему там было очень одиноко…

Догнав Мейза на самом малом ходу, мы втащили его внутрь. К моему удивлению, он не устроил нам никакой сцены: то ли был слишком рад вернуться в нашу уютную кабину, то ли решил, что проиграл в честном бою и не стоит таить зла на победителя. Думаю, что второе вернее.

Ну вот, пожалуй, и все, если не считать, что на прощание мы еще раз натянули Мейзу нос. Ведь коммерческий груз на его корабле заметно уменьшился, значит, и горючего требовалось меньше, а излишки мы оставили себе. Это позволило нам увезти «Посланника» на Ганимед. Разумеется, профессор выписал Мейзу чек за горючее, все было вполне законно.

И еще один характерный эпизод, о котором я должен вам рассказать. В первый же день после того, как в Британском музее открылся новый отдел, я пошел туда посмотреть на «Посланника»: хотелось проверить, будет ли его воздействие на меня таким же сильным в новой обстановке. (Ну так вот: это было совсем не то, но все-таки впечатление сильное, и отныне я весь музей воспринимаю как-то иначе.) В зале было множество посетителей, и среди них я увидел Мейза и Мериэн.

Кончилось тем, что мы зашли в ресторан и очень приятно провели время за столиком. Надо отдать должное Мейзу, он не злопамятен. Вот только Мериэн меня огорчила.

Ей-богу, не понимаю, что она в нем находит.

Над всем северным полушарием Земли шел дождь. За сорок минут до того, как очередная серия «Сверхразума» должна была выйти в эфир и разлететься по всей Солнечной системе, сэр Рэндольф Мэйс появился в лондонском центре Британской вещательной корпорации. С его пальто от Burberry[75] стекала вода, Мэйс отправился в ночь, чтобы настоять на внесении необходимых, с его токи зрения, правок в эту серию.

Срочно вызванный директор программы, он ужинал  в своем клубе — через две улицы от центра, мокрый и разъяренный пытался урезонить межпланетную знаменитость:

— Сэр Рэндольф, вы же не серьезно. Готовый чип уже загружен в автомат.

Но Мэйс стоял на своем:

— Хочу обратить ваше внимание на раздел тридцать третий, параграфа второго нашего контракта, — он говорил так, словно подчеркивал ключевые слова. — В нем оговариваются суммы штрафов, которые должны быть выплачены Британской вещательной корпорацией в случае, если мне не будет предоставлен абсолютный и полный редакционный контроль над содержанием сериала.

Директор позволил своим старомодным очкам в стальной оправе соскользнуть на кончик длинного носа и уставился на собеседника:

— Но, согласно контракту, вы обязаны вовремя предоставлять готовый чип.

— Вы можете предъявить встречный иск. Тем не менее, если вы сравните суммы штрафов, которыми мы обменяемся, то вы убедитесь, что итог будет на много не в вашу пользу. Так что лучшим решением будет по-быстрому внести правки, они все находятся на этом чипе.

Мэйс был худощавым человеком, говорил громко, жестикулируя своими огромными руками, подчеркивая каждое важное, на его взгляд, слово.

Директор поправил бифокальные очки:

— Ну… давай посмотрим.

Через пять минут Мэйс уже находился в роскошном монтажном кабинете, сидел, заглядывая через плечо спешно вызванного видеоредактора.

Редактор — бледный, худой молодой человек с блестящими каштановыми кудрями до плеч, потратив несколько минут на постукивание по клавишам тонкими пальцами, сказал:

— На первом канале старый чип, на втором новый, на тридцатом канале исправляешь звук, на третьем исправленный новый чип. Начинаем на счет два.

На плоском экране монитора появилось знакомое, величественное изображение облаков Юпитера, заполняющих экран, закручивающихся в замысловатый клубок желтого, оранжевого, красного и коричневого. А на переднем плане — Амальтея.

— Текст, — сказал редактору Мейс.

Тот снова постучал по клавишам и запись голоса Мейса заполнила обитую тканью комнату:

Изображение увеличилось. Амальтея быстро приблизилась:

И, как бы опровергая последние слова, Амальтея была окутана тонким туманом, который тянулся за ней, разорванный в клочья невидимым дождем жесткой радиации.

— Хорошая картинка, — заметил редактор.

Мэйс только хмыкнул. Именно это изображение и комментарии к нему, были причиной, по которой он настаивал на внесении правок в серию «Сверхразума» — это была засекреченная разведывательно-спутниковая запись Комитета Космического Контроля, которую Мэйс получил менее чем за двадцать четыре часа до этого, методами, которые он не хотел обсуждать.

Редактор, имеющий большой опыт работы с новостными программами-расследованиями, видимо о чем-то догадался и больше ничего не сказал.

Все увеличивающееся изображение показывало на поверхности Амальтеи, под тонким туманом, сотни сверкающих гейзеров, извергающих материю в космос.