- Да.

- Так я его ещё двадцать лет назад крапивой гонял из гаражей.

- Вот и пересеклись наши дорожки. Уж не знаю, за какие коврижки мой отец решил выдать меня замуж за него.

- А я понимаю, хотел поближе к Хасановым подобраться, те нынче в верхах, все в Думах сидят да ЗакСобраниях.

- Ну, может быть. Только показал он сразу себя, даже скрывать не стал, что любит по «жесткому». Вот первый раз от него меня Пашка спас, второй раз я сама сбежала. Боюсь третьего раза. Только после первого, когда я поняла, что ему нужен брак и деньги, я и предложила Паше расписаться. И не зря! Второй раз он привел дамочку из ЗАГСа, решил по-быстрому оформить брак, а я ему фигуру из трех пальцев.

Дед слушает меня и хмуриться. Не нравится ему, мне тоже обстановочка не внушает доверия. Того и гляди рванет.

И оно не задержалось.

Сидим вечером, ужинаем. За окном снег кружится. Дед сегодня полдня разгребал дорожки, а снег все валит и валит.

Но сидеть в доме, когда за окном метель, хорошо. В камине потрескивают дрова, теплый свет от лампы накрывает стол, а на столе над кружками поднимается пар.

Дед включил телевизор. Плазма мигнула и зажглась, а там новости. И во весь экран показывают пламя, суету пожарных, рядом скорая и милиция. А диктор вещает о том, что пожар вспыхнул внезапно по неустановленным причинам, и адрес.

- Э-это Пашин ангар! – ору я.

А дед молчит, уставившись в экран телевизора.

Пламя полыхает, съедая последние остатки здания, крыша заваливается внутрь, и столб огня, искр и дыма взмывает высоко в небо.

- Па-ша, - ору я.

Бросаюсь искать телефон, но он уже звонит. На дисплее высвечивается Пашка.

- Паша! Ты жив! – рыдая, вопрошаю я.

- Все хорошо, любимая, все хорошо, деда дай, - требует он.

А дед уже сам спешит и отбирает у меня телефон. Уходит в другую комнату.

Они долго о чем-то говорят, но из междометий и редких слов, что кидает дед, я ничего не могу понять. Только сердце часто бьется. Он жив! Больше ничего мне не надо.

Дед возвращается.

- Все хорошо, он сейчас оформит бумаги и приедет сюда, вещи твои привезет, - бросает дед.

Он хмур. Да и как тут не хмуриться, они снова погорельцы, весь бизнес, все, во что вкладывался Пашка, все погибло. Снова пожар, как тогда, больше тридцати лет назад.

Ночь ворочаюсь и не могу уснуть.

Уром Пашки нет. Хожу, как на иголках.

Паника внутри меня нарастает. Телефон молчит.

Звоню ему, но механический голос мне отвечает, что телефон абонента вне зоны действия сети.

Паника все сильнее и поглощает меня, как цунами, но Пашкина машина подъезжает к воротам.

Он выходит живой и здоровый, только немного уставший с дороги. Обнимает меня одной рукой и треплет собаку за загривок другой. Потом обнимает деда.

Мы идем в дом.

За ужином стараемся не говорить о делах. Чувствуется, что Пашка ничего не ел давно. Набрасывается на все, чтобы не подала я на стол.

Когда приходит насыщение, откидывается на спинку стула и щурится, как сытый кот.

- Паш, ты знаешь, кто тебя сжёг, - наконец спрашиваю я.

- Роберт с подельниками, думали, что я внутри, а я вышел с заднего входа на стоянку, - Паша задумчиво потер подбородок пальцем.

- Зачем это ему? – удивилась я.

- А ты не поняла? Ему, пока я жив, с тобой ничего не светит.

- Ему в любом случае со мной ничего не светит, я лучше под паровоз лягу, - рублю воздух ладонью.

- Но он-то так не думает. Вот решил устранить соперника. Сначала послал своих подельников со мной разобраться. Я этих хмырей на запчасти разобрал и ему машиной выслал. Он не понял намека и опять подкатил. А потом пришёл поздно ночью и поджёг. Хорошо в мастерской никого не было. Машины на продажу все застрахованы, мастерскую тоже застраховал, так что мне убытки вернут.

- Паш, но ведь тебе возвращаться нельзя, он попытается еще раз убить, - переживаю я.

- Могилевых еще никто не нагибал.

Я села и задумалась. Подвела итог своей тридцатилетней жизни.

Теперь я беглая, без денег, без жилья и до сих пор под следствием.

За мной гонятся двое отморозков: Волчина Ника и гопник Роберт.

Кто мои отец и мать – не известно.

Зато у меня есть муж, которого люблю, есть подруга верная и надежная.

А есть ли таковые у моих врагов?

Нику ее шобла предаст на раз- два, только перестанет швырять деньгами, ее «друзья» разбегутся в разные стороны, ища новых спонсоров. У Роберта, кроме кучи отморозков, никого нет. Его даже родная семья не принимает, для семьи Хасановых он табу. Незаконнорожденный сын, бастард, не нужный сын, который может претендовать на наследство, поэтому его дальше порога не пускают.

Что ж получается, я знаю их слабые стороны.

А значит, война! На войне все средства хороши!

Они сделали свои первые ходы, заставили меня убежать из дома, постарались лишить всего, теперь мой ход.

Мы встречаем Новый год! Кухарка из меня никакая, сразу приходится признаться деду, поэтому он делает салаты, закуски, а я на подхвате. Крошу овощи, чищу лук, помогаю мариновать мясо.

Пашка с утра колет дрова. Так разошёлся, что от него пар идет. Он раздет до пояса, а я стою у окна и не могу от его фигуры оторвать глаз.

Огромный, голый по пояс мужик - это куча мышц, что перекатываются под кожей при каждом взмахе топора. Пашка не привычный глазу красавец с обложки, но в нем чувствуется мужская сила, мощь, тестостерон. Ничего из этого в других мужиках я не видела. Юля говорит, что это любовь.

Пашка для меня был первым мужчиной и , я надеюсь, последним, больше мне никто не нужен.

- Ты не смотри на него, как мартовская кошка, дыру в Пашке протрёшь, - смеется дед.

- Красивый он, - вздыхаю я.

- Мужик не должен быть красивым, мужик должен быть надежным, - говорит дед, и я понимаю, чье воспитание.

Наконец наступает вечер. Мы зажигаем камин, свечи и садимся за стол. С Пашей у нас все необычно. Не бубнит телевизор, не орет музыка, здесь нет толпы разряженных, как клоуны, людей, считающих себя богами на земле. Здесь тихий семейный праздник. Такой, какой он и должен быть.

Ровно в полночь мы выходим на улицу и поздравляем соседей, а потом поджигаем шнур и смотрим салют. Стреляем мы, потом соседи, потом в поселке. Небо расцветает яркими огоньками, на краткий миг, гася звезды. Мороз пощипывает щеки.

Пашка обнимает меня сзади, нагло лезет холодными руками под свитер. Вокруг скачет Абрек и лает на пролетающие звездочки.

Хочу так каждый год встречать Новый год!

Наконец салюты заканчиваются. Мы возвращаемся в дом и разбредаемся по комнатам.

- Хочу тебя, - жарко шепчет Пашка на ушко.

И я его хочу, нестерпимо, обжигающе, хочу своего мужчину.

Обнимаю его, залажу своими холодными ручонками под его свитер, мой уже летит на пол вместе с бельем. Горячие поцелуи щекочут шею, он прикусывает мне кожу, зализывает и вновь прикусывает, распаляя меня. Огонь желания сжигает меня изнутри. Горячие руки скользят по моему телу.

Я взлетаю в воздух. Одним движением он сдергивает с меня джинсы и бросает на кровать.

Мой мужчина умеет любить жарко.

Наши тела сплетаются в вечном танце любви.

А потом мы лежим потные и довольные и смотрим на огоньки. Разноцветные гирлянды, развешанные на стенах, мигают в ночи, напоминая нам, что ночь это волшебная.

Мой любимый мужчина лежит рядом и жмурится, как довольный мартовский кот. Что еще для счастья надо.

Мы почти задремали, когда снаружи послышался шум, залаял Абрек. Пашка соскочил, танцуя на одной ноге, натянул на себя джинсы и, почти голым, выбежал на улицу.

Послышались два выстрела.

Я тоже соскочила с постели, набросив на себя банный халат, в коридоре накинула полушубок, выскочила на улицу.

Во дворе стоял дед и перезаряжал ружье.

- Ты чего дед? – испуганно спрашиваю я.

- Да опять местное ворье по садам лазить стало, решили закусон себе добыть, стекло у соседей разбили, - ворчит дед.