Я сунула папку ему под нос и распахнула ее, но внутри… оказалось пусто. Эго вопросительно поднял идеальные золотистые брови. Я в панике огляделась и наконец увидела документы под ногами у хозяина дома. Я наклонилась, чтобы высвободить листки, и практически разорвала их пополам. Поспешно выпрямившись, я очутилась нос к носу с Эго. Он был настолько близко, что я смогла разглядеть в ослепительной голубизне его левого глаза янтарные всполохи.

Эго ухмыльнулся. Затем, дождавшись, когда я снова попытаюсь заговорить, нажал кнопку блендера.

— Пожалуйста, не мог бы ты…

Ур-р-р…

— Ты должен подписать…

Ур-р-р-р-р-р-р-р-р…

Я резко выбросила руку вперед и закрыла кнопку ладонью. Он коснулся моей кисти, пытаясь снова включить блендер, но я не отступалась.

— У тебя есть три месяца, — твердо проговорила я, протягивая Эго разорванные документы. — Это очень великодушно с их стороны, учитывая, насколько мы задержали сдачу.

Это царственное «мы» — у агентов оно означает: «само собой, не мы, а ты, но мы не хотим, чтобы со стороны все выглядело так, будто это твоя вина». Впрочем, зря Монти с ним так церемонился.

— Ты только подпиши, и я оставлю тебя с твоими соками в покое.

— Я понял. — Эго наконец взял чашку с эспрессо и сделал глоток. На донышке чашки до сих пор была этикетка. Как и все прочие вещи в этом доме, чашка была совершенно новая. Я задумалась: почему Эго все-таки вернулся? Неужели в Лос-Анджелесе все сложилось не так, как он надеялся?

Какое-то время Эго был самым желанным сценаристом для любого режиссера, мечтавшего сделать себе имя. Однако продолжения «Сердца, истекающего кровью» не последовало. Мир киноиндустрии тесен. На плечи Эзры Честера возложили тяжкий груз ожиданий. После столь яркого успеха он, очевидно, чувствовал, что ему многое придется доказывать.

Может, подобное отношение к делу на самом деле являлось лишь реакцией на колоссальное давление…

— Должно быть, трудно…

— Дело в том, Эми, — перебил меня Эго (на сей раз я не стала его поправлять), — что я не стану этого подписывать.

Наверное, я просто была загипнотизирована его голым торсом.

Тем не менее я продолжала мягко увещевать его:

— К сожалению, придется. Если ты этого не сделаешь, контракт будет немедленно расторгнут. — Я наконец сбросила бомбу, которую Эго, наверное, уже ожидал. — Тебя обяжут вернуть гонорар. Доп. соглашение, по крайней мере, дает тебе время и возможность выполнить свою работу.

— Не нужно мне никакое время, — отрезал Эзра. — Я не буду подписывать.

Я сделала несколько глубоких, размеренных вдохов. За все годы ничто: ни дурацкие требования насчет кофе, ни бронирование столиков в дорогущих ресторанах, ни организация его поездок («Я путешествую только первым классом»), ни упрямое нежелание выучить мое имя — не помогло Эзре Честеру сломить меня.

Не удастся ему это и сейчас. Я упорно придерживалась профессиональной любезности и напоминала себе: Эго не знает, что на карту поставлена судьба всего агентства.

Я попробовала другую тактику.

— Подумай, сколько времени ты уже на это потратил. Что значат еще три месяца?

Я наслушалась предостаточно оправданий. Иногда этим людям просто нужно знать, что ты на их стороне.

— Я здесь, чтобы помочь тебе закончить сценарий — каким угодно способом.

Эго ухмыльнулся и открыл рот.

— Я это уже слышала, — огрызнулась я, прежде чем он успел выдать что-нибудь из того, с чем до недавнего времени годами мирились ассистентки.

Эзра пожал плечами.

— К счастью, мне не нужна твоя помощь.

— И почему же?

— Ну, дело в том, Эми… — Он залпом выпил приготовленный смузи. — Дело в том, что я еще даже не начал писать.

ИНТ. КУХНЯ СО СПЛОШНЫМИ ОТРАЖАЮЩИМИ ПОВЕРХНОСТЯМИ — ПОНЕДЕЛЬНИК, 19 НОЯБРЯ, ОДНА МИНУТА ПОСЛЕ ВЗРЫВА БОМБЫ

Эви стоит перед Эго, одной рукой опираясь на кухонную столешницу, и старается прийти в себя, а на лице ее тем временем борются два выражения: профессиональной сдержанности и всепоглощающего негодования. Эго, не обращая внимания на гримасы Эви, наливает себе еще один смузи.

Я изо всех сил старалась сохранить самообладание, но, когда наконец заговорила, в моем голосе не осталось и следа сочувствия.

— Что? — В его руках судьба агентства, а он не напечатал ни единого слова? — Монти сказал…

Эго засмеялся и осушил стакан.

— Старина Монте сказал, что я уже пишу? Теперь я поняла, почему Монти старательно уклонялся от того, чтобы показывать кому-то написанное.

— Но… ты ведь знал, на что соглашаешься.

Я ощутила, как по шее у меня поползли красные пятна.

— Я передумал. — Эзра вытер руки и наклонил ся ко мне. — Оскаровские лауреаты не пишут сценарии для ромкомов.

У меня пересохло во рту. Я скоро потеряю работу, потому что мужчина, который даже не удосужился одеться на деловую встречу, решил, что он слишком хорош для романтических комедий?

— Оскаровские лауреаты, — прошипела я, — являются на деловые встречи одетыми. Оскаровские лауреаты при разговоре смотрят на собеседника. Оскаровские лауреаты пишут гребаные сценарии, за которые им уже было заплачено.

На мгновение воцарилась мертвая тишина. Эго, казалось, мысленно перенастраивался. Он остановил на мне пристальный взгляд и — возможно, впервые за все это время — действительно увидел меня.

О нет. О нет. О нет. Сработали все мои внутренние системы оповещения, и кожа отреагировала пламенеющим багровым румянцем. Что я наделала? Прощай, повышение.

И тут Эзра Честер сверкнул идеальной белозубой улыбкой.

— Ну-ну, Эви Саммерс. Вот ты какая!

Я моргнула. Из всего, что я могла ожидать в ответ…

— Я… Что?

Эго скрестил руки на груди. Эта поза особенно выгодно подчеркивала его точеные мышцы.

— Мы с тобой знакомы пять лет…

— Семь.

О боже, Эви, прикуси язык.

Эзра изогнул бровь.

— Мы с тобой знакомы столько лет, но я впервые вижу тебя настоящую.

Тон был унизительно покровительственный… Пока он меня разглядывал, я вдруг ненадолго ощутила, каково это — быть объектом внимания такого красавчика. Он был, хотя я никогда не призналась бы ему в этом, до смешного хорош собой. Золотистая кожа, небесно-голубые глаза, божественные скулы, прямой твердый подбородок кинозвезды…

Как жаль, что вся эта красота потрачена впустую на придурка.

— Вообще-то, — надменно заявила я, — настоящая я гораздо вежливее.

Эзра выдвинул из-под узкой стойки для завтраков табурет и кивком указал на него. На мгновение мне захотелось отказаться, но у меня слишком дрожали колени, и я неуклюже рухнула на черное кожаное сиденье.

— Я бы с удовольствием послушал обо всех этих оскаровских лауреатах, с которыми ты так хорошо знакома, — заявил он, возвышаясь надо мной, — но сначала давай поговорим начистоту. Я не буду писать сценарий для ромкома. Это не мой жанр.

Начистоту так начистоту…

— Почему не твой?

В конце концов, он же подписал контракт. И хотя огромный аванс и месяцы неустанных пьянок-гулянок (по «специальной программе Монти»), безусловно, внесли свою лепту, Эзра с самого начала знал, над каким сюжетом ему предстоит работать. Продюсерам требовалась «история романтического знакомства на современный лад». Они часто использовали это выражение, как бы демонстрируя знание жанра.

Эго усмехнулся.

— Я описываю реальную жизнь, а не фантазии. Романтические комедии — это красивые пустышки для людей, которые слишком глупы, чтобы понять, что их потчуют лживыми россказнями о любви. — Он недоуменно покосился на меня — У тебя чересчур пышная шевелюра.

Я дотронулась до своих волос. От горячего пара из эспрессо-машины кудряшки начали топорщиться. Спасти прическу было невозможно, поэтому я лишь пожала плечами, распознав тактику отвлечения внимания.

— Ромкомы дают людям надежду, когда она больше всего нужна. — Я вспомнила, как после расставания столько раз с кипящей яростью пересматривала «Вам письмо», что могла бы сама зашвырнуть чем-нибудь в Тома Хэнкса. Неважно. — В них есть и душа, и смысл, они помогают людям.