– Я пришла сказать, что мы с тобой вполне справимся здесь сами. Нам не нужен никто. Мы мать и дочь – эти связи нерушимы,– белые зубы матери сверкают. А мне дурно. Тошнит так, что кажется еще немног и я выерну выпитый чай прямо под ноги любящей родительницы.

– Ты предлагаешь мне стать такой как ты,– я кривлюсь в улыбке, больше похожей на оскал.

– А чем я плоха? Тебя не бросила, вырастила, устроила твою жизнь. Неплохо устроила, кстати. Если бы ты не начала выкрутасничать, все бы было отлично. Я предлагаю тебе настоящую жизнь. И даю возможность правильно расставить приоритеты.

– Мама, Муж мне изменил. Ты врала всю жизнь. Что хорошего в таком существовании?

– А что дурного. Ты жила, как сыр в масле каталась. Ваяла своих уродцев. А измена… Ну, так это издержки роскошной жизни. Твой отец мне изменял, получил за это по заслугам.

– А ты ему мстила с Половцевым? Прекрасная семейная пара, – я смеюсь, потому что пытаюсь скрыть нервное напряжение.– И мне ты такую жизнь уготовала. А если я не хочу? Я не хочу так? Я любить хочу, и любимой быть,– кричу, больше не в силах сдерживать гнев. – Только ты меня лишила этой радости. Ты так и не ответила, зачем ты здесь? Я правильно расставлю свои жизненные приоритеты. Ты не имеешь права ни на что здесь.

– Я пришла, чтобы забрать то, что мое по праву. Лешка дурак протянул резину, думал, что у нас еще есть время все сделать правильно. Идиот чертов. И где он теперь?

– Мама, ты… Что ты задумала?

– Ничего нового, детка. Ты наследница, твой малыш – бриллиант в короне. Мент не помеха больше. Остался один раздражающий фактор.

– Отец? Мама, ты с ума сошла? Ты же не такая. Я люблю тебя всю жизнь, сколько себя помню. И я знаю тебя. Ты не такая…

– Ты шла куда? В кабинет отца? Давай, вперед, доченька. Я тоже тебя люблю, – вздрагиваю. Мне в плечо впивается игла. В глазах вертится калейдоскоп.– Но хочу я большего.

– Что ты мне ввела? Мама… Что за препарат?

– Все будет хорошо, дочка. Иди в кабинет. У меня есть антидот, он в надежном месте. Просто твой отец должен сделать правильный выбор. Я ненадолго.

– Мама, мой ребенок…

– Ну, бывают неизбежные жертвы, ты то должна это знать.

Я не помню, как дохожу до кабинета. Весь мир пляшет и искажается перед глазами. Набираю комбинацию цифр, сказанных мне отцом. Тяжелый интерьер кабинета кажется мне гротескным. Кресло, стоящее возле панорамного окна начинает поворачиваться. Словно в замедленной съемке. Мне не страшно, даже интересно. В горле замирает стон, когда я вижу галлюцинацию, вызванную ядом.

– Ты. Я скучала. Я так много тебе не сказала. Северцев, мой…– выдыхаю я счастливо. Северцев подхватывает меня на руки возле самого пола. Странно, разве фантомы так могут? Или я уже…?

– Ира, смотри на меня. Ты меня слышишь? Черт, твою мать. Иришка, пожалуйста, родная, милая, любимая.

Я проваливаюсь в облачную мягкость, больше не чувствуя прикосновения любимых рук.

– Врача, быстро. Мать вашу, вы где были? Ира… Слушай меня, смотри на меня. Черт, чай…

– С вашей женой все в порядке, – Северцев вздрогнул, посмотрел на слишком прилизанного мужика в белом халате, впервые за все время не сквозь мутную пелену безумного страха потерять свою Апельсинку. Наконец смог разглядеть лицо эскулапа, которое до этого виделось мутным пятном.

– Она мне… Да, она моя жена,– прохрипел он.

– Влияние препарата было минимальным. Антидот просто был введен перорально, потому не сразу начал действовать. Вот если бы… Хотя, что бога гневить. Могло все закончиться гораздо плачевнее.

– А ребенок? Доктор, что с ребенком? – сердце в груди почти остановилось, а потом заскакало невпопад, сбиваясь с ритма в ожидании приговора. Аркадий винил себя. Ненавидел себя и всех, кто подверг жизнь его Ирки опасности. И ребенок… Их продолжение… Черт, если они его потеряли, он до конца своей жизни не сможет смотреть в глаза любимой женщины.

– Какой ответ вы хотите от меня услышать? – выдохнул врач, снял очки и судорожно начал тереть кристально чистые стекла уголком кипенного халата.– Препарат, введенный вашей жене из разряда спецсредств. Я думаю, что воздействие на организм матери было минимальным, но даже в этом случае… Вы сами видели, что с ней было. Ребенок жив, уровень развития соответствует срокам. Нет никаких оснований предполагать у него пороки развития на данном этапе. Но, мы же не боги. И никто сейчас не даст никаких гарантий, что… В общем, я бы не рисковал. Поговорите с женой, вы еще молоды… Родите другого. И организм женщины ослаблен. Яд ослабил сердечную мышцу. Рожать ей сейчас просто убийственно.

– Ты что сказал,– вцепился Аркадий в полы белоснежного халата. В голове зазвучали колокола. Он готов был растерзать этого несчастного. Слава богу кармане завибрировал мобильник. Северцев с трудом услышал трель телефона из-за шума адреналина в ушах. Достал трубку слишком резко. Она с грохотом свалилась на кафельный пол. По дисплею побежали уродливые трещины.

– Северцев, она ушла,– впился в ухо одышливый голос Петра.– Как вода сквозь пальцы. Ты меня слышишь? Я не знаю как… Никто не знает. Майоров едет к вам в больницу с охраной. Я еще своих архаровцев пришлю.

– Половцев?

– Беспрепятственно покинул пределы нашей родины. Денег, полученных от твоего будущего тестя ему на две жизни хватит.

– Сука, я бы…

– Я знаю, Кеш. Но, положа руку на сердце, если бы не этот извращенец, твоей Ирки бы давно не было в живых. И тебя скорее всего. Что там с ребенком? Аркадий, послушай…

– Она меня возненавидит. И правильно сделает.

Северцев смял трубку пальцами. Она жалобно треснув распалась в его руке, превратившись в груду стекла и пластмассы. Ладонь засаднило от мелких осколков впившихся в кожу. И эта боль его отрезвила. Позволила осознать, что его Ирка все еще в опасности. Что еще ничего не закончено.

– Мне срочно нужно к жене.

–Это невозможно. В палату интенсивной терапии не допускаются сторонние лица,– растерянно лепечет доктор. Рискует, дурак. Сейчас Аркадий не в состоянии был соображать, что хорошо. А что нет. Полутонов не видел. Только желание укрыть свою семью от любого посягательства.

– Ты не понял, лепила? Моя женщина в опасности… И мой ребенок.

– Это вы не поняли. В реанимацию никто не пройдет, кроме персонала. Там охрана стоит и…

Северцев не стал слушать. Молча отодвинул чертова идиота и твердым шагом пошел к двери отделения интенсивной терапии. Пусть попробуют его остановить.

*****

Это становится дурной традицией. Я открыла глаза и уперлась взглядом в казенный белый потолок. Странное чувство, странный сон. Северцев – родной, любимый, живой. Прикосновения его такие настоящие, теплые, полные любви, защищающие.

Проглотила болючий ком, свившийся ежом в горле. А потом вдруг вспомнила все. Все, что случилось вчера. Схватилась руками за живот, умирая от рвущего душу, страха. Закричала, не в силах сдерживаться. Монитор, стоящий в изголовье кровати, яростно запищал.

Не сон. Этот кошмар на яву. Разве что Северцев, пришедший за мной в ядовитом плену. Или… Он не мог. Только не он. Не мог так рисковать жизнью еще не родившегося малыша. Нашего с ним ребенка. Он же…

Дверь распахнулась резко. Я уставилась на пришельца и ослепла от слез, хлынувших из моих глаз.

– Ты… Да как ты мог? Ты подонок. Извращенец, похлеще моего мужа,– прорычала я, схватила с тумбочки пустой стеклянный флакон от лекарства и с силой запустила в Северцева. Не приснился, мерзавец.– Я же думала, что больше никогда не увижу тебя. Я чуть ребенка не потеряла, когда узнала, что тебя больше нет со мной. Я…

– Прости меня, Апельсинка,– Аркадий упал на колени возле кровати. Его дыхание обожгло мое запястье. Губы коснулись ладони и я затряслась в беззвучных рыданиях.– Я не думал…