Единственная разница между мной и местными флористами — я не просто заставляла свои травки расти. Я могла управлять ими, усиливать и напитывать энергией, в отличие от стандартных заклятий. И это тоже будут проверять с особой тщательностью, но тут я была спокойна — мои навыки не превышают стандартный курс академии, а в родовых книгах полно подходящих практик, чтобы на них сослаться.

— Любая стихийная магия отражается на характере, Ярина. Земля — это упрямство, твёрдость духа, готовность встретить опасность, не уходя от неё, и стоять на своём до последнего, — отец поднял на меня взгляд и всмотрелся так, будто что-то искал. — И я вижу в тебе все эти черты. Но есть ещё кое-что. Мы ценим родственные связи, привязаны к родной земле и семье. И это наша слабость.

— Мы связаны землёй и кровью, — я кивнула. — Я помню, отец.

— Ты же знаешь историю рода своей матери?

— Шуваловы — стихийники, я точно помню, как мама крошила в руке камень, — к сожалению, я мало помнила о матери Ярины — воспоминания девочки стирались с каждым днём всё сильнее. — И она заставляла цвести свои любимые герберы.

— Они не просто стихийники. Да, им была подвластна земля, но не в привычном смысле, — мне показалось, что отец немного замялся, но всё же он продолжил. — Считается, что стихийная трансформация — бесполезный атавизм, но я в своё время оценил способности Ольги.

— Стихийная трансформация… — повторила я слова отца и ошеломлённо застыла на месте.

Этого просто не может быть. Как в этом мире могла проявиться их кровь? Неужели род матери Ярины — потомки наших шаманов? Может, тогда во время битвы я слышала не отголоски палочек из прошлого, а сама создавала ритм? Что ещё мне предстоит узнать об этом мире, в котором всё не так просто, как казалось на первый взгляд?

— Умный у огня согреется, глупый — обожжётся, — сказал шаман, встреченный мной на пепелище родного дома. На моих руках только подсыхали корки от свежих ожогов, а на лице красовались шрамы от когтей тварей.

— Значит, я глупая, — ответила я и загребла тёплую землю руками. — Столько наших полегло, а от вас никакого толка. Только и делаете, что стучите в свои дудки.

— Искру туши до пожара, беду отводи до удара, — закивал шаман, доставая из-за пазухи связку из пяти бамбуковых трубочек. — Беда уже пришла.

Я впервые увидела чынг так близко — шаманы всегда казались мне чем-то недостижимым и священным. Однако сегодня я не собиралась слушать успокаивающие мелодии. Выхватив связку с трубками из рук старика, я со всей силы бросила их на землю и придавила пяткой.

— Чынг всего из пяти стеблей, а уже вызвал бурю в твоей душе, — совершенно спокойно сказал шаман. — А представь, как твоя душа запела бы от сорока восьми.

— Моя душа тебя не касается. Она давно чернее сажи, шаман.

— Как же ты собираешься бороться со скверной, если света в тебе не осталось? Не ты ли зовёшься Яара́ну Неумолимой, что вырезала под корень боковые побеги родового древа?

— Они предатели, — рыкнула я.

— Все миры соединены мировым древом, — шаман покачал головой и раскинул руки. — Каждая ветвь нужна, и не нам решать, какие должны отсохнуть, а какие цвести.

— Тебе чуждо мирское, чужды горе и страдания, а я, в отличие от тебя, ещё дышу полной грудью и ощущаю боль.

— Шаманами рождаются, а не становятся. Но в каждом из нас течёт кровь от одной Матери. Трижды мы проходим испытания, чтобы определить судьбу.

Старик сел на землю и подтянул к себе бамбуковые палки, что я так грубо растоптала.

— Первое испытание — терзания души нашей, когда мы выбираем, получить клеймо или же оставить свет. Второе испытание насылают духи предков, проверяя волю и крепость решения. Но лишь третье испытание покажет, достойны ли мы знать то, что не ведомо другим. Имя тому испытанию — смерть, после которой следует воскрешение.

— И ты умер и воскрес, чтобы стучать палками? — язвительно спросила я, напитав слова ядом, чтобы старик понял, как мало у меня веры в его речи.

— Посмотри на них, — шаман поднял связку и повернул ко мне. — С одной стороны — скошенный край. Это то, как нас равняет Всевидящий, — затем он перевернул трубочки и показал на вырезанные углубления. — С другой — насечки. Это то, что выбираем мы. Толстая нить, что соединяет стебли — это то, как на наш путь влияют сначала близкие родичи, затем знакомые, затем и другие люди. Всё связано.

— Знаешь, а сыграй мне, — разозлилась я. — Хочу услышать и проникнуться.

— Ты поставила на заклеймённую душу заплатки, Яара́ну, — шаман посмотрел на меня так, словно и вправду видит мою израненную душу. — Они не будут держаться вечно — слетят, а ты останешься ни с чем. Месть ведёт лишь к опустошению и разочарованию.

— Играй! Ну же! — закричала я, бессильно сжимая кулаки. Да что он может знать о мести⁈ — Давай, сыграй для меня!

Треснутые бамбуковые палки мгновенно срослись, шаман достал из кармана ещё одну и резко ударил. Приглушённый рокот — вот что я услышала, вздрогнув от неожиданности. Рокот, гулкое эхо, плач младенца и крик синехвостой питты. Звуки сменяли друг друга, сливаясь в единую мелодию.

Шаман не обманул — моя душа откликнулась. Не запела — зарыдала. Старик делал что-то невообразимое, его руки двигались так быстро, что я видела только смазанные неуловимые рывки.

Заплатки и печати на душе кровоточили, но я не могла заткнуть уши или уйти. Я впитывала звуки, впервые за долгие годы прочувствовав каждую свою потерю. Каждого, кого я не смела оплакивать.

Когда мелодия закончилась, шаман скрутил чынг и убрал его обратно за пазуху.

В следующее мгновение на нас бросились твари. Я сделала ровно то, что делала почти каждый день, — вынула меч из ножен и принялась кромсать порождений скверны. Шаман же вскинул руки и обратился в камень.

— Яра! Ярина! — отец тряс меня за плечи. — Возвращайся, девочка. Всё хорошо, ты дома.

— Что… что случилось? — я обнаружила себя лежащей на полу, горло почти не пропускало воздух.

— Ты потеряла сознание, — волнение в голосе отца было самым настоящим. Уж что-что, а различать интонации меня Максимилиан научил. — Пожалуй, хватит на сегодня откровений.

— Нет, подожди. Я хочу узнать про маму, — я вцепилась в руку отца и поднялась с пола. — Расскажи мне… пожалуйста.

— Род Шуваловых древний, богатый, но с магией у них особые отношения, — ответил отец, вздохнув. — Стихийная трансформация практически бесполезна, но это защита. Ольга могла делать свою кожу похожей на кристаллы — прочной, непробиваемой. Понимаешь меня?

— Она не должна была погибнуть… почему мама вышла из рода? — я прикусила язык, увидев, как посерел отец.

— Чтобы обезопасить тебя, но договор был заключён, и теперь это бремя — на моих плечах, — он посмотрел на меня уставшим взглядом и растёр лицо ладонями.

— Какой договор? — неужели я наконец узнаю причину гибели Ярины? — И как это связано с моей магией?

— Ты получила самую бесполезную разновидность магии земли, но при этом сумела развить её до такой степени, что даже мне захотелось научиться, — невесело усмехнулся отец. — А договор… Ольга провела обряд. Не спрашивай какой — я не знаю точно.

— Когда?

— Этого я тоже не знаю. Я нашёл дневник Ольги, но там было только описание подготовки, — отец виновато покачал головой. — Мы поссорились, сильно. Ольга была вспыльчивой и… она отреклась от рода, похитила тебя и сбежала. Дальше ты знаешь.

— На тебя вышел её покровитель, — сказала я, сжав ладонь отца.

— Да. Он сообщил, что ты заражена Хаосом, — на отца было страшно смотреть — ему непросто дался этот разговор. Не знаю, в клятве дело или в том, что события не самые приятные. — Мне пришлось отстраниться от тебя, вести себя так, будто ты мне противна. Я поддерживал эту роль четыре года, но ты… ты гораздо сильнее, чем я думал. Возможно, даже сильнее меня.

— Я справлюсь с допросами, — прямо сказала я и заглянула в глаза отца. — И я не шутила, когда сказала, что помогу с клятвой.