Айк Торстейн недовольно поджал губы, и забарабанил пальцами по столу.

– Шестьсот деинов, – ледяным тоном проговорил он.

Гирланд ухмыльнулся и покачал головой.

– Давайте начистоту, – Гирланд почувствовал в себе уверенность, – мы с вами оба понимаем, что при первой же возможности ваши «Сияющие» сбегут с поля боя, или, чего худо, могут даже перебраться на сторону наших врагов прямо во время сражения.

– Как и любые другие наемники, – ухмыльнулся Эйк, разведя руки в сторону.

– «Энзийские братья» до гроба защищают жизни своих нанимателей, – отпарировал Гирланд, – для них заключенный контракт – святое для выполнения обязательтсво. commitment

– Ну так и нанимай их, – Торстейн хлопнул кулаком по столу, оскалив ряд гнилых зубов.

Гирланд невозмутимо пожал плечами.

– С превеликим удовольствием, – ответил он, – и уж сотня «братьев» явно стоит все шестьсот деинов. Но, к сожалению, в данный момент, для меня это непозволительная роскошь. А вот твои «Сияющие» не тянут и на половину от этой суммы.

Гирланд запрокинул ногу на ногу, и кинул на стол увесистый мешок с золотом.

– Последнее предложение – двести деинов, плюс твои люди сами обеспечивают себя лошадьми и всем снаряжением.

Айк Торстейн весь побагровел от обуреваемого его гнева. Быть может, Гирланд немного переборщил, но оно того стоило. Его дерзкий выпад произвел на Торстейна должный эффект. Вдобавок к этому, исходя из слухов, которые Шэвис раздобыл за последние дни у местных торговцев и капитанов, заходящих в порт, к услугам «Сияющих» уже давно никто не прибегал. Кого бы Торстейн не строил из себя еще пару минут назад, теперь он будет вынужден пойти на уступки. В ином случае, неизвестно, когда он в следующий раз сможет запить элем жареного каплуна.

В следующий миг, когда Гирланд уже подумал, что Торстейн все-таки решит вышвырнуть его за дверь, капитан «Сияющих» довольно хмыкнул и разразился неистовым хохотом.

– Да, ты парень и в самом деле не промах, – Торстейн откинул набок прядь своих сальных волос. Скрипнув стулом, он поднялся на ноги, забрал мешок с золотом и протянул Гирланду руку, – твоя взяла, молокосос.

Гирланд встал с места, и они скрепили дело рукопожатием.

– Но только учти, – Торстейн резко отнял руку, и погрозил ему пальцем, – когда мои «Сияющие» понадобятся тебе в следующий раз, такой трюк уже не прокатит.

– Насчет этого не волнуйся, – Гирланд был уже на полпути к выходу, когда он обернулся к Торстейну через плечо, – следующего раза не будет, – добавил он и хлопнул дверью.

За окном уже начало смеркаться, когда Мэллион наконец-то закончил стругать фигурку всадника с занесенным мечом на коне, изображающую его отца. Лорд Вэрсион, ооблаченный в полные доспехи, со шлемом в виде головы феникса, восседал на величественном жеребце Анцигвере. Отличный подарок на его приближающийся день рождения.

Встав из-за стола, Мэллион с трепетной осторожностью поставил всадника на одну из свободных полок, и еще несколько минут с восхищением рассматривал ряды своих поделок. Каждая из фигурок занимала свое особое место в его душе.

Мэллион поднял взгляд на пустующую верхнюю полку и широко улыбнулся.

Птицу феникса он мастерил в период затяжной лихорадки Марианны, когда уже многие лекари предрекали принцессе скорую смерть. Не в силах смотреть на страдания сестры и слышать душераздирающие рыдания матери, Мэллион решил по-своему выплеснуть накопившийся гнев. Он был зол буквально на всех. На бездействующих лекарей, на молчаливого Кролиона, который е внимал ни единой его молитве о спасении сестры, но, конечно же, больше всего он был зол на самого себя. И хотя он понимал, что очередная безделушка из деревы мало чем поможет его сестре, он просто не мог сидеть без дела. Больше всего на свете ему тогда хотелось хоть как-то порадовать страдающую сестру.

Мэллион работал в поте лица днями и ночами, и, когда феникс был наконец-то готов, самой большой наградой за труды Мэллиона стала улыбка на губах Марианны.

«Ох, Мэллион, просто восхитительно, – сказала она в тот вечер, когда Мэллион принес фигурку феникса в ее покои,– это лучшее, что ты когда-либо создавал».

Какое-то время Марианна еще отнекивалась, не желая принимать подарок. Она просто не могла лишать коллекцию брата такого шедевра. Но, в конце концов, приняла его. И с тех самых пор, оловянная фигурка феникса, герба дома Вэсрионов, символа стойкости духа и перерождения души, стоит на тумбе у изголовья ее кровати. И эта мысль приносит Мэллиону радости несравненно больше, чем сама фигурка. Хотя, конечно, лучше нее с тех пор он так ничего и не создал.

***

Когда Мэллион вышел во двор, небо уже окрасилось багряной линией заката. По пути в замок он встретил нескольких стражников и конюха, рыжеволосого веснушчатого паренька, Олиса Пектера. Ведя под уздцы крупного гнедого мерина, он нервно оглядывался по сторонам.

– Олис! – Окликнул конюха Мэллион, преграждая ему путь.

От неожиданности юноша вздрогнул, едва не поскользнувшись в луже грязи. Обернувшись на Мэллиона, конюк как вкопанный остановился на месте.

– Добрый вечер, милорд, – Олис запнулся. На его лбу выступила испарина, – прошу прощения, но я должен идти…

Олис бросил взгляд в сторону въездных ворот замка, у которых сновало несколько стражников.

– В чем дело, Олис? Ты куда-то уезжаешь?

– О, нет, милорд, – конюх выдавил из себя улыбку, но его дрожащий голос выдавал его, – ваш отец...

Глаза Олиса Пектера нервно перебегали с конюшни на Мэллиона. Проследив за его взглядом, Мэллион разглядел выглянувшую из конюшни невысокую фигуру в темной мантии.

– Ваш отец приказал снарядить коня для одного из своих агентов... он… он посылает его с поручением на восток…

– Ты знаешь, куда именно? – Прервал его Мэллион.

Олис сглотнул, оглянувшись на проходящих мимо стражников.

– Э-э, нет, милорд, – пробормотал он, – мне точно неизвестно куда направляется агент, но, по всей видимости, это связано с поиском возможных союзников в грядущей войне.

Мэллион коротко кивнул, но ответ Олиса его не удовлетворил. Он видел, что конюх что-то скрывает, но у него уже не было времени выяснять это. Если Мэллион не вернется в свои покои через несколько минут, то придворные тетки устроят такой переполох, что всю следующую неделю ему и вовсе запретят покидать свои покои.

Несколько секунд Мэллион пристально вглядывался в стоящую у ворот фигуру, а затем обернулся на голос Олиса:

– Ну, я пойду, милорд, – поклонился конюх, уводя за собой коня, – хорошего вечера.

– И тебе, – улыбнулся Мэллион, и отошёл на шаг в сторону.

В следующий миг, когда он услышал встревоженный голос тетки Актильи, Мэллион хлопнул себя по лбу и тут же сорвался с места. В несколько шагов он пересёк двор, пробежав мимо дворцовой кухни, с которой доносился притягательный запах яблочного желе и куриного пирога. Взобравшись по ступенькам западной башни Катерсиса он оказался на третьем этаже замка. Небрежными отмашками ответив на приветствия встретившихся стражников, он пробежал так ещё несколько метров, пока резкая боль в левом боку не заставила его остановиться. Согнувшись пополам, и, жадно хватая ртом воздух, мальчик стоял возле бронзовой статуи его прадеда, лорда Керсина Вэрсиона. Именно ему все поколение Вэрсионов обязано тем, что он смог отвоевать большую часть захваченных Олуиками, Дорзеками, Гильдезийцами и прочими членами Союза Восьмерых территорий.

Отдышавшись, Мэллион пробежал в конец коридора, и остановился у лестницы, ведущей в его покои. Сверху доносился неразборчивый шум голос, топот шагов снующих по лестнице стражников и лязг доспехов.

Едва не попавшись на глаза часового, Мэллион юркнул в приоткрытую дверь, и оказался в коморке одной из служанок. Прислонившись спиной к стене, он облегченно выдохнул и опустился на пол.

– Ваша милость, здесь ее тоже нет, – выглянув в приоткрытую дверную щель, Мэллион разглядел спину рослого стражника.