Но теперь… теперь Кирсан увидит великолепные города, чудеса науки и техники, шедевры чужого искусства… Как поездка в волшебный город или Диснейленд, только по-настоящему.

Планету он увидел с орбиты, с обзорной палубы корабля: всего один город, мерцающий огнями, остальная поверхность темна.

— Это Туллоран, недавно заселенная планета, — пояснил Эвада, — всего шесть миллионов населения. Остальная поверхность — равнины и леса, и мы не планируем заселять ее полностью.

— Хм… Балларан, Вардоран, Туллоран… Все названия ваших… кхм, наших планет такие похожие?

— Они не похожие, они одинаковые по смыслу. «Ран» — место под чем-либо. Например, «долран» — место под шкафом, холодильником или другой мебелью. Балла — солнце нашего родного мира, и соответственно, Балларан дословно значит «место под солнцем». Вардо и Тулло — солнца соответствующих планет, и таким образом, любая наша планета называется «место под таким-то солнцем». Все просто.

Посадка на Туллоран заняла некоторое время, так что Кирсан и Эвада прибыли в космопорт только утром. Сам космопорт похож на морской порт, только вместо доков и причалов — несколько шершавое и очень твердое покрытие. Общая площадь никак не меньше тридцати квадратных километров, впрочем, пассажирские шаттлы садятся недалеко от терминала.

Формальности были довольно короткие: Эвада завел Ская в помещение службы безопасности, где с него просто сняли биометрические данные, включая снимок сетчатки, отпечатки пальцев и некий параметр мозга, уникальный для каждого человека.

— Надо обождать десять минут, — сообщил офицер, производивший манипуляции.

Через десять минут он вручил Скаю легкий фрагментный браслет из серебристого материала вроде пластика, но твердого и прочного.

— Твой опознавательный браслет. Добро пожаловать.

— Спасибо. Это тут вместо паспорта?

— Паспорт?

— Я объясню, — сказал Эвада, пожелал офицеру штатного дежурства и кивнул Скаю: — пошли.

Пока они ехали за пределы космопорта на подвижной ленте тротуара-транспортера, Эвада пояснил:

— Это браслет, который невозможно подделать или взломать. Он работает, только пока надет на твою руку, и таким образом удостоверяет твою личность. Если его попытается надеть чужак — моментально пойдет сигнал тревоги.

— Хм… Вы ксенофобы? Окей, мы ксенофобы?

— Нет. Просто не пускаем к себе чужаков. Так все делают, и дело даже не в неприязни к существам иного вида, хотя она имеет место быть. Чужак приносит с собой что? Своих микроорганизмов. Против которых нет иммунитета ни у нас, ни у растений и животных этой планеты. К услугам гостей удобные закрытые гостевые блоки с комфортными для них условиями, откуда можно связаться с кем угодно, совершить любую сделку, поучаствовать в научной конференции и так далее. Если чужак пробрался за пределы космопорта и к тому же маскируется под нас… у него вряд ли дружественные намерения.

Браслет сел на руку и обжался на соединительных резинках. Удобно.

«Обнаружен идентификационный браслет. Сигнал проверен, совпадает с базой данных», сообщил искин.

— Ладно, и куда мы сейчас? Город посмотрим?

Эвада вздохнул.

— Да не на что тут смотреть. Это строго колониальный город, в нем нет никаких чудес. Только жилые массивы и сопутствующая инфраструктура. Город как город. Тут для туристов ничего нет. В общем, мы прибыли немного не в такт времени суток, нам скоро спать бы лечь, а тут утро. Правда, тут и сутки — половина стандартных, примерно одиннадцать часов. Так что если сейчас ляжем спать — проснемся снова утром.

— И как местные приспосабливаются?

— Никак. Время суток влияет только на освещение. Днем солнечное, ночью искусственное. Ты просто живешь по стандартному распорядку, как и остальной мир вокруг тебя. У нас нет периода общего сна, как на Земле, город никогда не спит и в любой момент времени примерно две трети жителей бодрствуют. Так везде.

— А разве не логично, что если ты родился и живешь на планете, где иная длительность суток — то ты к ней приспособлен?

Эвада покачал головой.

— Нет. Твой жизненный ритм рассчитан на двадцатичетырехчасовой день. Миллионы лет твои предки жили таким распорядком, и если твои потомки родятся и вырастут на Туллоране — они все равно не смогут жить тут по здешним суткам. Одно поколение — слишком мало, чтобы изменить «настройки», не менявшиеся миллионы лет. Ты должен спать семь-восемь часов в сутки — а тут сутки это всего одиннадцать часов с хвостиком. Твой процесс сна рассчитан на определенную продолжительность и его так просто не поменять… Ты знаешь, что шиншилла, если она вынуждена вести дневной образ жизни, живет не восемнадцать-двадцать лет, а около восьми? С людьми та же ситуация.

Прямо за пределами космопорта находилась посадочная платформа монорельса, но этот монорельс показался Кирсану несерьезным, игрушечным. Вагончики на четыре человека — это шутка или?..

Эвада преспокойно сел в самый первый вагончик, Кирсан последовал его примеру.

— Ждать отправки долго?

— Как только пристегнешься.

— Хренасе… Крутецкое кресло, прям как в истребителе…

— Ты не поверишь… оно и есть от истребителя. Это стандартное катапультируемое кресло.

Скай пристегнулся.

— Ближайший спальный район, запуск! — четко и раздельно произнес Эвада.

И вагончик стартовал, с легкой вибрацией наращивая скорость, да так резво, что перегрузка вдавила Ская в кресло.

— Ух ты ж епта!

Он полагал, что сможет из кабинки оглядеть город с высоты монорельса — хрен там. Снаружи все слилось в размазанное пятно.

— Черт, какая тут скорость?!!

— Где-то пятьсот земных километров в час, плюс-минус.

— Ух-х… Слушай, а что будет, если кабинка слетит с рельса на такой-то скорости?

— Не знаю. Никто не знает. Еще ни одна не слетела.

— А зачем тогда катапультируемые кресла⁈

— Этого тоже никто не знает. Создатель системы умер в безвестности, вдали от дома… Эти кресла стоили ему карьеры. Тут многослойная система безопасности. Во-первых, каждый вагончик конструктивно часть монорельса, он не отделяется от нее. Чтобы снять вагон, его нужно разобрать. Он прочный. Движением управляет мощный искусственный интеллект, система сбоев не дает. Каждая кабинка оснащена собственным искином, который следит за обстановкой и по необходимости включает тормоза. На крайний случай кресла автоматически катапультируются, если сзади или спереди в четырех сотнях метров появляется другой вагон. Но на практике такого еще не случалось. Именно потому создателя этой системы раскритиковали за нецелесообразный перерасход ресурсов на катапультируемые кресла: зачем кресла, если за восемьдесят лет система не допустила ни одной аварии с жертвами? И он уехал к радалгастам — строить для них безаварийные монорельсы. Там и умер.

— Кто такие радалгасты?

— Высокоразвитый разумный вид. Одна из одиннадцати рас Совета.

— Хм… А кресла в кабинки продолжают устанавливать все равно?

— Ага. Потому что главный инженер на заводе, где эти кабинки производят, послал всех критиков лесом. Дескать, умники, свой монорельс спроектируйте. А если не можете — я буду делать, как спроектировано конструктором. Его поддержали главинжи аналогичных предприятий поменьше. И вообще, уже было заказано полтора миллиарда катапультируемых кресел на трех крупнейших заводах — куда их девать? При этом главинжи заводов аэрокосмического оборудования оказались сторонниками главного конструктора монорельса, между собой договорились и остановить производство кресел отказались.

— Ха-ха… Только я не понял… А что, главинженер завода сам решает, что производить? Над ним нет руководства отрасли, министерства там?

Эвада покачал головой:

— Есть, ну и что с того? Понимаешь, у нас многое не так, как у вас. Ты, вероятно, еще не добрался до тонкостей балларанского языка, потому вот тебе интересный факт: в нем нет слова «субординация». По той простой причине, что этим словом у нас нечего обозначать.