Все складывалось. Через несколько минут противник окажется в полном смятении. Вот время для атаки. Нужно подать сигнал!

- Это кто-то из обозных, - холодно произнес граф Шейланд. – Поскольку мы не видим его, остается один путь: убейте всех.

Ханиды подняли Персты в тот же миг, когда герцог поднес рог к губам.

Именно в этот миг он понял кое-что. Я не умру. Не сегодня, не завтра, никогда! Вот о чем говорила Агата: я приду в собор и увижу ее на фреске! Спасибо за шуточку, подруга.

Персты Вильгельма полыхнули, превращая в пепел обозных слуг. Толпа разразилась криком и метнулась врассыпную. Вдова Шер упала наземь, закрыв голову руками. А герцог Ориджин пришпорил коня и помчался вскачь.

На ходу он трубил сигнал к атаке.

Шаваны не сразу заметили его. Все побежали и поскакали, он тоже… С опозданием степняки поняли, откуда трубит рог. Сразу двое нацелили Персты – и Эрвин рванул лошаденку в сторону. Полыхнул огонь, жаром обдало лицо.

Иона, стреляй! Убей их для меня!

Один подох сразу. Второй – через миг.

Эрвин вонзил шпоры и погнал кобылу прямо на озерный лед. Смола горит на льду, но он еще цел, - значит, выдержит и меня! Эрвин влетел в клубы дыма и снова затрубил сигнал.

Мигнул Перст. Чиркнула плеть – разлетелись ледяные брызги. Давай, сестрица!

Он не оглядывался, поскольку знал: Иона убьет каждого, кто поднимет Перст Вильгельма. Шаваны ее не видят – а значит, им конец! Эрвин мчал по льду сквозь черный смоляной дым, прямо к родному замку. Всю силу легких, сколько осталось, он вливал в рог.

Сзади раздался топот, шаванский отряд выехал на лед и помчал по его следам. Над головою засвистели стрелы. Иона, не отвлекайся на этих! Бей перстоносцев, с мелочью справлюсь сам!

Он направил лошадь на черное блестящее пятно, где смола уже догорела. Здесь лед истончился, трещины побежали от копыт. Если б не фреска Агаты, прямо сейчас я мог бы погибнуть. Но я же точно переживу битву – так сказала Праматерь!..

За спиной раздался треск и плеск, и дикое ржание. Конные лучники ухнули в полынью. Эрвин выехал на твердый белый лед – и опустил рог, когда увидел ворота замка. Они были открыты, оттуда выезжали верховые кайры. Отцовская конница была готова к атаке. Только и ждала сигнала!

Рог – к черту. Глас Зимы – твой час пришел! Эрвин вскинул клинок над головою и начал разворот. Мимо замка – обратно в поле. Копыта выбивали дробь, меч сверкал, словно искра. Ударная кавалерия вытекала из предполья. И на мост, и на лед – всюду сразу. Красно-черная волна вырастала на глазах, а Эрвин мчал впереди нее. Как буревестник перед штормовой тучей.

Теперь он скакал прямиком на орду. Тьма тьмущая шаванов! Если хоть на миг представить, сколько их… Не стоит даже миг тратить на ерунду. Неважно, сколько. Они сдохнут, а я нет. Агата обещала!

Эрвин выбросил клинок вперед, острием указал прямо в сердце орды. Гром копыт накатывал сзади. Силища Первой Зимы догнала его, уперлась в спину, толкнула вперед. Он вылетел со льда на берег и вонзился в толпу степняков.

Впереди оказались лучники. Все еще – лучники! Двуцветный шторм налетел слишком быстро, шаваны не успели перестроиться. Они стреляли – поспешно, беспорядочно, - а кайры врубались в них. Тяжелая кавалерия смела передние ряды. Опрокинулись кони, люди посыпались, смешались с землей. Несколько ханидов открыли огонь, но не успели спрятаться за спины прикрытия. Вдох спустя волна накрыла их, вышибла из седел, перемолола железом подков. Один очутился возле Эрвина. Сброшенный с коня, перекатился, вскочил на ноги, поднял Перст. Шлем слетел с него – лицо столичника, а не шавана. Ветеран бригады, шел за Паулем от самой Реки… Глас Зимы разнес ему череп.

Эрвин мчал сквозь врага и кроил, и колол. Легкие горели, рука наливалась свинцом. Но меч будто сам тянул ее, куда надо. Вот конный лучник – пустил стрелу, промазал – лук на миг застыл в руке. Удар – кисть отлетает, брызжет кровью культя. Вот ганта с длинным мечом – орет, заносит клинок. Ты слишком медлителен, парень! Эрвин уже скачет дальше, а тот обливается кровью, роняя за спину меч. Вот черные усы и злые глаза – так и полыхают яростью. Хорошо, когда у шлема нет забрала! Глас Зимы ставит подпись - багряный росчерк поперек лица.

Сестра, - думает Эрвин. Иона, любимая, этот праздник я хочу делить с тобой! Правда же, твой Перст достает сюда?

Голова врага лопается, как орех. Эрвин не успел донести меч, а она разлетелась сама. Эй, дорогая, не отбирай мое лакомство! Торт большой, возьми другой кусочек!

Впереди тяжелый отряд врага. Пластинчатая броня, длинные копья. Да, у шаванов тоже есть такое. И я мчу прямиком туда, а их - человек двести. При всем желании сестра не уложит столько… Светлая Агата, к тебе обращаюсь! Ты сказала: мы увидимся в соборе. Я точно запомнил: не на Звезде!

- За Север! За Агату!..

Красно-черное вокруг него, и красно-черное – в небе! Огненные снаряды, дымные хвосты - залп камнеметов. Бочонки смолы лопаются среди врагов, кони ржут и мечутся, встают на дыбы. Кайры врезаются в месиво. Тяжелые рыцари Стэтхема нанизывают шаванов на копья, точно жуков на иглы. У Эрвина нет копья, но есть Глас Зимы - быстрый, как ветер. А враг смятен и не успевает защищаться. Шаван шарахнулся от огня – прямо под клинок. Конь на дыбы – получай удар по ноге всадника. А этот только замахнулся – сразу сдох от плети. Ну что же ты, сестра! Я бы достал его, уколол под щитом, неужели не видишь?..

- Милоорд!.. – кричат откуда-то.

Он еле слышит. Оглушен звоном стали, громом копыт, грохотом крови в ушах.

- Милооорд, назааад!

Какого черта – назад?! Это мой торт, я хочу его съесть! Иона выдирает куски изо рта, а теперь еще вы?

- За Агату! За Север!.. – кричит он, рубя нового шавана.

То есть, думает, что кричит, а на деле – едва шепчет. И рука уже совсем тяжела, даже легкий Глас Зимы ощущается как молот.

- Берегитесь, милорд! Впереди Перст!

Точно! Вон там – шаван без меча, машет голой рукой, как дирижер в оркестре. Сейчас я его! Пока Иона не опередила!

Эрвин прорывается сквозь жидкое прикрытие. Чей-то меч свищет мимо головы, ответным ударом герцог разрубает шею. Бедные идиоты, на что вы надеетесь? Я же не могу умереть!

Он скачет прямо на ханида, и уже видит точку, куда войдет клинок Гласа Зимы. «Дирижер» делает взмах рукой. Плеть разбивает череп кобылы и на излете хлещет Эрвина по ребрам.

Он летит, он падает наземь. Хватается за собственный бок, чувствует холод стали. Ага, это вывернуло пластины брони. А это что? Скользкое, твердое, зазубренное… Обломок ребра? Торчит наружу?.. Нет, чушь какая-то! Агата поклялась, я не могу умереть сегодня!..

Вдох спустя его накрывает чудовищная боль.

На радостях Менсон крепко поцеловал жену и вспрыгнул на стол, опрокинув посуду.

- Брр-раво, кайры! Так держать!

Картина изменилась перед его глазами. Теперь Менсон видел не воинов и коней – а лучи. Из ворот замка лилась река прекрасного рубинового света. Широкой волною катилась по земле и смывала мусор. Ох, и много его было: всю долину усыпали куски зеленой, коричневой, желтой грязи – как бутылки и объедки после долгого застолья. Река сметала их с пути, подминала под себя, растворяла. Иногда попадался слишком твердый комок, река не могла сразу поглотить его. Тогда помогал кто-то невидимый: ниоткуда прилетала молния, раскалывала комок, и обломки тут же терялись в потоке. Река очищала долину, оставляя после себя лишь белый снег в алых каплях. Это было так красиво, что сердце старого шута пело от восторга.

Город тоже теперь выглядел иначе. Вместо стен, улиц и крыш Менсон видел живое существо: матерого, сильного, хищного зверя. Охотник ранил его, вогнав копье в грудь. Но зверь, рыча от ярости, ударил в ответ – и копье вылетело из раны, а охотник покатился кубарем, ломая себе кости. На глаза Менсона навернулись слезы радости:

- Смогли все-таки! Смогли, молодцы мои…