— Я что? — Восклицаю я, но он продолжает, как будто я вообще ничего не говорила.

— Если ты будешь хорошим питомцем, — говорит Александр, — я предоставлю тебе привилегии. Но плохие питомцы наказываются, Ноэль. В этом доме есть правила, и я ожидаю, что ты будешь их соблюдать. Ты понимаешь?

Я тяжело сглатываю, чувствуя, как меня охватывает замешательство. Питомец? Что он имеет в виду под этим?

— Я объясню подробнее, когда ты примешь ванну и что-нибудь поешь. — Он указывает на узкую дверь в дальнем правом углу комнаты. — Ванная в той стороне. В шкафу есть кое-какая одежда, которая может тебе подойти. Как только ты примешь ванну, я принесу тебе поесть, и мы сможем продолжить разговор.

Не говоря больше ни слова, он поворачивается, чтобы уйти, резко закрывая за собой дверь. Я не удивлена, услышав, как она запирается. Я жду несколько минут, чтобы убедиться, что он не вернется немедленно, а затем медленно выскальзываю из кровати, мое сердце бешено колотится.

Из Лондона в Токио и в Париж. Я ближе к своему брату, чем была раньше, но с таким же успехом это может быть за миллион миль отсюда, если я не могу покинуть эту квартиру. У меня по-прежнему нет денег, паспорта или какой-либо дороги домой. Я все еще в ловушке, даже если я намного ближе, чем раньше. Что он вообще имел в виду, под питомцем? Это слово заставляет меня съежиться. Я была готова обслужить нескольких мужчин в подвале в нескольких милях от дома, поступиться своим достоинством, чтобы сделать это и расплатиться с долгами, нависшими над нашими головами. Я не была готова к тому, что меня прокатят по всему миру, а в итоге я окажусь с незнакомым мужчиной, который, похоже, намерен оставить меня у себя.

От этой последней мысли во мне закипает ужас. Человек не может удерживать другого человека, говорю я себе, но я очень хорошо знаю, что это неправда. Девушки исчезают постоянно, особенно в той части города, в которой живу я. Я не настолько наивна, чтобы не знать о торговле людьми, о сексуальном рабстве, обо всех ужасных вещах, которые могут случиться с женщиной, которая заходит не в ту комнату, которая доверяет не тому человеку, которая теряет бдительность в неподходящее время. Я просто не ожидала, что такой окажусь я. Я думала, что смогу вмешаться и предложить свои условия, и что эти акулы будут счастливы их принять.

Короче говоря, я была гребаной идиоткой. И теперь я расплачиваюсь за это.

Я делаю глубокий вдох, заставляя себя держать свой страх в узде. Паника не поможет. Ярость не поможет. Злость на этого странного человека, которому я была подарена, не поможет. Я не могу потерять контроль. Я должна вернуться к Джорджи, и если для этого нужно успокоить Александра Сартра, то именно это я и сделаю. Он сказал, что хорошие питомцы получают награды. Поэтому, независимо от того, насколько сильно эти слова заставляют меня съежиться, когда я захожу в ванную, я решаю, что именно так я собираюсь встретиться с этим лицом к лицу. Я попытаюсь успокоить его, доставить ему удовольствие, и тогда, возможно, он передумает.

Если я смогу заставить его доверять мне, возможно, я смогу убедить его вознаградить меня, отпустив домой навестить Джорджи. И тогда я пойду прямо в полицию. Я не сомневаюсь, что этот человек богат, но, конечно, никакие деньги не смогут удержать его от ареста, когда улики будут у них перед глазами. Возможно, он или Кайто Накамура даже есть где-то в списке Интерпола. Представляющие интерес люди, чьи имена уже известны. Возможно, это не будет сюрпризом, когда я обращусь в полицию. Я говорю себе все это, пока принимаю ванну, пытаясь успокоиться. Я всегда чувствовала себя лучше, когда у меня был план, и это именно то, что сейчас. План, как сохранить свой рассудок, цепляться за какой-то маленький осколок надежды.

Здесь не так роскошно, как в особняке Кайто, но моя ванна все равно выглядит лучше, чем все, что было у меня дома. Вся ванная пыльная и заброшенная, как и остальная часть моей комнаты. Тем не менее, все туалетные принадлежности на французском языке, пахнут лавандой и розой, и я наливаю немного масла для ванны в ванну "когтистые лапы", погружаясь в горячую воду. Белье скомкано в углу, отброшено в сторону, и я задаюсь вопросом, смогу ли я найти какой-нибудь способ выбросить его так, чтобы он не заметил. До сих пор он не делал сексуальных домогательств по отношению ко мне, и я не хочу, чтобы он этого делал.

Ноэль, ты маленькая идиотка. Если он захочет тебя трахнуть, нижнее белье ничего не изменит.

Часть меня все еще думает о том, что было у Кайто, что я должна оставаться упрямой, давать отпор. Я не хочу уступать ему ни в каком отношении или получать какое-либо удовольствие от какой-либо части этого, но логическая часть меня знает, что это только поможет, а не навредит. Он совершенно ясно сказал, что плохое поведение приведет к наказанию, и я не хочу выяснять, каким будет это наказание. Разозлив его, я не заставлю его позволить мне увидеться с моим братом. Это никоим образом не смягчит его. В глубине души я знаю, что от этого будет только хуже. Если я буду сговорчивой, я смогу увидеть, что он за человек. Склонен ли он вообще к мягкости, и если да, то как я могу использовать это в своих интересах.

Я не засиживаюсь слишком долго в ванне, не желая быть голой, когда он вернется. Я вытираюсь полотенцем, морщу нос от слегка затхлого запаха полотенца, но все равно заворачиваюсь в него из скромности, когда иду заглядывать в шкаф.

На самом деле одежда тоже немного пыльная и пахнет нафталином, но в основном чистая и в хорошем состоянии. Я не нахожу трусиков или бюстгальтеров, но в шкафу есть выдвижной ящик с несколькими рубашками и парами льняных брюк и платьев. Были ли здесь другие женщины? Что-то подсказывает мне, что если и были, то их здесь больше нет, и это заставляет мой желудок сжиматься от болезненного беспокойства. Что с ними случилось? Я не могу притворяться, что одежда была куплена, потому что он знал, что я приду сюда, ясно, что она была здесь уже некоторое время.

Я слышу шаги в коридоре и хватаю ближайшее платье, голубое льняное платье с запахом, которое мне немного великовато, но не настолько неудобно. Мне удается застегнуть его как раз вовремя, когда открывается дверь и входит Александр с тарелкой еды, все еще одетый в халат.

— Спасибо, — выдавливаю я, с самого начала понимая, насколько я голодна. Я вижу хлеб и немного сыра, выглядывающие сбоку тарелки, и в животе у меня сразу же урчит, когда я тянусь за ними, но он качает головой и отдергивает тарелку.

Я в замешательстве смотрю на него, пока Александр ставит тарелку на пыльный деревянный пол между нами.

— Подойди, — просто говорит он. — Ешь.

Требуется некоторое время, чтобы до меня дошло, что он говорит. Инстинктивно мне хочется схватить тарелку и забраться в кровать, но я знаю, что это его разозлит. Плохие питомцы наказываются. Это мой первый тест. Он хочет, чтобы я встала на колени на полу и ела с этой тарелки, как собака, и, помоги мне бог, я знаю, что собираюсь это сделать. Если я хочу вернуться домой, мне нужно доставить ему удовольствие. Я просто надеюсь, что это самое худшее.

Я быстро опускаюсь на колени перед тарелкой. Всю эту еду легко есть руками: хрустящий багет, твердый сыр, немного вяленого мяса с перцем. Слава богу, ничего такого, с чем я бы устроила беспорядок или что мне пришлось бы есть прямо с тарелки.

Я тянусь за кусочком сыра, поднимаю на него взгляд и вижу, что он выглядит шокированным, как будто не ожидал, что я буду ему подчиняться. Разве другие не подчинялись ему? Поэтому их здесь нет? Что с ними случилось?

Меня охватывает страх, но я заставляю себя продолжать грызть сыр, и уголок его рта приподнимается.

— Маленькая souris (фр. Мышка), — бормочет он, и я моргаю, глядя на него.

Он застывает, как будто заблудился в тумане, а я его спугнула.

— Не бери в голову, — резко говорит он. — Доедай, милая. Квартира остро нуждается в уборке. Это будет твоей следующей задачей, когда ты закончишь.