- Паш, может план свой прояснишь, а то я уже о страшном думаю.

- Анжел, ты же сама сказала, что жить спокойнее, когда этого урода на горизонте не будет. А где надежнее всего спрятать человека?

- В могиле.

- Ну, это уж совсем радикально. На убийство я даже ради тебя не пойду.

- Тогда где?

- В тюрьме.

- Ну его оттуда всегда выпускают.

- Вот поэтому мы сделаем так, что его от туда не выпустят.

- Тогда как?

-Анжел, да проще простого. Он же под подпиской о невыезде. Мы его сейчас увезем в соседнюю область, там посадим в автобус или в электричку. Как только его хватятся, подадут в розыск. Из области выехал, выехал, значит, подался в бега.

- Ты уверен, что его посадят.

- Я уверен, что отец его не полезет выкупать на это раз.

Дальше мы едем почти молча. Через два часа с небольшим мы приезжаем в соседнюю область. Раннее утро, еще сумрачно, но люди уже спешат по своим делам. В небольшом городке жизнь начинается рано. Люди темными тенями скользят по улицам, лишь изредка их фигуры выхватывают из темноты уличные фонари.

Возле небольшого железнодорожного вокзала яркое освещение. Здесь активное, почти броуновское движение. Грузные тетки с кошелками и объемными сумками толкутся возле подъезда с указателем «выход на перрон».

Пашка исчезает за огромными дверями центрального входа, а потом выныривает из другого входа. Резво подбегает к машине и открывает дверку.

- Я ему взял билет на электричку до Москвы. Она уже на подходе, сейчас его посажу и вернусь.

И он с ловкостью богатыря тяжеловеса выдергивает из салона тело Роберта. Тот явно уже начал очухиваться. Мычит, машет руками. И даже пытается куда-то пойти, дергается, как сильно захмелевший мужичок, путается в ногах. И все ж Пашка его уверенно ведет к выходу на перрон.

На табло появляется запись, что на первый перрон подъезжает электричка до Москвы. Тетки с сумками подхватываются и резво бегут. Пашка с Робертом растворяются в толпе.

Я сижу и жду. Мне тревожно. Если их поймает полиция, то придется на ходу придумывать какую-то историю. А у меня в голове сейчас звенящая пустота. Когда я придумала эту дурацкую инсценировку с пожаром, то хотела подставить Роберта, вызвать гнев его отца. Сейчас же мы сами себя втянули в весьма щекотливую ситуацию. Сижу, как на иголках, до тех пор, пока в дверях не появляется Пашка. И я выдыхаю. А на табло пропадает надпись о Московской электричке.

Паша идет широким шагом, резко открывает дверь и, уже когда садится, произносит: Все! Отправил! Думаю, его ссадят на какой-нибудь станции.

- Почему ты так решил?

- После пробуждения, пациенты барагозят, - лыбится Паша. – У них начинается откат. Так что его снимет транспортная полиция. Что нам и надо. А там опознание личности. Выяснят, что находится под подпиской, и адьёс амигос…

- Какой ты…

Я смеюсь, наконец, у меня отлегло.

- Может, поедим где-нибудь? А то со вчерашнего дня в брюхе пусто, - Пашка улыбается мне.

- Давай.

Мы останавливаемся в харчевне на краю городка. Не смотря, что харчевня довольно затрапезная, кормят тут вкусно. Мы берем по горшочку с домашним жаркое и кофе. Девушка нам улыбается и варит кофе в турке. Для забегаловки на краю города довольно необычно. Но девушка нам поясняет, что здесь обедают дальнобойщики, из них много турецких подданных, и хозяин – турок, вот и сделал специальную плиту с песком, на которой они и варят кофе.

Мы с удовольствием завтракаем и пьем кофе, потом просим девушку сварить кофе в дорогу. Мы не спали эту ночь, а до дома нам далеко.

Мы выдвигаемся в обратный путь. Я включаю телефон, вставляю в него симку, и сразу же на дисплее высвечивается куча пропущенных. Звонила Юля, Ярослав, дед Пашки.

Первой набираю Юлю.

- Анжелка, вы куда пропали! - кричит Юля. – Я чуть с ума не сошла!

- Юлечка, прости, телефон отключила, симку вынула, нужно было для дела, - стараюсь успокоить подругу, а она на миг замолкает, и между нами повисает пауза.

- Анжелка, только не говори, что вчерашнее происшествие ваших рук дело? – вдруг осторожно говорит подруга.

- Какое происшествие?

- Вчера горел дом депутата Хусаинова, об этот во всех вестях трещат, - тихо говорит Юля.

- Юль, ничего там не горело, там дымовуха была и все, - усмехаюсь я. – Считай перфоманс.

- Теперь на всех экранах области пьяная рожа Роберта, который тычет кукишем в лица репортеров, - ржет Юлька.

- Ну, мы этого и добивались.

- Скандал развивается, да? – вдруг спрашивает Юля.

- Да, будет еще много интересного.

Звонок прерывает другой входящий. Потом звонит телефон у Паши. Практически всю дорогу мы только и говорим с друзьями.

Вскоре мы уже на территории нашей области. Но Паша домой не спешит. Он снова едет к тому месту, где мы оставляли нашу машину.

- Надо забрать улики, - ухмыляется он.

И вот я сижу в машине одна.

Пашка ушёл в лес. Где-то там возле забора мы оставили лыжи и ещё одну сумку. Тихо. Где-то в ветвях березы чирикает воробей, да скачет яркий снегирь в ветках рябины, пытаясь обклевать яркие ягоды.

- Кого ждете, красавица? - возле меня, как из-под земли вырастает фигура здорового мужика. Ему навскидку лет сорок, приземистая фигура, небритая морда и стойкий запах перегара.

- Мужа жду, - спокойно отвечаю ему.

- Давно, смотрю, мужа вашего нет, - мужик подходит близко, вторгаясь в мое личное пространство. – Замерзла поди? Может, погреемся?

И его рука тянется к застежке на моей куртке. Вот что-то мне не очень хочется «греться» с бомжеватым мужиком.

- Я тебе погреюсь сейчас, - гремит сзади, и огромный кулак в один миг смахивает мужика в сторону.

- Ты чо, ты чо! – орет мужик. – Я только с девушкой поговорить хотел.

- Я тебе сейчас все хотелки то отобью, - наседает Паша.

Мужик, взвизгнув по-бабьи, отползает от Паши в сторону, елозя попой по снегу.

- Мужик, угомонись, я ничего такого не хотел, - верещит опойка. – Я не знал, что девушка занята.

- Девушка тебе ясно сказала, что мужа ждет. Чего руки тянешь? – и Паша за воротник одним рывком мужика ставит на ноги, а потом одним ударом сшибает в сугроб.

- Урод! – рычит Паша. – Анжел, в машину села.

Он командует, а сам укладывает вещи в багажник и пристраивает лыжи в салон.

Но мужику захотелось мести, он выкарабкался из сугроба и бросается на Пашу сзади.

Пашка успевает в последний момент развернуться. И я только вижу, как блеснуло лезвие ножа.

Вижу все, как в замедленной съемке. Длинное лезвие ножа, отведенный назад локоть нападающего, грозный рык, горящие глаза. У Пашки почти нет шанса, может он и увернется, но только раз, а там…

Сама не понимаю своих действий. Резко распахиваю дверку машины, одним движением достаю сумку, вторым расстегиваю молнию. Ружье ложится мне в руку, как родное. Зря что ли отец меня учил стрелять с двенадцати лет.

В прицеле перекошенное лицо негодяя.

Нет. Туда стрелять нельзя! Вышибу солью глаз, засудит.

И я направляю дуло на руку. Но подонок двигается удивительно быстро, не смотря, что ещё не протрезвел и габариты его немаленькие.

Вот край шубы распахивается. Он бросается вперед, а я нажимаю на курок.

Гром выстрела, отдача в плечо. И я жму второй курок. Уже не смотрю в прицел. В воздухе запах пороха, еще отдача, гром выстрелов вспугивает стаю воробьев. И те с громким чириканьем улетают.

Наконец я опускаю ружье.

Мой противник упал на снег и жалобно скулит. А Паша стоит с бледным лицом.

- Ничего себе…

Я обхожу машину и смотрю на мужика. Он корчится от боли и стонет, держась за причинное место.

- Ничего себе, как ты точненько попала, - на лице Паши слабая улыбка.

- Я целилась в руку с ножом, но он так быстро бросился вперед, что я попала не туда, - оправдываюсь я.

- Никогда не буду тебя обижать, Анжелка, а то отстрелишь самое дорогое и не скажешь за что, - Паша начинает приходить в себя и с жалостью смотрит на мужика. – Э, мужик, то соль была, ты иди в баньку, в горячей воде посиди, пройдет.