— Нормально. Пусти, — не слишком вежливо выдохнула я. Но правда, это ведь он заставил меня собрать на себе всю пыль, удерживая рядом со стеллажом.
— Маша! — он проигнорировал мое требование и прижался ко мне теснее, — Я ведь нравлюсь тебе.
— Что?!
Я замерла на секунду от изумления. Поистине некоторые люди умеют делать поразительные заключения. Иб ведь точно математик? С такой-то нулевой логикой? Или он и об этом нам наплел?
— Отпусти меня! — чеканя каждое слово, потребовала я.
Но он лишь ухмыльнулся.
— А если нет? Маша! Я хороший парень.
Он потянулся ко мне, явно нацелившись на поцелуй. Я попыталась его оттолкнуть, тщетно. Почувствовав его губы на шее, я в ужасе задергалась.
— Пусти! Пусти немедленно!
— Да брось, Маша, — шептал он, стремительно входя в странное исступление. Вот только что был вменяемый парень, с которым мы обсуждали текущие дела, а теперь маньяк с безумным взглядом, алчным ртом и бессвязной речью.
— Я не хочу, слышишь?!
Я закрутила головой, больно елозя затылком по полке стеллажа. Другая полка уперлась мне в лопатки. Его мокрые губы тыкались мне в щеки, пытаясь поймать рот. И вот-вот достигли бы своей цели. Я зажмурилась, изо всей силы толкнула его ладонями. И он вдруг отлетел, с грохотом упав у противоположной стены. Я замерла в ужасе. Это я его так? Оказалось, что не я. Рядом со мной стоял Берти. Очень злой Берти. Я его таким и не видела никогда. Мне даже показалось, что сейчас он пойдет к растянувшемуся на полу Ибу и добьет его ногами. Но с другой стороны, Берти тоже можно понять. Он застал сцену насилия в таком антураже, что невольно в голову пришли бы мысли о том, что я долго отбивалась от атак наглеца и, в конце концов, не преуспела: стол сдвинут, стулья опрокинуты, на полу в беспорядке валяется всякий хлам и наша верхняя одежда.
— Что он сделал? — сухо спросил мой принц, не сводя глаз с ошарашенного Иба, который даже не пытался подняться. Так и валялся у стены, хлопая длинными ресницами.
— Н-ничего, — я уже немного оправилась, хотя по шее все еще бегали неприятные мурашки — воспоминания о мокрых губах противного парня, — Это не совсем то, на что похоже…
— Неужели? — тут Берти посмотрел на меня, и мне стало стыдно.
Выглядело так, будто я выгораживаю насильника, который меня едва не обесчестил. Но ведь на самом деле… Я поняла, что стремительно краснею.
— Да брось, приятель, — наконец, пришел в себя Иб, — Я поймал Машу. Она едва не упала.
— Как мне показалось, дама была против помощи, — Берти сжал кулаки.
А я закивала, не забыв бодрым голосом пояснить:
— Мы и в самом деле просто едва не упали. Хотя выглядит, не спорю, ужасно.
Иб резво подскочил на ноги и, подхватив с пола пиджак, заспешил к выходу.
— Мне кажется, вы кое-что забыли, — Берти все-таки преградил ему путь и оглядел с подозрением. Он был хоть и выше Иба, но явно уступал ему в плечах, и в объеме бицепсов. И вообще, не походил на мужчину, способного отмутузить такого накаченного типа как Иб. И все же последний замер, не решившись его обойти.
— Э?
Берти красноречиво кивнул в мою сторону. А мне опять стало жутко неудобно. Возможно, потому что никогда до этого ничего подобного из-за меня не случалось.
А сейчас Иб залился краской, снова вспотел лицом и пробубнил еле слышно:
— Маша, прости меня. Я не хотел причинить тебе неудобства.
«Причинить неудобства»! Какая шикарная формулировка! Надо бы запомнить. Я усмехнулась и проговорила:
— Надеюсь, мы больше не увидимся. В этой группе тебе не рады.
Он коротко кивнул, кинул вопросительный взгляд на замершего Берти. Мой рыцарь великодушно отступил в сторону, позволив ему выйти вон. И только когда он бодро затопал по коридору, шагнул ко мне и заключил в объятия.
И меня затрясло. Представилось вдруг, что могло случиться, если бы Берти во время тут не появился.
— Мне кажется, мы зря его отпустили. Может догнать и надавать ему как следует?
Его ладони легли мне на плечи, прижимая к не очень широкой мужской груди.
— Откуда в тебе столько силы? — запоздало удивилась я, дыша ему в свитер.
— Немного армейского опыта, и очень много злости, — в голосе его послышались веселые нотки. А подбородком он прижался к моей макушке, — Принцы обязаны проходить военную службу.
— Ничего себе, — меня перестало трясти, я отстранилась и заглянула ему в глаза, — А я думала, что члены королевской семьи с утра до вечера посещают светские мероприятия.
— И это тоже, — он вздохнул и с видимым разочарованием выпустил меня на свободу, — Но долг превыше всего.
— Заяви на него! — возмущенно выдохнула Эльза, — Вот же сволочь!
Это она про Иба после моего рассказа о том, что случилось в комнатке. А Мия удрученно вздохнула.
— Он ничего такого не сделал, — я пожала плечами, — Мне кажется, Берти ему хорошо объяснил, что так вести себя с девушкой не стоит.
— Ты не права, — покачала головой будущее светило социологии, — Этот Иб по-хорошему должен вылететь из колледжа with rap sheet dragging him down (дословно: с плохим досье, аналог: с «волчьим билетом»).
— Точно, — согласилась моя вторая не менее кровожадная подруга, и добавила, — А если он почувствует безнаказанность? И когда-нибудь пойдет дальше с другой девчонкой? Которой во время не придет на помощь настоящий принц?
О Берти я им тоже все рассказала.
— Не знаю…
Мне показалось, что обе мои европейские подружки предлагают уж слишком суровые меры за один нежеланный недопоцелуй.
— Если только ты не чувствуешь своей вины за его поступок, — пожала плечами провокаторша Мия.
Я задумалась. Нет, своей вины я не чувствовала, но и жаловаться на Иба в канцелярию колледжа не хотелось.
— А на Платона и его надоедливого папашу кому мне жаловаться? Ведь они меня куда сильнее прессуют, чем придурок Иб?
— На этих можешь принцу Альберту пожаловаться. Колледж вряд ли станет разбираться в ваших странных соглашениях.
— Вот видите! — я развела руками, — Как ни крути, а получается несправедливо. Одних можно наказать, а других нет.
— Надо делать не как справедливо, а как правильно, — Мия вздохнула, — Если все время пытаться осмыслить статьи закона, то головой двинешься.
И это прозвучало из уст будущего социолога! А может быть даже политика!
И все-таки на Иба я жалобу не подала. Пусть живет. И продолжает учиться в колледже Оксфорда. Вряд ли мое попустительство его слабости когда-нибудь приведет к трагедии. А требовать справедливости мне не хотелось. Тем более, какой смысл добиваться ее в малом, если в мире ее и вовсе нет. О чем мне напомнил Платон уже на следующий день. Вернувшись из библиотеки, еще на лестнице в подъезде я столкнулась с двумя рабочими, куда-то выносящими мою кровать. Мою, я это сразу поняла. У нее такие забавные шишечки с почти стершейся позолотой.
— Эй! В чем дело?! — попыталась возмутиться я, схватившись за одну из шишечек и стопоря движение кровати вниз по лестнице. Рабочие недовольно запыхтели.
— Маш, да не кипешуй ты! — благодушно упрекнул меня сверху Платлон, — Поднимайся, все поймешь!
— Верни мне мои вещи! — я готова была топать в бессильной злобе ногами. Мы стояли в опустевшей комнате, с ободранными стенами и голым потолком, из которого сиротливо торчали два провода — все, что осталось от раритетной люстры с двумя рабочими плафонами из трех.
— Да ладно тебе! — хорошее настроение Платону мои вопли не испортили. Выглядел он сытым котом, — Вещи не твои, а хозяйские. Ничего с ними не будет, погостят у меня в техническом подвале.
А меня трясло. Этот наглец вторгся в мою жизнь самым возмутительным образом. И продолжал топтаться в ней как слон в посудной лавке, круша все, на что натыкалось его неповоротливое тело. И на одном лишь основании — его папа олигарх дал добро. Хозяева мира!
— Ты меня даже не предупредил о ремонте! Хотя по-хорошему должен был спросить разрешения.
— Машунь, по-хорошему теперь не будет. Будет по-моему! — хохотнул Платон.
