Как ни странно, лишь сейчас я начал понимать, насколько велик космос. Мы летели месяц за месяцем, всего лишь в двести раз медленнее света, - а вокруг совершенно ничего не менялось. Солнце, правда, становилось всё ярче, но на него смотреть не стоило. Даже на таком расстоянии его свет легко мог прожечь дыру в сетчатке. Двигатели работали всё время и поэтому невесомости не было, но сила тяжести была довольно слабой. Вайэрси, как бы между прочим, заметил, что уже после трех месяцев жизни в ней моё сердце не выдержит возвращения к земной гравитации. Единственным спасением от напасти была ежедневная интенсивная гимнастика. Мышцы сами требовали нагрузки, и я порой бесился, как мальчишка.
С Вайэрси мне никогда не бывало скучно. Он много рассказывал как о своем народе, так и о том, что оставшиеся на "Тайне" симайа поняли в перехваченных радиопередачах Земли. Многие из них считались там секретными и с тем большим интересом я слушал их. Впрочем, если бы я не поделился с симайа знанием русского языка, они вряд ли смогли бы что-то там понять...
15.
Наконец, настал день, о котором я мечтал ещё со времен Твердыни: Земля закрыла половину угольно-черных небес. Я с удивлением смотрел на неё, плавая в невесомом воздухе.
- Как красиво! - только и смог сказать я. - И там, внизу - люди, миллиарды людей, всяких - детей, моих ровесников...
- И девушек, - невинно добавил Вайэрси.
Я смутился.
- Да, - наконец сказал я. - Ну и что?
- Наши лучше, - ответил симайа так же невинно.
Я опустил голову. Я знал, что это правда. Никто там, внизу, не мог сравнится с Оханохэйа... в общем.
Но разве из этого правила не может быть исключений? Таких, как Светлана, например?
Я помотал головой. Поднявшиеся в невесомости волосы залепили глаза и я отбросил их назад.
- Там мой отец... мать... не говоря уже о друзьях, - наконец сказал я. - Хотя я и не знаю, узнают ли они меня. Но я их помню, и это, наверное, главное.
- А у меня нет родителей, - тихо ответил Вайэрси. - Их вообще не было. Над возрождением Золотого Народа трудились тысячи файа, и я даже не знаю, кто внес решающий вклад, кто... кто придумал... меня. В общем, это, наверное, ничего не значит, но вспоминать об этом... тяжело.
Меня охватило непонятное, мучительное чувство. Наверное, чтобы прогнать его, я спросил:
- Может, нам уже нечего делать в пустоте?
16.
Посадка была безостановочным, стремительным падением: корабль словно катился с горы высотой в десять тысяч миль. Меня ощутимо прижимало к креслу, дыхание перехватывало от восторга. Вначале мы скользили над ослепительной вязью облаков, скрывавшей смутно знакомые очертания континентов. Потом как-то сразу нырнули в темноту, и я вдруг понял, что вокруг плавно поднимается черный океан земли, расшитой редкими искрами разноцветных огней. Впереди они сгущались в нечто вроде полупризрачной морской звезды - Новосибирск, мой родной город. У меня вдруг что-то стеснилось в груди. Когда-то самой заветной моей мечтой было - увидеть его вот так, с ночной высоты...
Спуск был беззвучен. Корабль ощутимо вздрагивал и колебался в струях всё более плотного воздуха. Вайэрси решил посадить его по самой короткой траектории, чтобы не испугать чьих-нибудь любопытных глаз. По этой же причине ему пришлось сесть в стороне от дорог, в двадцати километрах от города, на неровной поляне, окруженной кривым мелколесьем. Когда вершины деревьев поднялись выше рубки, корабль словно налетел на резиновую подушку. Меня мягко и сильно вдавило в кресло. Корабль задрал нос, потом опустил его и замер неподвижно, над самой землей.
Я уткнулся лицом в колени и сидел так примерно минуту. Было так хорошо, что я боялся расплакаться от радости.
17.
Справившись с чувствами, я ощутил вдруг странную пустоту. Всё удивительное закончилось. Мы с Вайэрси расстанемся... может быть, навсегда. Я словно впервые понял это. На миг мне стало страшно, но я одолел страх. Оханохэйа была со мной: мы не могли говорить, но, стоило мне только захотеть, я чувствовал её. Ощущение её внутренней твердости, её любви необъяснимо прибавляло и мне уверенности и сил. Поднявшись, я направился к шлюзу, но Вайэрси остановил меня.
- И ты решил идти в таком виде?
Я недоуменно посмотрел на себя, потом усмехнулся. Голые ноги, пепельно-белая туника айа, ни документов, ни денег. Да...
Все нужные вещи мы приготовили ещё на "Тайне". Я не мог взять с собой много, так что выбор был невелик. Я натянул поношенные джинсы, туго перетянув их плетеным кожаным ремнем, надел такие же поношенные, но очень удобные и упругие кроссовки: ступать в них было мягко, как по воздуху. Летняя рубашка с короткими рукавами тоже оказалась удобной.
Когда я оделся, Вайэрси протянул мне золотой медальон на цепочке и кинжал, очень похожие на те, подаренные Элари...
- Это прощальные дары Иситталы, - тихо сказал симайа.
Мне стоило большого труда сдержать слезы. Медальон я повесил на грудь, ножны тоже сунул под рубаху, за пояс, и они устроились там на удивление уютно. Ничего больше у меня не было... да и что я мог взять? Силовой пояс? Лазерный пистолет? Я чувствовал, что эти вещи здесь, дома, были... неуместными.
Гораздо полезнее оружия были бумаги, - паспорт на имя Сергея Куницына, девятнадцати лет от роду, и другие документы. Без них здесь обойтись было нельзя. Их сделали на "Тайат", пользуясь, в основном, тем, что удалось извлечь из моей памяти, и я не знал, насколько достоверно они выглядят.
Закончив сборы, я подошел к ставшей зеркальной стене, чуть удивленно глядя на себя. Неужели в свои девятнадцать лет я действительно стал бы таким высоким, стройным, сильным парнем? Я знал, что симайа пришлось воссоздавать моё тело с нуля и они воспользовались своими генетическими матрицами. Лицо было моим собственным, только уже взрослым, и фигура, наверное, тоже. По крайней мере, я смог бы получить такую, если бы упорно тренировался каждый день. А вот внутри... моя биология осталась человеческой, но симайа выжали из неё всё, что могли, и я не сомневался, что без труда доживу теперь лет до ста. Я зажмурился, помотал головой, и решительно направился к выходу.
Снаружи было неожиданно холодно. Темно-синее небо светилось печальными перьями серебристых облаков, на самом горизонте уходивших в мутную, коричневатую полосу. Деревья на её фоне казались совершенно черными. Вокруг, неожиданно громко, пели сверчки.
- Сейчас одиннадцатое июля, - вдруг сказал Вайэрси. - Два часа двадцать пять минут пополуночи. Что там? - он показал на восток, где свет далеких ртутных ламп делал кроны деревьев мертвенно-зелеными.
- Какой-то санаторий, - тихо ответил я. - "Сибирь", кажется. Оттуда ходит автобус: уже часов в восемь я буду дома. Хотя... насчет автобуса ещё надо подумать. У меня, как назло, совсем нет денег...
- У меня тоже, - в тон ответил Вайэрси. - Мы знаем слишком мало, чтобы их сделать. Конечно, на "Тайне" много всякого барахла, - золото, бриллианты... но куда бы ты с ними пошел? Я не хочу, чтобы тебе в первый же день перерезали горло. Кстати, такому здоровому парню, как ты, не грех и самому зарабатывать себе на хлеб. Что ты будешь делать?
Я пожал плечами.
- Не знаю. Но я не хочу больше жить только для себя. Я хочу сделать свой мир... лучше. Наверное, сначала я найду тех, кто думает так же, как я.
- Это опасное занятие... не только для тебя, - тихо ответил Вайэрси. - Знаешь что... - он подумал. - Я очень хочу остаться здесь, в твоем мире, хотя и знаю, что это невозможно. Я не смогу просто смотреть, а вот изменить я могу слишком много. Сейчас мы расстаемся навечно, мой друг. Бывают пути, которые проходят лишь однажды... Когда-нибудь ты состаришься... и, если твои сны - правда, мы встретимся там, где по воле Мэйат кончаются пути ваших душ. И ещё... - он вдруг сбросил форму, превратившись в светло-золотой сияющий шар. Тот разделился на две части, потом Вайэрси вновь принял прежний вид. Меньшая часть тоже обрела форму - большого пса неопределенной породы.
