Некоторые орловцы в поисках соли добирались даже до солёных озёр — Эльтона и Баскунчака.
Вернувшись, рассказывали, что к этуш озёрам со всех сторон собиралось много людей: они хотели раздобыть там солёной гущи и, высушив её, достать соли. Но вокруг озёр стояли цепью красноармейцы и никого к озёрам не допускали, угрожая стрельбой.
— Ну ж и власть! — ругались эти неудачники, которым пришлось от солёных озёр возвращаться, «не солено хлебавши»… — Люди мучаются, болеют, гибнут без соли. А власть — как собака на сене: ни сама не добывает, ни людям не даёт!..
* * *
Политика продразвёрстки, воспрещение всякой торговли привели советскую деревню к разорению.
Крестьяне, у которых отбирали все продукты, потеряли всякий интерес к своему труду: они работали неохотно, спустя рукава. Навоза в поле за первые три года революции, до НЭП-а, земледельцы не вывозили совсем: не видели в этом никакого интереса, никакой цели.
Каждый год в Болотном и во всех других деревнях создавались «посевкомы», т. е. комитеты по посевной кампании. Они состояли из местных начальников, партийцев, комсомольцев, членов «комбебеда». Члены посевкома ходили по дворам, по полям, «агитировали» и понукали потомственных земледельцев к тому, чтобы те вспахивали и засевали всю землю. А пахари, потерявшие всякую материальную заинтересованность в работе, старались пахать как можно меньше: лишь бы норму хлеба для семьи выработать. Площадь под посевами в Болотном и повсюду за все года?! продразвёрстки от 1918‑го до 1921 года — с каждым годом неуклонно уменьшалась и урожайность падала.
А советская власть накладывала на крестьян развёрстку за развёрсткой и ежегодно создала посевком за посевкомом…
Острый недостаток хлеба стал ощущаться у самих крестьян. Большинство жителей села в те годы ели хлеб с примесью: с натёртым картофелем и жмыхами. Высшую степень материального благополучия хлеборобы определяли тогда так:
— В этом дворе хорошо живут: чистый хлеб едят (без примеси)…
* * *
У крестьян не было керосина. Вместо керосиновых ламп в хатах теперь мерцали коптилки. Деревня погрузилась в темноту…
Особенно болезненно! Ощущался недостаток соли. Запасов дома не было. А доставка соли в деревни была прекращена сразу же после большевистского переворота: разрушены были торговля, транспорт, всюду полыхала гражданская война.
Люди стали расходовать соль с плюшкинской скупостью. Израсходовав всю, взялись за селёдочные бочонки, в которых хранилась соль: расколят бочонок и вываривают щепочки. Потом то же проделывали с деревянными солонками.
В конце концов, почти все жители села остались совсем без соли. Они без аппетита ели несолёный суп, хлеб с примесями, ослабевали. Цинготные заболевания широко распространялись в деревнях.
В Болотном, во всех других деревнях уезда, губернии, по всей России свирепствовал тиф. Много людей умирало в те годы и в городах и в деревнях: от голода, истощения, от войны, скученности, тифа. Советское правительство, вызвавшее это бедствие своей антинародной и неумной политикой, ограничивалось «плакатной борьбой» с этими бедами. Повсюду были развешены плакаты: «Вошь — враг социализма!» Объявим войну тифу!» «Проведём неделю бани!»...
ОБРОК И БАРЩИНА
(«Продразвёрстка» и «труд–гуж–повинности»)
Самой важной и — тяжёлой государственной повинностью, которую выполняли крестьяне в тот период, была «продразвёрстка», неурегулированный оброк, или дань для покорителей. Земледельцы Болотного и других орловских деревень большую часть выработанной продукции растениеводства и животноводства сдавали правительству.
А власть выдавала из этой продукции паёк городскому населению и кормила армию, которая в 1920 году доходила до 5 миллионов человек (вместе с рабочими хозяйственной части). Изрядная доля продуктов животноводства шла «ответственным работникам», т. е. городским руководителям учреждений.
Значительную часть продукции, собранной по «продразвёрстке», местные начальники, сельские и волостные, забирали для себя, своих семейств, родственников, приятелей и приятельниц.
Часть собранных продуктов местные органы власти — комбед, сельсовет — раздавали сельской бедноте. Это была оплата бедноты за её участие в изъятии продукции у крестьян, подкуп того слоя населения, который большевистская власть считала своей «опорой в деревне».
* * *
Местная власть реквизировала у зажиточных крестьян также продуктивный скот (крупный рогатый скот, овец, свиней) и раздавала бедноте. Много скота у крестьян местные начальники реквизировали для себя, своих родственников и приближенных.
* * *
У тех крестьян, которые имели более двух лошадей, власть отбирала «лишних» коней, инвентарь и передавала их бесплатно тем безлошадным семьям, которые хотели сами обрабатывать землю.
Половина безлошадных крестьян из бывших отходников приобрела лошадей и стала заниматься земледелием. Другая половина осталась и дальше безлошадной.
Покровительствуя во всем бедноте, комбеды в деревнях возложили на крестьян, имеющих лошадей, обязанность: обрабатывать землю безлошадных крестьян бесплатно.
Это вызвало большое недовольство крестьян и горячие протесты:
— Давно барщины не было. Теперь советская власть новую барщину ввела…
— Одних помещиков прогнали, а новые появились…
— Ежели эти люди хотят иметь землю, то пусть её сами и обрабатывают, — ворчали крестьяне. — А если не хотят, — никто их к этому не принуждает. Почему же мы должны выполнять эту новую барщину: бесплатно работать на новых помещиков?!
Но власть не обращала никакого внимания на эти протесты.
* * *
«Лошадные» крестьяне должны были обслуживать своим транспортом и другие нужды «безлошадных»: возить для них дрова, строевой лес для ремонта и нового строительства, доставлять зерно на мельницу и возить муку оттуда, привозить для них зерно и картофель, реквизированное во время «продразвёрстки», и т. д.
Земледельцы должны были обслуживать также все потребности в транспорте своего местного, сельского начальства: обрабатывать их землю; привозить для них продукты, дрова, строевой лес; возить их почти ежедневно то в волость, то в уезд: по служебным и личным делам.
* * *
В тот период село Болотное, как и все деревни советского государства вообще, почти ежедневно посещали агитаторы из партийных комитетов или уполномоченные от различных уездных учреждений по проведению всевозможных политических, хозяйственных или пропагандных кампаний.
Крестьян «сгоняли» на собрания, обязывая их терпеливо и почтительно выслушивать длинные, путаные, пустые и громогласные речи на всевозможные, нередко несуразные, темы: «Вошь и тиф — враги социализма», «Маркс и Энгельс о матриархате и патриархате», «Международное и внутреннее положение Советской Республики», «О жизни на Марсе», «Есть ли Бог?» и т. д. и т. п.
В то время различные государственные, партийно-комсомольские, профсоюзные и другие учреждения вырастали как грибы после дождя. В маленьком уездном городишке их было до полусотни, с сотнями отделов, с тысячью служащих. Главные их усилия были направлены на то, чтобы представить жизнь и труд крестьян–собственников, как «идиотизм деревенской жизни» (Маркс), распропагандировать «несознательную» деревню коммунистическими идеями, обобрать и так запугать её, чтобы она для борьбы с властью не посмела шевельнуть ни языком, ни пальцем. Немудрёно, что при таких обстоятельствах всевозможные «уполномоченные» и «агитпропагандисты» (мужички называли их иронически: «агитпробки», «упал–намоченные» и «чересчур–уполномоченные») кишели в Болотном и повсеместно, как вши в тифозном бараке.
Эти агитаторы и уполномоченные возлагали на крестьян ряд повинностей: идти на собрания и терпеливо выслушивать их чепуху; принимать резолюции с трафаретными концовками: «долой!», «да здравствует!», «приветствуем!», «выполним!», «Мы, на горе всем буржуям, мировой пожар раздуем!..»
