И затаил дыхание, силясь осознать, что происходит на поле боя. Чертов лабиринт – какой идиот его построил! – сильно мешал наблюдению. В просветы между глыб Эрвин видел то одно, то другое. Из хаотических обрывков собиралась картина.

Вот город… Собор Агаты, любимая фреска, игры с сестрой, поцелуи с Виолеттой. Парады на проспекте Славы, рынок, леденцы и белые голуби, мамин театр, ратуша с башенными часами, библиотека, чтобы скрыться от кайров и читать, пока не видят… Нет, это всего лишь память. Глаза наблюдают следующее: ворота выбиты, на башне флаг – явно не наш, на стенах солдаты – чужие. Над крышами дымные хвосты. Один, третий, седьмой... Город взят штурмом и подожжен Перстами. Идова тьма!

Вот озеро перед замком… Небесная лазурь с отражением скал. Несколько уток, отара овец на водопое, лодочка у причала. Иона: «Покатай меня», а Рихард: «Смотри, как я могу!» Разбегается по причалу, сверкая босыми пятками, прыгает лихо, с кувырком… Нет, это было когда-то. Сейчас озеро покрыто белым льдом с темными угольками трупов. Над ним стелется дым. Отец облил лед горящей смолой из камнеметов. Отличное решение: дымовая завеса мешает вражеским стрелкам. Персты не могут бить с дальнего берега.

Вот Рихард… «Эрвин, ты смешной! Это ж не прутик, а меч! Держи твердо, напряги запястье». Он в тренировочном зале, голый по пояс, поджарый, красивый. Любуется собой на фоне мелкого братца… Нет же, глупая память, снова ты путаешь! Рихард – вон там: не человек, а личный вымпел командира. Успешно ввел шаванов в бой и теперь скачет на северный фланг. Там, за валом, стоит наш батальон, прикрывая подступы к стене. Над батальоном знамя Блэкберри – того самого, кому Рихард служил греем.

А вот и замок. Сжимается сердце. Ненавистный замок, обожаемый замок, предмет горечи и гордости, обиды и восторга. Здесь все: великий каменный отец, семнадцать правил, сон под крики часовых, посвящения в кайры, слуги смывают кровь с мостовой. Здесь мать – глухая, особым способом закрытая, сбежавшая в облака. Здесь сестра – ранимая, как лепесток розы, единственная, живая. Здесь: стыд, бесконечный, днем и ночью, без продыху, за любой поступок. И здесь же – гордость: первая, нежданная, потому дикая. Я вернулся живым из Запределья. Я воин, я герцог. Я – Север!

К этому замку Эрвин чувствует то же, что булатный клинок – к кузнечному молоту и огненному горну.  Замок - мучитель и создатель в одном лице. В данный момент он гибнет.

Центральный корпус врага – шаванский – добрался до южного моста. Они не спешат идти на штурм, а методично, с минимальными потерями расстреливают замок. Мечут огненные стрелы в бойницы галерей, в окна жилых башен. Вспышка. Вспышка. Озерная башня, комната с трофеями. Вспышка. Южная башня, офицерский салон. Вспышка. Вспышка. Моя спальня. Будуар сестры. Вспышка…

Три башни горят. Не дымятся, а полыхают, словно свечи. Горят стропила, доски, драпировка на стенах. Горят гардины, гобелены, портреты предков, мои книги, сестринские куклы. На крышах вспыхивают катапульты, склады бочонков со смолой. Башни плещут огнем во двор, сеют по ветру куски пылающей материи. Войско отца – все, что осталось, – осыпает огненный снег.

Эрвин замирает, как статуя, и смотрит, не отводя глаз. Остальные беглецы – обозные слуги Шейланда – тоже стоят вокруг него. Они расслабились: добежали до долины, спрятались за шеренгу медведей - кажется, спаслись. А тут-то хорошо: Избранный побеждает, Первая Зима горит. Разинули рты, смотрят…

- Чего встали, к Избранному идем, - шепчет Эрвин вдове Шер.

Он взял ее с собой в качестве голоса, поскольку свой окончательно утратил. А также как маскировку: двое на одном коне – кто они, если не беглецы?

- Милорд, - шепчет вдова, - я вам соболезную.

Ее лицо пылает, а голос дрожит. Она тоже не сводит глаз с пожара. Перекрывая горечь гневом, Эрвин шипит:

- Чего встали! Быстрей к Избранному! Он нас спасет!

Вдова кричит его слова, а Эрвин пускает коня вскачь. Толпа приходит в движение и движется бегом через лабиринт, прямо к орде, рыщущей у замка.

Эрвин находит глазами своих. Вот Хайдер Лид верхом на осле, переодетый в погонщика. А вот сестра на одном коне с кайром Обри. Лицо Ионы в саже, из глаз бегут слезы, оставляя темные дорожки на щеках.

Толпа беглецов пересекает лабиринт. На пути встречаются солдаты: раненые бредут в тыл, вестовые мечутся между подразделений. Беглецы всем кричат:

- Нас атакуют сзади! Там Персты Вильгельма!

Кто-то пугается, кто-то не понимает, кто-то спешит доложить графу. Толпа бежит. Все ближе горящий замок и орда.

Похоже, лабиринт сделан в виде спирали. Они проходят виток за витком, пока не оказываются в последнем. Еще ряд ледяных глыб – и озеро, дым надо льдом, шаваны на берегу. А под ногами – трупы. Здесь был рубеж обороны, но перстоносцы взломали его, и кайры не успели отступить. Люди и лошади лежат вперемешку. Снежное поле засеяно покойниками. На нем вырастут мертвые деревья с черепами вместо плодов.

Эрвин способен выдержать это: как никак, имеется опыт. А вот сестра… С болью и страхом он смотрит на Иону. Она ведет коня между мертвыми телами и глядит вниз, не поднимая головы, и дрожит. Сестра задыхается от плача. Обри пытается утешить ее: что-то говорит на ухо, держит за плечо. Иона слишком ранима. Иона может вынести боль – но только свою собственную. Боль других – ее погибель.

Толпа беглецов выходит из лабиринта на берег озера. Их заметили, навстречу скачут шаваны. Слуги кричат:

- Где Избранный?! На нас напали!

Эрвин видит, что сестра остановилась между тел. Спешилась, нагнулась к трупу. Видимо, кто-то знакомый… Эрвин хочет крикнуть: «Сестра, ну что же ты?! Надо выиграть битву! До завтра сдохнет куча людей, и я в их числе. Ты сможешь плакать хоть месяц напролет, но не сейчас, сожри тебя тьма!»

Он не издает ни звука и прячет голову за плечо вдовы Шер, поскольку впереди, в какой-то сотне ярдов возникает граф Виттор Шейланд. Первая Зима уже не огрызается: молчат камнеметы, не стреляют лучники. Гарнизон тратит силы на то, чтобы сдержать пожар. Знатные шаваны покидают передовую линию и подъезжают к графу. Он хвалит их, они скалят зубы. Потом все вместе замечают обозных слуг.

- Эй, лысые хвосты! Какого черта вы здесь?

- Напали с тыла! Пожгли Перстами! Спасите!..

Главный среди ханидов – однорукий Сормах. Эрвин помнит этого гада: когда-то пощадил его. Милый Эрвин, - говорит он себе голосом альтессы, - никогда не щади сволочей.

- На ползунов напали сзади, - докладывает Сормах.

Граф перемещается ближе к толпе обозных. Эрвин впервые видит, как он делает это. Просто исчез в одном месте, а появился в другом! Это могло бы впечатлить, или даже породить сомнения: божественная сила не дается кому попало. Не может же он…

Но впереди пылает замок, а вокруг вмерзают в снег кайры, и плачет над ними сестра. Может, тьма сожри! Великая сила в руках подонка – да, так бывает!

- Что происходит, друзья мои?

Голос Шейланда самодоволен и слащав. Эрвина тянет блевать от его лицемерия. А может – от лихорадки. Все тело колотит, легкие горят, кишки лезут через горло.

- Что происходит, друзья мои?..

Беглецы сгибаются в поклонах. Эрвин тоже кланяется, не сходя с коня. Хватает за волосы вдову Шер и гнет к земле ее упрямую голову.

- Избранный, спаси нас! Враг атакует с тыла! У него Персты!

Граф хохочет:

- Ха-ха-ха! Да это невозможно!

- Поверь, мы правду говорим! Обстреляли со всех сторон! Сзади – бах, с боков – бах, сверху – бах. Кричали: первая, вторая, третья – залп! У них не один Перст, а целая куча!

- Вам привиделось.

- Гы-гы, бредят, лысые хвосты, - вместе с Сормахом смеются другие ханиды.

- В святой день клянемся Праотцами: так и было! Напали, обстреляли, подожгли. Всюду дым и огонь, мы спаслись только чудом!

И верно: со стороны Лидской дороги ползут редкие, но заметные клубы дыма. Граф Шейланд кривит губы:

- Ладно, я проверю сам.