Прихожане плакали чистосердечно и радостно, все взволнованные единым чувством любви к Пресвятой Деве Богородице.

И вот уже тропарь сменил кондак — краткое, как вздох, песнопение всей мощью тысячи голосов:

— Притецем, людие, к тихому сему и доброму пристанищу скорой Помошнице... Пречистая Богородица, предваряет на помощь и избавляет от великих бед и зол благонравныя и богобоящияся рабы Своя.

Кондак прозвучал, многоголосие ещё горним эхом перекатывалось под расписным куполом собора, и тут же мощно, упруго зазвучало Величание, снова в тысячу голосов, в полные груди, рождая единение: открой врата храма к испытаниям — и люди пойдут на муки, не прекратив пения.

— Величаем Тя, Пресвятая Дева, Богоизбранная Отроковице, и чтим образ Твой святый, имже точиши исцеления всем с верою притекающим!

Гермоген был неповторим: глаза сверкали, голос звучал чисто и мощно, каждое движение головы — гордое и величественное. Размахивая кадилом, он прошёл вдоль переднего ряда прихожан, поднялся на амвон, скрылся в алтаре, врата за ним на миг закрылись, а потом снова распахнулись — и показалось, что все прихожане, священнослужители двинулись в алтарь, чтобы прикоснуться к святой иконе, чтобы видеть своего пастыря, идти за ним, куда позовёт.

Но вот Гермоген снова появился на амвоне, снова запел сладкогласно и боголепно. Его нестарческие зоркие глаза видели тысячи умилённых лиц, по которым текли слёзы радости приобщения к святому таинству богослужения. Гермоген знал, что сейчас происходит в душах людей. Они и правда готовы на любой подвиг во имя веры, во имя Божьей Матери, Иисуса Христа, во имя Великой Руси. Он, их пастырь, мог повести за собой в сечу и на штурм вражеских крепостей, в поход до самого Иерусалима.

Ещё задолго до торжественной литургии в тиши домашнего покоя Гермоген много размышлял о той связи пастыря и паствы, какая должна возникать от общей веры в Божественное предание. Думая о святой иконе Казанской Божьей Матери, он считал, что предание о ней взяло начало из той поры, когда ещё только родился Иисус Христос, когда появились Святые Апостолы — первые христиане.

Да, враги святых икон отрицают их святость, они отвергают предание Апостолов. Но Гермоген верил, что отрицающие понесут кару на суде Божьем, ибо само Святое Писание осуждает их за отвержение Священного предания и зовёт христиан именем Иисуса Христа удаляться от всякого брата, поступающего бесчинно и не по преданию.

Гермоген считал, что в Святом Писании изложены все истины, необходимые для спасения людей, заложены священные действия при свершении святых таинств и правила церковного управления. «Без таинств, — утверждал Гермоген, — через которые преподносится христианам святая и спасающая благодать Божья, невозможно спасение, без Святого Духа, преподаваемого в таинстве миропомазания, невозможно понимание самого Святого Писания».

— Помните, братья и сёстры веры Христовой, если вы не прониклись благодатью Святого Духа через святые таинства, остановитесь, — предупреждал Гермоген с амвона.

Но прихожане прониклись благодатью Святого Духа и под песнопение покинули собор и крестным ходом потекли к месту, где несколько лет назад объявилась икона Божьей Матери.

Шествие возглавлял Гермоген, он шёл с крестом в руке, высокий, строгий, сам с ликом святого. Рядом с ним шёл игумен Богородицкого монастыря и нёс новоявленную икону Божьей Матери. За ними священнослужители несли хоругви и шла тысячная толпа горожан. Улицы Казани были запружены народом, большая часть которого были татары. Шествие вызвало у одних священный трепет, у других — настороженность. Но все они вместе с русскими мужиками и бабами провожали икону до места, где она явилась.

Гермогену было особенно отрадно исполнять торжественный обряд. Он — свидетель того события, когда в 1579 году от Рождества Христова, дня 23 июня произошло в Казани знаменательное событие. Тогда Гермоген был пресвитером Никольской церкви.

В тот год Казань по Божью допущению много пострадала от страшного пожара. Выгорели целые кварталы, слободы. А как сошёл пожар, в городе чуть не вспыхнула резня. Магометане видели гнев своего Бога за утверждение в их крае христианской веры и призывали в мечетях к очищению края от иноверцев. Но резни не случилось.

Когда иноверцы заволновались, Гермоген попросил архиереев служить во всех церквах молебны и просить Вседержителя вразумить магометан, сказать им, что Бог един, а чудотворные иконы служат всем, кто уповает на Божье Провидение. И в Казани наступило замирение, потому как матери и жёны удержали занесённые во гневе руки сынов и мужей своих именем Пресвятой Богородицы.

Вот Крестный ход подошёл к месту, где всё случилось. Оно было огорожено. И в маленькой часовенке перед образом иконы Божьей Матери денно и нощно горела лампада. А до пожара здесь стоял дом стрельца Кузьмичёва. Гермоген вспоминал: когда дом сгорел, стрелец собрался с духом построить на пепелище новый дом. Но в это время его десятилетней дочери Матрёне стала являться икона Богоматери во сне. Кузьмичёв, как истинный христианин, решил подождать с постройкой дома да посмотреть, чем всё кончится. А Матрёна каждую ночь видела икону Божьей Матери. И даже днём, когда засыпала, утомившись от дел.

В первый раз икона явилась в том же месяце июне, как был пожар. И Богоматерь велела девочке сказать воеводам и архиепископу, что икона её находится в земле на том месте, где был дом. И девочка смотрела на то место и видела там сияние священное.

Утром Матрёна рассказала сон матери, но та, убитая горем да окружённая сонмищем мирских забот, не дала внимания дочери и ещё поворчала на неё за то, что отрывает от дел. Девочка поплакала да и успокоилась. А на другую ночь видение девочке повторилось. Да пуще прежнего беспокоилась Богоматерь. И всё, может быть, оттого, что Кузьмичёв-стрелец весь день расчищал пожарище для нового дома.

Матрёна снова дальше матери не пошла, ей рассказала, что Богоматерь сердится за невнимание к ней. Матрёна плакала, дрожала от страха. Мать выслушала её, но попыталась успокоить, сама думая, что на её дочь напал трясунец из-за пожара и надо будет показать бабке-ворожее.

Девочка и на этот раз кой-как успокоилась. Да в полдень и уснула, обласканная тёплым солнцем. Легла она в глубине двора на рядне, которое бросила на траву. Лишь только сон крепко сковал её, Божественные силы перенесли Матрёну на середину двора, и здесь она в какой раз увидела икону Пресвятой Богородицы. От её лица исходили огненные лучи столь странные, что Матрёна подумала: не спасёт икону, быть ей сожжённой этими лучами.

В сей же миг от иконы раздался грозный и гневный голос: «Если ты не поведаешь глаголов моих, аз явлюсь на другом месте, но ты будешь болеть, доколе не лишишься жизни». И тут сонной Матрёне показалось, что она умирает, — и умерла бы, да мать вовремя разбудила. Очнувшись, она стала звать отца, а на мать не обращала внимания. Но отца во дворе не оказалось, а мать, осеняя себя крестом, стала уверять дочь, что и выслушает, и поможет, в чём надо.

Матрёна рассказала матери о явлении, а после чего встала, взяла мать за руку и повела в город, вела, пока не увидела палаты архиепископа, показала на них матери и сказала не по-детски повелительно:

— Иди туда, матушка, расскажи мой сон.

Мать не отважилась идти одна, сама взяла Матрёну крепко за руку, повела в палаты архиепископа. Тогда-то и встретил их по дороге к палатам пресвитер Никольской церкви Гермоген. Упали они перед ним на колени и со слезами на глазах стали причитать да с пятое на десятое поведали о приключении с Матрёной.

И Гермоген повелел им:

— Ты, мать-стрельчиха, и ты, отрочица Матрёна, идите и копайте землю там, где указано. А мы придём! — Гермоген благословил их.

— С нами крестная сила! — молилась стрельчиха и усердна касалась лбом вытоптанной земли.

Вернувшись домой, стрельчиха и её дочь взяли заступы и не мешкая стали копать землю там, где Матрёна проснулась в последний раз. Им на помощь пришли соседи, все копали, но ничего не находили. И пришло к девочке озарение: ведь некая святая сила перенесла её на то место, где стояла печь. Лишь во сне она уползла на траву. И взяла Матрёна заступ, перекрестилась да и начала копать на том месте, где стояла печь на деревянной подклети. И не подпускала никого: всё сама, сама, да торопливо, потом обливаясь, изнеможение чувствуя, но, одолев его, силу необыкновенную обрела. И выкопала яму, что самой выше пояса, да ширины хоть ложись вдоль и поперёк. Наверху уже кричали, дескать, хватит землю терзать, но Матрёна из последних сил на заступ налегала. Да вот он и упёрся во что-то. Матрёна руками стала разгребать неподатливую землю, пальцы в кровь обдирая. И выкопала: сверху ветхая суконная тряпица вишнёвого цвета лежит. Матрёна осторожно сняла её. Под тряпицей — земля мелкая, а как Матрёна расторнула землю, так и открылась икона Богородицы с Предвечным младенцем, светлая, без порчи красок, будто внове написанная. Матрёна только два пальца подсунула в землю под неё, а она сама с ложа поднялась. Страх обуял всех женщин, разбегаться стали. А Матрёна встала с иконою в руках и из ямы, будто не была она ей по грудь, легко вышагнула.