Роберт восстановил дыхание и обратился к Насте:

– Где Юля?

– Она должна была заехать за Семеном и… Пробки, видимо.

– Звони.

Настя достала телефон и несколько раз набрала номер подруги, постоянно натыкаясь лишь на длинные гудки.

– Ну что? – нетерпеливо поинтересовался Роберт.

– Не берет трубку. В машине, наверное. Не слышит.

– Заладила: видимо, наверное. Не надо оправдываться за другого человека. Черт знает что. Ладно, ждать не будем. От Юли мы тоже откровений, я думаю, не услышим. Так, Настя?

– Так, – тихо ответила Настя.

– Все вон. Кроме Стаса, Максима и… Нет, все. Завтра в десять утра быть здесь. И лучше бы вам что-нибудь сделать за ночь. Сам уже в курсе, так что вперед и с песней.

– Сам в курсе? – спросил Кирилл.

Уж тебе ли не знать, гаденыш, подумал Роберт, но вслух ничего говорить не стал.

Члены совета поднялись и стали торопливо покидать кабинет. Роберт дождался пока за последним закроется дверь и тяжело пробурчал:

– Ни хера они не сделают.

Максим со Стасом переглянулись и еле заметная, но на удивление синхронная улыбка скользнула по их губам. Они конечно не испытывали огромного восторга от несостоятельности коллег, но осознавать, что ты способен на большее нежели другие, всегда приятно.

– Объединяйте усилия, – продолжил Роберт. – Стас, я думаю мы можем посвятить Макса в наш маленький заговор.

– Думаю, можем, – согласился Стас.

Максим, слушая детали утреннего разговора шефа со Стасом, внутренне ликовал. Вот оно. Его воспринимают всерьез и рассчитывают на него в деле, важнее которого возможно и не было никогда. А это означает конец скуке! Конец однообразию и рутине. Максима переполняли эмоции. Он хотел кинуться и заключить шефа в объятия, осыпая словами благодарности и заверениями в том, что не подведет. Но внешне оставался спокоен и невозмутим.

– У меня еще кое-что есть добавить, – промолвил Стас, но его прервал стук в дверь.

– Кого принесло? – раздраженно крикнул Роберт.

Дверь распахнулась и вошел охранник, дежуривший на рецепции этажа. Огромный лысый детина и не догадывающийся, что люди которых он вроде как охраняет, не очень то и нуждаются в таких услугах. Но как говорил Сам: создание рабочих мест – это наша социальная ответственность.

В руках охранник держал картонную коробку величиной с упаковку от стандартной микроволновки.

– Только что курьером доставили, – пробасил секьюрити. – Просили срочно передать.

С этими словами он плюхнул коробку на стол и ретировался. Ближним к посылке был Максим. Он взглянул на шефа и после одобрительного кивка с его стороны встал и начал сдирать скотч, которым обильно и не очень аккуратно была обмотана коробка. Наконец картонный ящик был освобожден от липкой ленты и Максим раскрыл верхние створки. В следующие несколько секунд на его лице отобразилась гамма эмоций. Начиная с непонимания, недоверия и заканчивая омерзением и страхом. Максим отшатнулся от коробки словно от атакующей ядовитой змеи.

– Как такое может быть? – прохрипел он.

Стас с Робертом вскочили со своих мест и с некоторой опаской приблизились к коробке.

– Твою мать, – скривился Стас. – Это что, розыгрыш?

Роберт засунул руки внутрь посылки и ощупал содержимое. Его полость рта стала сухой словно пустыня и он с трудом выдавил:

– Не розыгрыш.

– Но как? – изумился Стас, отворачиваясь так как не в силах был больше смотреть на то, что лежало внутри коробки.

– Не знаю, – покачал Роберт головой, – не знаю.

Он закрыл коробку и добавил:

– Панику не поднимать. Об этом никому, ясно?

Никто не ответил.

– Ясно? – зло рыкнул Роберт.

Стас и Максим что-то буркнули, что следовало расценивать как "да".

– Идите и постарайтесь забыть об этом, чтобы продуктивно работать.

Забыть? Не так просто забыть представшую перед ними картину. Две головы на красном от крови целлофане, еще недавно принадлежавшие Юле и Степану. Тем с кем они еще утром сидели за одним столом и кто не мог погибнуть ни при каких обстоятельствах, потому что был долбаным бессмертным.

И словно насмешка, над неестественно распахнутыми остекленевшими глазами фраза, выцарапанная каким-то тонким острым предметом, растянувшаяся на оба лба отсеченных голов, тщательно почищенная от потеков крови, чтобы тот кому предназначалось это послание мог четко его прочитать:

Пепельница разлетелась на части, осыпав Константина конфетти из фарфоровых осколков. Костя выпрямился и посмотрел на вмятину в покрывавшей стену штукатурке, оставленную кладбищем для окурков. Не успей он пригнуться, траектория полета пепельницы точь в точь совпала бы с его головой и вмятина вместо стены образовалась бы в черепе Кости.

– Зачем вы так? – немного обиженно и чуть-чуть осуждающе спросил Константин.

– Потому что ты тупой, – заорал высокий брюнет лет сорока пяти с морщинистым лицом и уставшими глазами, угрожающе нависавший над своим рабочим столом.

Костя вздохнул. Не такого он ждал от службы оперуполномоченным в центральном отделении города. Пять лет он полировал асфальт в обычном патруле, прежде чем Иван Сергеевич Денисов заметил его и перетащил к себе. Молодой и перспективный, любил повторять Денисов. Умный, смекалистый, не трус. За такими будущее полиции. А теперь молодой и перспективный оказывается тупым и в его голову летит пепельница.

– Сколько можно тебе повторять? – Денисов злился все больше. – Забудь ты эту историю. Как страшный сон.

– Но как же, – растерянно проговорил Костя. – Совершено преступление.

– Знаете о чем я сейчас больше всего жалею, лейтенант Ковальчук?

– О чем, товарищ майор?

– О том, что у меня под рукой нет второй пепельницы. Еще раз говорю, забудь!

– Не могу. Я давал клятву.

– Чего ты давал? – Денисов казалось сейчас лопнет от возмущения. – Ты хоть понимаешь, что это за люди, которым ты хочешь дорогу перейти. Какие ксивы у них в карманах? И на что они способны?

– Какая разница? Перед законом все равны.

– Ага. Но некоторые ровнее. Тебя про особые удостоверения инструктировали, когда ты служить начинал?

– Естественно.

– Что говорили?

– Я должен поступать в подчинение и полное распоряжение предъявителю удостоверения серии…

– Стоп, – Денисов опасливо огляделся, словно произнесение серии способно было обрушить стены. – Что еще?

– Оказывать всяческое содействие по любому вопросу, не ставя под сомнение его приказы.

– Не ставя под сомнение и по любому вопросу. Что непонятно, лейтенант?

– Но меня не инструктировали, что я сквозь пальцы должен смотреть, когда совершается хладнокровное убийство.

Иван Сергеевич тяжело вздохнул и осел в кресло за своим столом. Он зажмурил глаза и что-то пробубнил себе под нос. Некоторое время сидел неподвижно, а затем, словно решившись на что-то, раскрыл веки и подался вперед.

– Короче так. Ты мне нравишься, Костя. Искренне говорю. Не испорченный ты еще. Поэтому не приказываю, а прошу. Забудь. Ты ничего не добьешься. А только приключений на свою жопу найдешь. Уже звонили сверху, просили тебя успокоить. Думал твои расспросы и сование носа туда куда собака свой хер не совала останутся без внимания? Нет, мой дорогой, – майор сделал паузу, а после продолжил почти шепотом: – Да ты пойми. Мне эти хлыщи самому не по нраву. Уж больно задаются. И прижать им хвост было бы замечательно. Но это нереально. Не в нашем с тобой мире.

– А если я откажусь? – с вызовом спросил Костя. – Откажусь забывать.

– Вот упрямый. В порошок тебя сотрут, дурака. Вот чем закончится твоя принципиальность. И никто не будет задавать вопросов о твоей кончине. А если найдется еще какой-нибудь полоумный лейтенант Ковальчук, решивший повоевать с ветряными мельницами, то он отправится следом за тобой в уютную ямку два на два. И не думай, что я тебя пугаю. Я для тебя только хорошего хочу. На улицах достаточно подонков. Вот и лови их. Тем более у тебя это неплохо получается. И если я еще раз услышу от тебя сам знаешь о чем, вылетишь обратно в ППС. Потом не обижайся. Усек?