Иов знал, что Борис и прав, и невиновен в смерти Андрея. Могло быть и то, что князь Василий Шуйский сделает в Угличе всё, чтобы лёг позор на чело Бориса. И однако же Иов настаивал. У него был свой резон. «Что бы ни сказал Шуйский, народ, и особо торговые люди, поверят своему князю-шубнику», — считал патриарх.
— Перед лицом Всевышнего, сын мой, прошу послать в Углич князя Василия. Не спрашивай, почему упорен: сие покажет время.
— Отче владыко святейший, ты потерял в меня веру? Господи, неужели это так? Но пред тобою я чист!
Иов оставался непреклонен. И Борис знал, что не сможет сломить его воли. Патриарх перекрестился на образ Казанской Божьей Матери и попросил:
— Прояви, святая Богородица, милосердие, вразуми моего сына, дабы послал на допыт князя Василия Шуйского. Чего бояться, если он чист перед Всевышним.
— Владыко! — воскликнул Борис.
— Дело сие не статочное, — повернувшись к Борису, продолжал Иов. — Ещё пошли окольничьего Андрея Клешнина. — Пояснять Иов не стал, зачем нужен Клешнин, но про себя подумал: «Сей муж оградит тебя от навета Василия».
Борис задумался. Он лихорадочно искал ответ на вопрос, чего добивался Иов. И пришёл к мысли о том, что любимый и высокочтимый им первосвятитель неведомым путём ведёт его к очищению от греха. Ещё Борис уяснил, что Иов знает неизмеримо больше того, о чём уже сказал, о чём дал понять.
— Благодарю, отче владыко, что наставляешь своего сына на путь истинный. Я всё сделаю так, как ты велишь. На допыт поедет князь Василий Шуйский, а с ним все, кого ты назовёшь. Ты после Бога высший судья и наставник! — И Борис склонил голову.
Иов осенил Бориса крестом.
— Аминь. А Василия я сам оповещу. Сей же час и отправлюсь к нему.
И снова Борис увидел в этом мудрость патриарха. Да, если бы он сам просил князя Василия, тот разгадал бы сию хитрость. И мог сказать, что Борис пытается задобрить его, хотя и поручает очень щепетильное дело. И Годунов пожелал патриарху:
— Да пошлёт тебе, владыко, Всевышний долгие лета здравия.
Они расстались. Иов не сказал Борису, что от себя пошлёт в Углич человека глубоко честного и бесстрашного перед лицом власть предержащих. Этим человеком был митрополит Крутицкий Геласий.
Иов рассчитывал, что столь разные по характеру люди, как князь Шуйский и митрополит Геласий сделают всё, чтобы восторжествовала истина. И Василий, и Геласий будут искать в Угличе правду и только правду. Геласий предан вере Христовой, вся его жизнь — подвиг во имя веры и православной церкви. В монастырской церкви под Ярославлем прятал опальных священнослужителей от Ивана Грозного. И уберёг от расправы, хотя сам чудом остался жив. Геласий донесёт слово правды с любого амвона, и никто не заставит его сказать ложь. Иов хорошо знал крепость духа митрополита Геласия.
С твёрдостью Иов мог бы сказать, что познал и Бориса. Многие черты характера ему не нравились в Годунове. Иногда в сердцах Иов говорил, что правитель изворотлив, аки бес, не лишён мшеломства. Лестью пытается покорять людей. Предложив послать на допыт князя Мстиславского, Борис хотел польстить князю. А поскольку Мстиславский тайно ненавидел князей Нагих, то не будет же он нести поклёп на Бориса в их пользу. Вот и заручительство.
Князь Василий — другое. Он и весь род Шуйских какой год уже в тайной опале от Бориса. Пойдёт ли князь Василий против истины в пользу Бориса при расследовании угличского дела? Иов был убеждён, что Шуйский даже ижицей не поступится в угоду лжи.
Смущало Иова одно. Выходило, что Борис нашёл-таки снисхождение у Шуйских за свои деяния. Это он помог жениться младшему брату Шуйских Дмитрию на своей юной свояченице, сестре его жены Марии. Да что женитьба! Не без участия, вернее, по воле Бориса Годунова Дмитрию было пожаловано боярство. И возникло у Иова сомнение по поводу князя Василия: отступится князь. Надо же выплачивать долги за младшего брата. И оставалось лишь надеяться, что верность царю, честь князя и долг христианина возьмут верх над корыстью.
Рассудив подобным образом, Иов не мешкая отправился к Василию Шуйскому. А на Крутицкое подворье к Геласию послал проворного дьякона Николая.
Князя Шуйского Иов нашёл только в полдень в Государевом Совете. Каждый день бояре и дворяне московские просыпаются летом с восходом солнца и идут в Кремль, присутствуют в Совете с утра и долгие часы. Сюда часто приходил царь перед обедней и с Совета шёл в Благовещенский собор на богослужение. Бояре и дворяне — члены Совета, сопровождали царя в собор.
Иов отвёл князя Василия в сторону, сказал:
— По воле государя, князь Василий, тебе следует ехать в Углич на допыт. При тебе будут митрополит Геласий, окольничий Клешнин и дьяк Вылузгин.
— Воля государя превыше всего, святейший. Выеду сей же час. И пусть государь верит, что сделал правильный выбор, — ответил князь Василий.
— С Богом, сын мой. Да не согреши в угоду дьявольским силам, — предупредил патриарх и осенил князя крестом. Ему больше не хотелось общаться с Василием Шуйским, и он не задержался в Совете, где и в другое-то время не любил бывать.
Иов снова почувствовал желание побыть одному. Вольно или невольно, он становился одним из главных судей угличского дела. И он стал готовиться к тому, чтобы свершить правый суд. Над кем, сие для патриарха не имело значения, было бы наказано зло детоубийства да правда к свету поднялась.
А в палатах Иова ждал дворецкий царя Григорий Васильевич Годунов. Домоправительница патриарха, суровая, вечная старушка Серафима, встретила его на пороге.
— Батюшка мой любезный, тебя ждёт окаянный Григорий Васильевич. В моленной сидит.
Патриарх, не разоблачаясь, прошёл в домашнюю церковь. Там он увидел коленопреклонённого дядю Бориса Годунова. Он сразу встал, как только вошёл патриарх. Вид у Григория — краше в гроб кладут. «С чего бы? И с чем пожаловал?» — спросил себя Иов.
В роду Годуновых это был самый добрый, совестливый и безобидный человек. За эти душевные отклики и любил царь Фёдор своего дворецкого. Но в последнее время, а встречались они почти каждый день, Иов заметил, что душевный покой Григория нарушен. Был он похож на рыбу, которая мечется-снуётся подо льдом в поисках отдушины.
«И на исповедь какую неделю не приходит», — мелькнуло у Иова. Он спросил:
— Что привело тебя, сын мой? — И осенил Григория крестным знамением.
— Страх кары Господней, святейший владыко.
— Блажен человек, которому Господь не вменит греха и в чьём духе нет лукавства, — тихо произнёс Иов.
— Убьёт грешника зло, и ненавидящие праведного погибнут, — ответил Григорий.
— Покайся, сын мой, облегчи бремя души.
— Ради имени твоего, Господи, прости согрешение моё, ибо велико оно, тянет в пучины адовы.
В покои патриарха приходили с покаянием именитые бояре, дворяне, дьяки, но Иов хорошо знал их «искренность». Они каялись в мелких грешках, но скрывали даже прелюбодеяние. А уж если и признавались, то требовали от патриарха, чего не надо требовать — клятвенного заверения в тайне исповеди. Но ещё никто и никогда не покаялся в свершении тяжкого преступления. Здесь страх был господином. Ему и только ему подчинялись грешники, в остальном уповая на «авось». Авось грех не будет раскрыт.
И впервые за многие годы службы Иов становился тайным поверенным злого умысла, навеянного разве что нечистыми силами. Иов это понял, ещё не выслушав Григория Годунова.
— Что тяготит твою душу, сын мой? Излей её мне и Господу Богу, — Иов положил на голову Григория тяжёлый золотой крест и жал его до той поры, пока дворецкий не опустился на колени. — Не косней, не испытывай терпения Господа Бога, мужайся, и да укрепится сердце твоё.
И потекло покаяние Григория Годунова. И с каждым его словом душа патриарха всё больше леденела от ужаса. Ему казалось, что он вот-вот упадёт и душа расстанется с телом.
— ...И тогда они позвали меня и велели думать, как извести отрока, какими ядами-снадобьями лишить жизни, чьей рукой вложить в уста царевича зелья. Я заливался слезами, отказывался. Меня упрекали, что я пособник зла и мракобесия, что как был опричником-кромешником, так и остался им, да прикидываюсь святошей. Низвергни, Всевышний, на мою голову громы небесные. Да не простит Всевышний во веки веков мой низкий грех! — воскликнул Григорий. И уронил голову на пол, стал биться ею.