— Этих двоих к нам в дом, тоже в подвал, цепь повесьте, путь тоже себя собаками почувствуют, а остальное, — указывает на мертвого мужчину Владимир, — зачистить. Чтобы ни пятнышка крови, ни единого следа. Ни-че-го. Иначе полиция наверняка подкопается, ведь исчезновение Башарова многих следаков заинтересует.

Оставляет ребят заниматься рутинной в принципе работой, а сам укладывает Нелли в машине на заднее сидение, укрывает пледом, затем садится на водительское место и буквально срывается с места, мечтая только о том, чтобы в городе, который уже начал просыпаться, не было пробок. Бог хранит их на дороге, до клиники добираются за считанные минуты. Бригада уже дожидается у приемного отделения, держа наготове и каталку, и набор для реанимации. Второе, слава Богам, не приходится использовать, но главный врач все равно задаёт логичный вопрос:

— Травмы похожи на пытки.

«И в этом ты чертовски прав», — не может не сыронизировать Владимир, понимая в какой ситуации оказался.

— Я обязан заявить в полицию, — добавляет доктор, следуя должностной инструкции.

И ему в лицо сразу же утыкается чужой кулак со сбитыми костяшками.

— Только пикни ты или твои люди, и сами окажетесь на соседней койке, усекли? — интересуется зловещим шепотом Владимир.

Он готов привести в исполнение любую угрозу, лишь бы они уже занялись своим делом, но при этом не вздумали болтать. Полиция и так ищет повод подкопаться к Соколову, засадить его за решетку на подольше, а тут такой чудесный повод образовался.

Медработники, видимо, впечатлилась, потому что вопросы перестают задавать, а уделяют всё свое внимание пациентке. Срезают остатки одежды, ставят капельницы, прослушивают сердце.

— Плохо, очень плохо, — бормочет врач, затем уже обращается к остальным, — у неё шок. И сердцебиение у ребенка всё тише. Срочно в реанимацию. Вы, — поднимает глаза на Владимира, — можете подождать в коридоре, внутрь вас не пустят.

А он и не стремится. Проследить за самочувствием девушки он все равно не сможет, проконтролировать же и снаружи получится. Другой вопрос, это как сообщить Ренату, что случилось. Он в этой же больнице, сам узнает со временем, и тогда Владимиру не поздоровится. Но ему, впервые за долгое время, страшно. На дрожащих ногах доходит до палаты босса, выдыхает, собираясь морально, и толкает дверь, оказываясь внутри.

Ренат его уже ждёт, сидит, подложив под спину сразу несколько подушек. Ноутбук и наушники в стороне — явно следил за происходящим в доме Башарова. И видел, в каком состоянии там была Нелли.

— Я… — начинает было Владимир, но поднятая вверх рука Соколова его останавливает.

— Молчать. Ни слова, пока я не позволю.

Хоть и выглядит внешне спокойным, но он в бешенстве — для Владимира это очевидно. Сжатые в кулаки руки так сильно, что ногти впиваются в грубую кожу ладоней, губы приподняты в оскале, словно у волка, взявшего след добычи, глаза горят адским огнем. Крик, что издает, полон гнева, обиды и горечи. И только после этого Ренат наконец заговаривает обманчиво тихо.

— Моя вина в этом тоже есть. Глупо было полагаться на того, кто изначально воспринял мою женитьбу словно проклятие. Да и дружба с Каримом скорее была однобокой: он всегда лишь принимал, что ему дают, но никогда не отдавал ничего в ответ.

— Не вините себя. Просто вы очень добрый, — пытается подбодрить Владимир, но видит, что у него получается не очень хорошо.

— Но не с Нелли. И посмотри, к чему это привело. Она буквально на грани жизни и смерти. Просто потому, что я посчитал нормальным в случае чего оставить главным по бизнесу и счетам левого мужика. Конечно, моя жена не ангел, но ведь жена, я сам её выбрал, — Ренат знает, что ему нет оправданий. Никаких на этом свете. Видимо, он проклят после того, что взял девушку насильно. — Она не хотела выходить замуж, её заставили. Она и ребенка не хотела, но не избавилась от него, когда забеременела, и даже полюбила. А я не обратил внимания. Блядь!

Владимир понимает, что ему сейчас тут не место, пока его хозяин не придет в себя, не поставит душу на место.

— Баринов и Алиса живы. Мы оставили их вам.

Обронив эту фразу, уходит, зная, что, пусть и не сильное, но это утешение. Лучше выместить ненависть на виновных, чем держать в себе.

Соколов же, оставшись один, вновь берет в руки ноутбук. Пересматривает кадры спасения Нелли снова и снова. На них она сама на себя не похожа. Совсем не напоминает ту дерзкую девчонку, какой он её увидел в отчем доме. Весёлая и беззаботная, сразу зацепила какие-то струны в душе мужчины, именно тогда он для себя решил: «Будет моей, не смотря ни на что!». А вышла какая-то ерунда из их семейной жизни — сплошная драма, полная боли и страданий. Но Нелли ему не изменяла, заставив смотреть, вот в чем проступок Рената. Не сделай он этого, может, все было бы проще.

«Если она придет в себя, обещаю, Аллах, сделаю всё для её счастья. А ребенок…даже если не выживет, отправится к пророку, мы же родим ещё. Много-много малышей во славу твою!», — чуть ли не впервые в жизни молится Соколов и надеется, что чудо произойдёт.

Соколов всегда получает то, чего хочет. Будь то территория, десять миллионов выручки за месяц или бургер с медвежатиной — ничто и никогда не шло против его воли. Теперь же, оказавшись в больнице, у него другое желание: чтобы жена, которой он так преступно пренебрегал, была с ним рядом. Учитывая тот факт, что в своем положении он её прикатить сюда не может, как и требовать чего-то от врачей, приходится ему поднапрячь Владимира. Тот удивительным образом ситуацию разруливает. На него вообще, по наблюдениям Рената, доктора и сестры смотрят с ужасом и благоговейным страхом. Как миленькие размещают девушку рядом с мужем, и он часами смотрит на её опутанное проводами и трубками тела, на котором нет живого места.

На шее странгуляционная борозда — Нелли душили так старательно, что след чернеет на бледной коже, всегда аккуратные ногти на руках и ногах местами вырваны с корнем, местами раздавлены, лишь мизинцы сохранены — под них «всего лишь» загоняли иглы. Красивая пышная грудь девушки изуродована следами ожогов. «Похоже, от сигарет», — с ужасом подмечает Ренат. — «Что же это за уроды, раз у них рука на беременную поднялась?». Даже себе такого он никогда не позволял, ведь должно быть в жизни хоть что-то святое.

— Хей, мелкая, не вздумай умирать, — просит мужчина у жены, легонько поглаживая её по руке, вкладывая в этот жест как можно больше нежности, — у нас там козявка растет, у тебя в животе. Неужели не хочешь увидеть собственного ребенка? Обещаю, ты будешь принимать участие в воспитании этого ребенка полное участие, я ни одного вопроса не решу, не учтя твоего мнения. Ну чего ещё ты хочешь? Чтобы я не изменял? Даже не посмотрю в чужую сторону. Завязать с криминалом? Согласен, надо это сделать, дабы нынешняя ситуация не повторилась. Денег у меня для отмыва уже столько, что хоть жопой их жуй, — уговаривает Нелли, как только может, — все будет хорошо. Мы выберемся из больницы, выздоровеем, будем жить долго и счастливо, насколько это вообще возможно с нашими темпераментами. Да, без ссор не обойдется, но мы найдём пути примирения. Это и называется семейной жизнью.

Он говорит долго, приводя всё новые и новые аргументы, не смотря на то, как сложно ему держаться в собственном состоянии — травмы никуда не испарились. Единственный момент, когда отвлекается, это в момент собственной перевязки. Сломанные кости по волшебству не срастаются, поэтому Соколов послушно терпит чужие руки на своем теле, иначе бы сам это делал. Когда же дело доходит до обработки ран Нелли, обязательно следит за тем, чтобы все происходило аккуратно и с величайшей осторожностью. Особенно страшно наблюдать за тем, как ей приходится питаться — через очередную капельницу.

— Володя, надеюсь, наши гости получили дружественный прием? — спрашивает у подчиненного Ренат, когда парнишка в очередной раз является ему на глаза с докладом.