Комфри по-прежнему предпочитал проводить время неподалеку от Ребекки, но спал теперь отдельно, соорудив свою собственную нору. Он проявлял все больший интерес к цветам и травам, чему способствовало общение с Розой, и без конца спрашивал, когда же он сможет увидеть их своими глазами.

— Тебе придется потерпеть еще недельку-другую, дорогой мой, — сказала Роза, хотя, возможно, подснежники и борец уже кое-где расцвели. Но уже скоро в рост пойдут пролески и чистотел, а в апреле зазеленеет собачья мята, дубровка и разные папоротники… ах, как это будет замечательно! — Роза вдруг погрустнела, словно зная, что ей не суждено этого увидеть.

— Ну конечно, Роза, — сказала Ребекка. — Уже совсем скоро станет тепло. Ты и глазом моргнуть не успеешь, а в Данктоне и среди лугов уже начнут скулить и пищать маленькие кротята…

Ребекка умолкла. Что она могла сказать, если и сама знала, что жить Розе осталось совсем недолго.

В их отношениях произошли перемены. Роза будто поняла, что больше ничему не сможет научить Ребекку, свою любимую Ребекку, и теперь ей остается положиться на милость Камня и надеяться, что Ребекка сама отыщет свой путь. Час за часом проводили они в тишине, и их молчание было красноречивей любых слов. Розе удалось показать Ребекке, что она всецело полагается на нее, и тем самым пробудить в ней прежнее доверие к жизни. Именно тогда Ребекка с ужасом сообразила, что скоро ей придется заменить Розу и стать целительницей. Но ведь она еще так мало знает! А Роза все чаще надолго погружалась в сон, терзавшие ее боли усиливались, речи порой казались бессвязными, а ощущение исходившего от нее покоя набирало мощь, распространяясь по всей норе, и тогда царившая в ней тишина казалась глубже, витавшие в воздухе ароматы словно прилетали откуда-то издалека, а таившиеся по углам тени становились насыщенней и четче. Теперь Ребекка почти не отходила от Розы.

Похоже, луговые кроты поняли, что жизненный путь Розы близится к концу: они старались говорить тише, одергивали кротышей, если те начинали возиться в расположенных поблизости туннелях, и приносили еду Ребекке, чтобы избавить ее от лишних хлопот.

Порой Роза принималась говорить. Кое-что Ребекке удалось понять сразу, другие слова врезались в память, и спустя много лет вместе с накопленной мудростью пришла способность проникнуть в их смысл, а кое-что навсегда осталось для нее загадкой.

Роза теперь почти не двигалась, дыхание ее сделалось частым и неглубоким.

…Какое блаженство, что Ребекка где-то рядом, в полумраке, она тихонько ходит по норе и помогает унять боль, а порой смеется, разговаривая с Виолетой — вот несносная проказница. А еще был Кеан и Брекен в Древней Системе. «Любовь моя, хороший мой», — говорила я ему тогда. Там, в темных туннелях, я потратила так много сил, я поделилась ими с Брекеном, чтобы ему открылся дар любви. Сколько кротов повстречалось мне за все это время, сколько было страха, сколько лишнего и ненужного… Ребекка уже все знает бедное дитя она не понимает и говорить бессмысленно милое дитя и Брекен которого она полюбит…

— Ребекка! Ребекка! — прошептала она, лежа в норе среди благоуханных ароматов.

— Да, радость моя, — откликнулась Ребекка.

…Как мягок ее мех как она ласкова радость моя мои слова ее любовь во мне Ребекка Ребекка она дрожит и эта дрожь где же твой Брекен я видела его где…

— Что ты говоришь, Роза?

…где Брекен ты не знаешь… Где… Брекен?

— Я говорила тебе, Роза, его здесь нет, но я знаю, с ним все в порядке. Я чувствую это так же ясно, как то, что пытались передать мне буковые деревья, как знала раньше, когда…

— Я поднялась к нему на холм, а ты помогла мне, помогла…

— Да, Роза, спи, Роза, спи, ненаглядная моя Роза.

…потом я осталась стоять у Камня глядя в ночную темноту огромные деревья буки раскачивались из стороны в сторону и корни… Я знала, вы с Брекеном рядом, ты и Брекен, Ребекка, ты и Брекен, вы будете рядом с нами…

— Да, Роза.

…Ты наконец заплакала и я поняла все придет как ты пришла тогда на вершину холма горячие слезы польются из твоих глаз и я наконец почувствую как они влажны… Ну что ты, что ты, родная моя, не надо, Ребекка.

Старческий голос прервался, и в тишине было слышно только, как плачет Ребекка, зарывшись носом в мех Розы, такой уютный и душистый.

— Куда подевалась Роза? — спросила Виолета у гвардейца, и тот замялся, не зная, что ответить.

— Ее взял к себе К-камень, — сказал Комфри, досадуя на себя: он всякий раз заикался, когда дело доходило до самого важного слова.

— Откуда ты знаешь? — спросила Виолета.

— Знаю, и в-все, — ответил Комфри.

Он и вправду это знал, ведь однажды Роза сказала ему, что все растения берут начало от Камня, и в этом они ничем не отличаются от кротов, а он спросил: «Что с ними происходит зимой, когда они увядают и засыхают?» Роза ответила: «Камень снова берет их к себе, а это значит, что они повсюду». Видимо, так все и происходит, и теперь Розу взял к себе Камень, но втолковать это Виолете невозможно, потому что словами этого не передать.

Но можно пойти к Ребекке, потому что она знает, и он наверняка отыщет ее у входа в нору на солнышке, она ушла туда недавно и, наверное, еще сидит там. Он побежит к ней, и вот он уже мчится, мчится, и плачет на ходу, и ничего не может с собой поделать. «Ах, где же теперь Роза», — всхлипывая спрашивал он.

Ребекка сумеет найти ответ.

Брекен, Босвелл и Маллион добрались до Нунхэмской системы лишь в середине апреля. За время пути Маллион не раз грозился бросить их, потому что, как он заявлял:

— Брекен ведет нас неизвестно куда, а все эти разговоры про Камень — просто чепуха.

Брекен не пытался разубедить его. Он чувствовал притяжение Камня, но не был настолько уверен, чтобы спорить с Маллионом. Босвелл верил в то, что они идут правильно, больше других, и они не расстались лишь благодаря его умению сглаживать острые углы. Порой он отвечал на угрозы Маллиона: «Ну хорошо, ладно, уходи», зная, что луговому кроту на самом деле вовсе не хочется продолжать путешествие в одиночку.

Им пришлось столкнуться со множеством трудностей и опасностей: путь их пролегал по сырым низинам, и продвигались они медленно; поскольку наступило время брачного сезона, они не решались углубляться в туннели встречавшихся им по дороге систем. Спустя какое-то время Брекен заметил, что притяжение Камня становится сильнее. Наконец однажды им встретился крот, который на вопрос, не знает ли он, где находится Нунхэм, ответил удивленным взглядом и сказал:

— Ну, ясное дело, знаю. Вот же он, Нунхэм. Или вы про что другое спрашивали?

Тогда Брекен спросил, где расположен Камень и не отличаются ли нунхэмские кроты враждебностью.

— Насчет этого не стоит беспокоиться. Знаете, Нунхэм теперь уже совсем не тот, что прежде. За минувшие годы река сильно разлилась, проходы затопило, и от системы теперь мало что осталось. Живет в ней лишь несколько стариков вроде меня, которым на рожон лезть неохота… Ну а Камень находится в той стороне. — Он взмахнул лапой, указывая на запад, куда и вел туннель, в котором они повстречались, а сам отправился в противоположном направлении.

— Эй! — крикнул вслед ему Маллион. — Подожди минутку! — Он подбежал к кроту, и Босвелл и Брекеном услышали, как он спросил: — Ты случайно не знаешь, нет ли тут воина, явившегося сюда с севера?

— Знаешь, ты не первый, кто задал мне подобный вопрос! Ну что тебе ответить? Может, да, а может, и нет. Многие искали его тут, и почти все уходили ни с чем. Некоторые утверждают, что нашли его, но не говорят, когда и где.

— А где, по-твоему, его надо искать? — спросил Маллион.

— Где-нибудь за Камнем, если уж у нас что-то и происходит, то обычно там, — ответил крот. — Не так давно тут побывали похожие на тебя кроты. Такие же здоровенные. Так они нашли его и вроде не нашли.