Харчи мужицкие
Прежде, в дореволюционном орловском селе, пища крестьян была самая простая, неприхотливая. Но люди имели её достаточно и были сыты. никто в селе не голодал.
Мясо крестьяне ели только по праздникам да в страдную рабочую пору. Рыбы, фруктов, сахару могли покупать недостаточно: это было для них дорого.
Но хлеб сельские жители ели вдоволь, безо всякой нормировки и ограничения. Во время завтрака и обеда на столе была положена целая гора нарезанного крупными кусками хлеба. Коврйга хлеба лежала всегда на столе. Каждый член семьи или батрак мог в любое время, когда ему захочется, отрезать себе краюху хлеба, или, как шутили в деревне, «кусочек с коровий носочек». Ребятишки особенно охотно пользовались этим правом. Часто их можно было видеть на улице с куском круто посоленного хлеба в руках.
Об измерении хлеба граммами в прежней деревне и не слыхали. Рожь измеряли пудами, а печёный хлеб — не граммами и фунтами, а ковригами.
— Теперь осталось у нас две ковриги, — говорила крестьянка. — Надо печь новые хлебы.
И хозяйка приготовляла огромную «дежу» (бочку) с тестом, а завтра пекла свежий хлеб. Вытаскивала из печи несколько огромных ковриг — на неделю.
Никакой «хлебной нужды» в единоличной деревне не было. Недаром же русскую деревню поэты называли «ржаной деревней», а мужицкое отечество «ржаной Русью».
За завтраком к картофелю добавляли сушёные грибы или солёные огурцы.
К обеду подавали щи или суп, хорошо заправленные салом. На второе — картофель с яйцами или конопляным маслом. На третье — гречневая или пшённая каша с молоком.
Все эти продукты крестьяне ели вдоволь, досыта, или, как говорили в деревне, «от брюха».
А теперь, вспоминая об этих «харчах», колхозники глотали голодные слюнки, вздыхали и мечтательно говорили:
— Вот было блаженство!..
Они не имеют теперь ни хлеба, ни каши, ни сала, ни масла, ни яичек. Люди вынуждены теперь ограничиваться пустыми щами и немасленной картошкой, да и то не всегда вдоволь…
Так питаются хлеборобы в бывшей «житнице Европы». «Ржаная Русь» превратилась в. некрасовскую деревню Нееловку, стала Коммунистической Подтянутой Империей…
Начальники пируют
Но не все колхозники живут плохо. Колхозная верхушка роскошничает.
Мне пришлось наблюдать семью одной колхозной буфетчицы. За столом всегда было мясо, водка.
О колхозном кладовщике его соседи говорили:
— Яйца в его доме в корзинах, как картошки насыпаны!.. На столе каждый день мясо. Какое душе угодно: жареное, варёное, ветчина, студень. Огурцов, моркови, помидоров — вдосталь, с колхозного огорода.
Кухарка колхозного председателя рассказывала:
— Прежде я в кухарках у попа и лавочника служила. Хорошо кушали мои господа! Очень хорошо! Ну, а теперешний мой барин из босяков вышел. Но что касаемо поесть, то в этом деле он им не уступит! .. Утром, как только встанет, отомкнёт свой чуланчик, принесёт оттуда помидоров, огурцов, пяток яиц, большой кусок ветчины или сала. И велит: яичницу–глазунью ему поджарить. Пол–литра водки единым духом вылакает. Яичницу всю до крошечки е большой сковороды подберёт и ухмыльнётся: «Ну, кажись, я готов!..» И, посвистывая, зашагает к колхозной канцелярии. А к вечеру заказывает; курицу или поросёнка ему поджарить… К обеду редко приходит: днём больше в буфете закусывает.
Колхозный буфет
В колхозах были организованы буфеты. Заглядывал я в них. Там продаётся водка, колбаса, мясо всех видов, хлеб, и белый и чёрный.
Хотя буфет этот «колхозным» называется, но создан он не для колхозников. Нищий крепостной не в состоянии купить ни мяса, ни колбасы, ни водки: эта роскошь ему не по карману. Ему хотелось бы купить дешёвой рыбы: селёдочки, тарани. Но в буфете это не продаётся. Колхозник хотел бы купить чёрного хлеба по государственной цене. Но хлеб в буфете продаётся только тем посетителям, которые покупают выпивку и закуску.
Колхозник забредёт иной раз в буфет, постоит сиротливо около двери, облизнётся, проглотит набегающие слюнки… Потом почешет затылок. И, не солоно хлебавши, уходит обратно, вспоминая бабушкины присказки: «Дедушка видал, как барин виноград едал»; или: «По усам вино текло, а в рот не попало»…
Колхозники говорят, что эти буфеты созданы, главным образом, для угощения начальства. Без буфета раньше было неудобство. Понадобилось колхознику с какой-нибудь просьбой к местному начальству обратиться, — предварительно нужно было сходить в город, чтобы купить водки и колбасы для угощения. А теперь дело это очень облегчено и упрощено. Заходит колхозник в канцелярию, просит начальника «на минутку в буфет». И там, за бутылочкой, дело устраивается удобно и быстро…
«Трудящийся да не ест!»
Колхозники работой задушены, а едят впроголодь.
Болтуны же, деревенские начальники, за счёт этих голодных тружеников роскошничают и бражничают. У колхозных начальников пир на весь мир. Они пируют и дома и в буфете.
В первые годы после революции советская власть провозгласила в качестве одной из важнейших основ своей политики принцип первоначального христианства: «Нетрудящийся да не ест!» Даже в Конституцию его записала.
Давно уже в советском государстве этот принцип на практике отменён и совершенно забыт.
Теперь в колхозной жизни он заменён новыми, совершенно противоположными ему, принципами паразитарной идеологии и безудержно — эксплуататорской политики:
— Трудящийся да не ест!..
— Бездельник пусть ест и пьянствует!..
Вымирающее село
— Сколько стариков в вашем селе? — поинтересовался я. — Что-то их теперь не видно?
— А как же их можно увидеть, если их нет?! — ответил знакомый колхозник.
Он начал считать стариков, старше 60 лет. Дело это оказалось несложным. По этому подсчёту, в 1941 году, весною, их оставалось в живых только десять… На 600 жителей села.
А прежде, в дореволюционном селе, старые люди от 60 до 100 лет, старик, старуха или оба вместе, встречались почти в каждом дворе.
По оценке старожилов до революции в 130 дворах Болотного проживало около сотни стариков. А теперь их осталось десять…
— Не нравятся что–то нашим дедам колхозы, — горько пошутил один мужик: как появились колхозы — пропали старики…
Колхозная жизнь, при голоде, холоде, изнуряющем труде, настолько тяжела и разрушительна для организма, что колхозники не могут дожить до старости. Едва–едва они дотягивают до 40, редко — до 50 лет.
Поэтому колхозное село «омолодилось»: старики стали в нем музейной редкостью.
Но, если по возрасту колхозное село «омоложено», то по своему физическому состоянию и внешнему облику население состарилось. Молодые девушки, истощённые голодом, чрезмерным трудом и завядшие в одиночестве, выглядывают пожилыми женщинами. Люди средних лет имеют совершенно стариковский вид.
Стариков в колхозе, нет. Но нет и молодёжи. Колхозная нищета выморила стариков, загубила юность и превратила молодёжь в пожилых людей…
* * *
Из колхозов много мужской молодёжи уходит на работу в города. И оседает там. Из–за этого многие колхозные девушки не могут выйти замуж. Поэтому число браков в колхозном селе резко сократилось. А из-за этого рождаемость детей значительно снизилась.
* * *
О количественных изменениях населения в селе Болотное за последние годы старожилы сообщили приблизительные сведения:
До Октябрьской революции в селе было около 130 дворов. В нем жило тогда около 900 душ населения.
За годы революции и гражданской войны в 1917–20 годах население уменьшилось приблизительно на сотню человек.
Но в годы нэпа, когда жизнь улучшилась, население опять стало увеличиваться. К 1929 году был восстановлен прежний, дореволюционный, уровень числа населения: около 900 душ.
А весной 1941 года, до войны, в селе Болотное, вместе с посёлками, числилось около 600 душ населения. Значит, с 1929 до 1941 года, за десятилетие колхозной жизни, население уменьшилось на 300 душ, или на одну треть.