— Брекен! — Она улыбнулась, сразу же догадавшись о том, как он огорчился и растерялся. Заметила она и как сильно он исхудал — таким же тощим Брекен был в день их первой встречи. Знает ли он, как затерся и свалялся у него мех, какое отчаяние сквозит в его взгляде? Отдает ли он себе отчет в том, как напряженно держится?

— С Босвеллом что-то случилось? — спросила она.

Брекен кивнул и повел ее за собой в нору. Ребекка принялась осматривать рану Босвелла, а Брекен застыл на месте в неловкой позе. Она принялась расспрашивать его, но не затем, чтобы получить необходимые сведения о ранении (она узнала все, что нужно, прикоснувшись к Босвеллу), а в надежде, что Брекен разговорится и напряжение спадет. Но она так ничего и не добилась: всякий раз, когда она притрагивалась к Босвеллу, Брекен ощущал укол ревности. В конце концов Ребекке пришлось мягко попросить его оставить их с Босвеллом наедине, «чтобы я смогла поговорить с ним, как положено целительнице, и ни по какой иной причине».

Когда Брекен ушел, она огорченно вздохнула. Больше всего на свете Ребекке хотелось, чтобы Брекен ласково погладил ее и она смогла бы почувствовать, что он любит ее и доверяет ей, ощутить тепло его безмолвного присутствия. Повернувшись к Босвеллу, она пожурила себя, как в свое время это не раз делала Роза. Целительнице не пристало подобное малодушие, а надеяться на то, что в один прекрасный день кто-то сможет одним ласковым жестом облегчить ее тяжкий труд, глупо и бесполезно.

Впоследствии, много лет спустя, Босвелл скажет, что в те дни, когда он лежал, мучаясь от боли, в норе у реки, протекавшей неподалеку от горы Шибод, ему довелось в полной мере понять, что означают физические страдания. Разумеется, тот факт, что по милости Камня он крайне редко подвергался нападениям и не испытывал чересчур тяжелых лишений, хоть и родился на свет калекой, просто поразителен.

Он знал, в отличие от Брекена, насколько важным для него было в те долгие дни и ночи присутствие Ребекки. Она не оставляла его ни на минуту (как Роза, разыскавшая когда-то Брекена среди туннелей Древней Системы) и все шептала слова, наделенные удивительными целительными свойствами. Исходившее от нее ощущение тепла и безопасности помогло Босвеллу восстановить и душевные, и физические силы.

Но Босвелл тоже обладал даром исцелять других, и, по мере того как рана его затягивалась, душа открывалась навстречу Ребекке, ее неуемной любви к жизни. Благодаря этому он сумел поддержать ее накануне родов. Лишь немногим из самцов, и уж тем более из летописцев, выпало на долю жить бок о бок с самкой, которая вскоре должна родить, как Босвеллу в то время, когда он понемногу выздоравливал, постоянно ощущая исходившее от Ребекки животворное тепло.

Скованность в отношении Брекена к ней и Босвеллу удручала Ребекку. Он выкопал себе неподалеку отдельную нору и постоянно снабжал их пищей и травами, которые могли бы пригодиться для лечения. Через два дня после появления Ребекки похолодало, и он проделал дополнительные ходы под землей, позаботившись о том, чтобы холод не проникал в нору к Босвеллу.

Но свою обиду на Ребекку он преодолеть не мог. Брекен замкнулся в себе, и, хотя оба они истосковались по любви, ни один из них не сумел пробиться сквозь разделявшую их невидимую преграду. Мысль о том, что она беременна, вызывала у Брекена негодование, он мучился подозрениями и ревностью, и эта злость застилала ему глаза.

Прошло некоторое время, и Ребекка, выкопав себе отдельную нору, принялась устраивать гнездо, собирая чахлые травы, росшие на берегу речки, возле которой они жили. Ей не хотелось, чтобы ее кротята появились на свет здесь, в мрачном и пустынном Шибоде, но она не могла осилить обратный путь через Кумер без помощи Брекена, да и к тому же Босвелл еще не успел как следует окрепнуть.

Вскоре сделалось еще холодней, подул резкий ветер, расположенные неподалеку от их нор камни обледенели, стали скользкими, и ходить по поверхности было трудно. Порой до них доносилось похрустывание ломких стеблей ковыля, солнце пряталось за облаками, а остатки снега, наполовину растаявшего под дождями, теперь замерзли, и скалы и участки земли покрылись слоем льда, из которого кое-где торчали пучки травы. Даже самые холодные зимы в Данктоне не отличались такой суровостью, как весенняя погода в Шибоде.

С тех пор как Босвелл начал выздоравливать и Ребекка поселилась в собственной норе, друзья стали проводить вместе все больше времени. Босвелл прекрасно видел, что отношение к Ребекке его друга изменилось, и огорчался этому. Ну когда они наконец поймут, что их любовь всесильна, как свет солнца? Почему Брекен так глупо ведет себя? Почему Ребекка, которая умеет помогать другим, не может помочь себе и Брекену?

— Присматривай за ней, Брекен, она нуждается в тебе. Порой мне кажется, что ты не понимаешь, как сильно она тебя любит…

Брекен пожал плечами.

— Сейчас все ее мысли заняты будущим потомством, — сказал он, и голос его дрогнул от обиды. — Разумеется, я сделаю все, что в моих силах. Но кротихам, которые готовятся к родам, не по вкусу общество самцов, это общеизвестно. Они предпочитают одиночество.

Сгустилась темнота, задул ветер, и струи холодного воздуха, проникавшие в норы, начали подбираться даже к самым теплым уголкам. Вода в реке бурлила, волны с шумом бились о скалы, а росшие у входа в нору травы громко шелестели. В такую ночь мало кому удается легко заснуть.

Сам не понимая отчего, Босвелл впал в сильнейшее беспокойство. Брекен сидел рядом с ним, то принимаясь говорить о чем-то, то внезапно замолкая, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к завыванию ветра.

Ребекке, которую отделяли от Брекена с Босвеллом два туннеля и небольшой отрезок пути по поверхности земли, не сиделось на месте, и она все ерзала, раздраженно поводя хвостом из стороны в сторону. Живот ее стал совсем большим, кротята крутились в нем, пихаясь лапами, и ей никак не удавалось пристроиться поудобнее. Ребекке не понравился Шибод. Ее огорчало, что малыши появятся на свет здесь, среди темных торфяных почв, усыпанных острыми обломками сланцевых пластин, о которые можно порезаться по оплошности. Она содрогалась, думая о мрачных скалах и расселинах Кумера, о вершинах Шибода, вздымавшихся за пустошью, по которой струила свои мутные воды река.

Ей хотелось, чтобы Брекен оказался сейчас рядом с ней. Ей хотелось услышать его шаги у входа, а не вой ветра. Ей хотелось назвать его по имени, услышать, как он говорит милые глупости, которые так греют сердце, подобные тем, что шептал ей Кеан в те дни, когда она была еще очень молода.

— Брекен, Брекен, Брекен, — проговорила Ребекка чуть слышно, глядя на свои вздувшиеся бока, понимая, что ей необходимо не просто его присутствие, а ощущение тишины и покоя, испытанное ею однажды, когда они с Брекеном стояли рядом, купаясь в лучах света, исходившего от Заветного Камня. Ребекке хотелось, чтобы он сам пришел к ней, не дожидаясь, пока его позовут, чтобы ее малыши, едва родившись, сразу почувствовали, каким теплом веет от него. Она впала в полнейшее смятение. Нора, рядом с которой чернели скалы, в чьей тени появился на свет Мандрейк, больше не казалась Ребекке надежным убежищем.

Она опять заерзала, неловким движением поднялась с места, прошла по туннелю и остановилась у выхода. На нее пахнуло холодом ветра, гулявшего над пустошью.

Она постояла, вглядываясь в темноту, повернувшись в ту сторону, где находились норы Брекена и Босвелла. Ей очень хотелось, чтобы Брекен в эту минуту случайно вышел на поверхность и решил ее проведать.

Ей хотелось увидеть его рядом, услышать, как он ласково шепчет, уговаривая ее вернуться в тепло, убеждая ее в том, что все в порядке и совсем неважно, где именно появятся на свет ее кротята. Но что-то никак не давало ей покоя, и она отправилась вверх по склону, двигаясь навстречу истокам реки, в надежде подыскать место получше, где земля окажется более теплой и в норе не будет осколков сланцевых пластин. Что-то гнало ее вперед и вперед, и она принялась разговаривать вслух, обращаясь к своим кротятам, пытаясь убедить их в том, что ждать уже осталось совсем недолго, и она очень любит их, и им нечего бояться, хотя ей самой… да, ей самой, пожалуй, страшновато.