Но вот он наконец остановился, с трудом отдышался и сказал будто невзначай:

— Так-так, всего лишь несколько ростков папоротника и чертополоха. Совсем негусто. Я надеялся на большее… И все же мы могли бы пройти чуть дальше.

— А где мы находимся? — спросила Ребекка, которой никак не удавалось сориентироваться.

— Точно не знаю, — с подозрительной уклончивостью ответил Комфри. — Слушай, Ребекка, может, теперь ты пойдешь первой, а я следом за тобой? — Но когда она двинулась вперед, он тут же сказал: — Н-нет, пойдем лучше вон в ту сторону.

Она повернула и прошла немного, одолевая отлогий подъем, затем еще чуть-чуть, и тут глазам ее открылась неожиданная картина. Не один, не два, не десять, а огромное множество диких анемонов с изящными зелеными листками, белыми и сиреневыми лепестками, усыпанными сияющими капельками дождя.

— Ах, Комфри! — воскликнула она. — Они опять цветут, как прежде. Анемоны! Я тебе не рассказывала?..

Он кивнул. Да, рассказывала, когда они жили в норе у Келью. Ее любовь к цветам передалась ему и пробудила в нем глубочайший интерес ко всяческим травам и растениям. Да, он знал, как нежно она их любит.

— Ты ведь знал, что мы найдем их здесь, верно, Комфри? — сказала она, ласково улыбнувшись ему.

— Нет, н-не знал, — буркнул он, отвернувшись. Ему било неловко за свое вранье, хоть и вполне невинное. Затем он добавил: — Но я подумал, что они снова вырастут. Даже после пожара.

А Ребекка принялась бродить среди цветов, наслаждаясь этим прекрасным зрелищем, задевая на ходу остроконечные, затейливо вырезанные листочки, покачивавшиеся на длинных нежных стебельках. Они появились совсем недавно, и стебельки еще клонились к земле под тяжестью бутонов, многие из которых еще не начали раскрываться. Но они появились здесь вновь!

— Что это за место? — спросила она, глядя на покрытую ростками анемонов землю, на видневшиеся чуть поодаль обгоревшие стволы деревьев и кустов.

— Это Бэрроу-Вэйл, — ответил Комфри.

— О нет! — вырвалось у нее.

— Ребекка, — прошептал Комфри, глядя вместе с ней на анемоны. — Брекен вернется, ты веришь в это? Знаешь, он обязательно вернется.

Целая волна чувств взметнулась в душе Ребекки. Она прикрыла глаза, чувствуя, что на них выступили слезы.

— Комфри, — проговорила она. — Комфри!

С помощью уговоров, и всяческих уловок он ухитрился притащить ее сюда и показать ей эти цветы, чтобы, взглянув на них, она поняла: если с их появлением в лес вновь вернулась жизнь, значит, и Брекен одолеет все преграды и вернется к ней. Но слезы навернулись ей на глаза при мысли о том, как велика любовь, которую питает к ней Комфри, ведь он сумел отыскать в опустошенном Данктонском Лесу проблески красоты, которая прежде нередко приводила ее в упоение, сумел пробудить в ней веру в то, что ей не придется вечно жить в одиночестве. И тут она подумала о том, что Брекен, который любит ее и который рано или поздно вернется, найдет время, подобно Комфри, и придумает, чем бы ее порадовать, и от этого ей еще сильней захотелось плакать.

— Ах, Комфри! — выдохнула она и, подойдя к нему, уткнулась носом ему в плечо.

И тогда Комфри впервые за всю свою жизнь перестал сомневаться в себе, ощутив прилив небывалой гордости и уверенности в своих силах.

— Ребекка, ты лучше всех на свете, — сказал он, ни разу не заикнувшись.

Однажды утром Брекен проснулся поздно, понимая, что рассвет наступил уже давным-давно, и чувствуя невероятную тяжесть в голове, которая словно заполнилась сырой глиной. Он еще долго не мог пробудиться до конца и все лежал, ожидая, когда отступит неясная боль в области переносицы и глаз и он окажется не в мире полузабытых беспокойных сновидений, а в обычной норе с меловыми стенами.

Поэтому лишь по прошествии некоторого времени он вполне ясно осознал, что в Аффингтоне творится нечто необычное. Сначала он заметил, что в норе у Босвелла совсем тихо, а затем почувствовал, что и вокруг все странным образом опустело.

Он тут же кинулся в нору к Босвеллу, но его догадка подтвердилась, и он не обнаружил своего друга. Он выбежал в проходной туннель в надежде встретить кого-нибудь из летописцев, но не нашел даже следов чьего-либо присутствия. Поначалу Брекен не встревожился, а только удивился, но когда он прошелся по соседнему туннелю, в котором раньше довольно часто появлялись летописцы, и увидел, что там нет ни души, на смену удивлению пришло беспокойство. Повсюду тишина. Лишь вздохи и стоны ветров, гулявших по туннелям, расположенным ближе к поверхности земли, отзвуки которых проникали и в Священные Норы.

Брекен отправился в грот, который однажды попался им с Босвеллом на пути. Один из сходившихся в нем туннелей вел в библиотеку (где он в свое время побывал), а другой — к Священным Норам (где он еще не был). Пока он шел по проложенному в толще меловой породы туннелю, у него возникло странное ощущение: ему показалось, что он больше никогда не встретит ни одного живого крота и будет вечно скитаться, слыша лишь эхо собственных шагов.

Эта иллюзия вскоре развеялась, но на душе от этого не стало легче. Заслышав впереди какой-то шум, Брекен остановился, принюхался, затем побежал в ту сторону, откуда доносились звуки. Из небольшого бокового туннеля вышли два худых согбенных летописца. Они пересекли проход примерно в двух кротовьих футах от него и скрылись в другом, не обратив на Брекена ни малейшего внимания. Они передвигались неспешно, почтительно опустив головы, как будто направлялись на аудиенцию к самому Скиту.

Он крикнул им вслед:

— Вы не видели Босвелла? — Но тут же почувствовал, что допустил оплошность, заговорив слишком громко в местах, где нарушение покоя рассматривается как кощунство.

Один из кротов обернулся и взглянул на него, но не проронил ни слова и отправился вместе со своим спутником дальше. Брекен хотел было пойти следом за ними, но передумал и решил добраться до грота, полагая, что непременно встретит там кого-нибудь.

Войдя в грот, он обнаружил, что в простенке между входами в туннель, ведущий к библиотеке, и в тот, что соединял грот со Священными Норами, стоит, словно на часах, один из летописцев, и ему почему-то тут же живо припомнились боевики.

— Добрый день, — сказал Брекен. — Я разыскиваю Босвелла. Ты его не видел?

Казалось, летописец задремал: он стоял, закрыв глаза и низко опустив голову, совсем как недавно повстречавшиеся Брекену кроты. И снова вопрос Брекена, прозвучавший неуместно громко, остался без ответа, Но потом он заметил, что летописец что-то тихонько бормочет себе под нос. Чуть позже он постепенно вышел из транса и удивленно воззрился на Брекена.

— Ты Брекен из Данктона? — спросил он и, прежде чем Брекен успел что-либо ответить, добавил: — А почему ты здесь?

— А почему бы нет?

— Разве никто не сказал тебе, что ты должен оставаться в норе для гостей, а если тебе захочется погулять, лучше делать это где-нибудь поближе к поверхности земли.

— Никто мне вообще ничего не говорил, — раздраженно буркнул Брекен.

— И все же тебе следует поступить именно так. Только сегодня днем и ночью. Завтра уже все закончится. Ты сможешь отлично подкрепиться в верхних туннелях, ведь все летописцы сегодня постятся. Впрочем, было бы неплохо, если бы ты последовал их примеру.

Столь бесцеремонное обращение и слегка снисходительный тон, в котором говорил летописец, вызвали у Брекена сильное раздражение, и он чуть было не уступил желанию силой прорваться в библиотеку или в Священные Норы, но его остановила мысль о том, что подобным поведением он опозорит Босвелла.

— Послушай, приятель, — заговорил он снова с грубоватой фамильярностью, которой отличались жители Болотного Края, — лучше оставь свои увертки и скажи мне толком, где Босвелл.

Покачав головой, крот ответил:

— Я не могу этого сделать. Если Святой Крот не объяснил тебе, какой сегодня день, я тем более не имею на это права. Отправляйся к себе в нору и помолись, уповая на Камень.