Услышав голос тихий и глухой, остановлюсь с протянутой рукой, сжимая прошлогоднюю газету. Снег падает по направленью к лету и замирает где-то за рекой. Гудок оттуда хриплый и глухой всё тянется без эха, без ответа. Я в сумерках ищу источник света за городской невидимой чертой, давно уже от стаи той отсталый. Слетает незаметно снег усталый. Его ловлю я ртом, и, застегнув пальто, гляжу в незамерзающие лужи, гордясь лишь мне заметной красотой, и радуюсь: могло бы быть и хуже. И странно, что оставлена была за рубежом осеннего стекла рукой рассеянной полоска этой суши. Москва Это я ни к кому. Закрываю глаза и плыву в Карфаген моих зим, где посыпаны солью дворы, где татары живут с незапамятно-мутной поры и где в пять пополудни давно уж не видно ни зги. Жёлтый булочной свет на сугроба холодной муке, и в кромешности труб блеск летит по незримой реке. Там вглухую играли у сытных парных кабаков. А теперь ты стоишь у трамвайных бессмертных кругов. Ты стоишь у прудов, на закраинах дуг голубых, на старинном снегу. Говоришь ты, но голос твой тих. Я тебя не встречал ни с друзьями, ни в школьных дворах. Лишь порой на семейных обрамленных фото, что стоят на комодах в теперь опустевших домах. Там, где шарят впотьмах звёзды, фары машин в тишине и при ясной погоде. Я тебя узнаю. Закрываю глаза и плыву, абонент всех сетей, по бездомной теперь Божедомке. Ты меня не ищи ни по спискам, ни в ликах витрин. Я живу далеко, у какой-то невидимой кромки. Родная речь И снова я ушёл в родную речь: «Сыр», «Хлеб», «Оргтехника», Кинотеатр «Керчь». Туда, где жизнь свернулась на краю, там, где конечная, где я тебя люблю. Где я стою на ветреном углу с брюнеткой ветреной, товароведом Женей, что ведает неведомый товар, с романом Шелдона. Короче говоря, другая эра. Странные картины застыли в павильонах февраля. Чужие имена, дойдя до половины, вдруг замерзают. Гулкая земля звенит. И ржавая имперская заря трепещет вымпелом над очередью длинной. Но сделай шаг, и наполняет грудь гарь честности на пушкинских снегах, что светятся по далям околотка, и пригородный лес рисунком лёгким плывёт в окне автобусной зимы. Грохочет дверь. Закончена посадка, и глохнущие близких голоса едва ли различимы, далеки. Родная речь из тьмы и тьмы, и тьмы за слюдяным стеклом в утробно-донном льду, где тщетное тепло моей руки уже не оставляет отпечатка. Непереводимое
Ждут, чифирят, канают, доят, стебают, пробуют на зуб, за зоб, мозги друг другу моют, жалеют, плачут и зовут. Базлают, льют, лабают, бдят, ждут, осаждают дверь лабаза, берут на понт, живьём едят, честят, зелёнкой жгут заразу. Ждут на перронах, мразь жуют, морочат, прочат – жив покуда, дымят, смолят, раза дают, ждут керосина, лета, чуда. Тончают, ждут, рука руку моет, на уши вешают лапшу, прут, заправляют, пьют и кроют, рвут антифризом, стригут паршу. Закосят, заметут и ждут, снуют, кусают, выжирают, дают потянуть, шкуру дерут, отлив, дрочат возле сарая. Сыреют, греют, ждут и жгут, подмётки режут и балдеют, потом годят и ни гугу, потом жалеют о содеян — ном. Тепло. Висит осенний свет, и стылый пласт листвы и тлена застыл в саду. И ты, присев на полусгнившее полено, вдруг вспомнишь, как прекраснее азалии ждала нас жизнь с цветами на вокзале. Анатомия любви Вен венок, «Медуза горгона», arbor vitae, борозд корона, древовидная вязь мозжечка. По височной кости читая, за преградой, за чудным барьером, в веществе горделиво-сером две мечты лежат, как чета. Сухожилий бережны пяльца, и нанизаны нежно пальцы, и затопленный сердца склеп, шеи ствол с кольцеваньем лет. Помнишь, в детстве покои мумий, сто костей известковых в сумме, где солей сероватый след. Сочащиеся грозди почек, средоточие мочеточников и седалищный разворот, перистальтики юркий крот. Замечательно ниспадая, лабиринты переплетает в глубине слоистых пород. Кровяная сизая окись, слизистый купорос и пасынок волос, в темноте отсидевший срок. Фавна витиеватый рог, замерший, как усталый мальчик, всё бегущий во сне на даче: голенаст и членистоног. И змеящийся эпителий, пока тело лежит в постели, неустанно шуршит в ночи. Только тень на стене молчит. И кто знает, что с нею будет, когда шум случайный разбудит и душа во сне закричит. |
