– Герберт Уэллс, «Война миров». – Бывшая заведующая почтой покачала головой. – Только он не ученый, а писатель-фантаст. Он все придумал, на Марсе разумной жизни нет, это научный факт.

– Ну, нет на Марсе, так на другой планете есть, хотя бы на Луне.

– Луна не планета, а спутник Земли, и там тоже жизни нет.

– А вот и неизвестно! – Авдотья Николаевна ткнула пальцем в окно, за которым сияла полная луна. – На другой-то стороне, которую не видно, никто не знает, что делается! Я по телевизору передачу смотрела…

Андрей хорошо знал своего быстро загорающегося и так же быстро остывающего друга и поэтому был уверен, что ни на какую Лысую горку тот не пойдет. Ясно же, что напечатанное на старой раздолбанной машинке письмо никакого отношения к инопланетным «летающим тарелкам», даже если те реально и существуют, иметь не может.

– Никого и ничего ты на Лысой горке не найдешь, кроме местной шпаны, – убеждал друга Андрей. – Следы надо не на горке, а у тебя в подъезде искать. Я думаю, кто-то из соседей над тобой решил посмеяться. Надоело людям твои музыкальные концерты слушать, вот и подсунули в ящик письмо. Сейчас зубы скалят и руки потирают. Давай в выходные небольшое расследование проведем, разберемся.

– Давай, – согласился Николай.

Мысль о соседской мести была не лишена оснований. Каждый вечер, если не было дежурства, Неодинокий ставил пластинку из своей регулярно пополняемой коллекции виниловых дисков на «Электронику ЭП-017» с прямым приводом⁸, выводил звук на максимум и отключался от действительности. Ровно в двадцать три часа он поднимал иглу звукоснимателя – правила соцкультбыта Коля уважал. Но до двадцати трех попасть в сорок пятую квартиру на четвертом этаже «дома высокой культуры»⁹ можно было, только взломав дверь. Что неоднократно и безуспешно пытались предпринять соседи.

Андрею показалось тогда, что Неодинокий к его доводам прислушался и порыв «пойти и разобраться» пропал. Они еще немного поболтали о том о сем, и Коля ушел. На следующий день у него значилась суточная смена, и надо было выспаться.

Но на смену Николай не вышел. Андрей узнал об этом не сразу. Придя утром на работу, он, как обычно, с головой погрузился в заботы, так или иначе связанные с хлопотной должностью заведующего неврологическим отделением скорой медицинской помощи, на которую был не так давно назначен – к собственному удивлению и огорчению других претендентов. Просидев сорок минут на оперативке у главного врача с обязательной политинформацией¹⁰ в конце, он затем искал замену заболевшей докторше Петровой, ругался с «заправочной», не укомплектовавшей медицинские ящики бригад столь нужным «Лазиксом», просил бригадира водителей связаться с автобазой и заменить машину с неисправным отопителем – все же не май месяц на дворе…

Когда Андрей наконец шел к своему кабинету, где собирался заняться проверкой карт вызовов, его по селектору вызвали к начмеду. У последнего шло заседание лечебно-контрольной комиссии. Разбирали грубую ошибку доктора Бажина, «проморгавшего» ишемический инсульт с классическим гемипарезом, приняв его за безобидный поясничный остеохондроз, и требовалось авторитетное заключение невропатолога, без пяти минут кандидата наук. Андрей заседаний лечебно-контрольной комиссии не любил. По его мнению, они всегда чересчур затягивались, и то, что можно было обсудить за тридцать минут, разбирали часа полтора, иногда два. Но доктора Бажина Андрей не любил еще больше. Вальяжный, самоуверенный, с чеховской бородкой и саквояжем а-ля земский доктор, Бажин страдал завышенной самооценкой и полным отсутствием самокритики. На вызовах он бесцеремонно требовал от родственников пациентов чай с «чем-нибудь», не отказывался и от рюмочки. В дни высокой нагрузки, когда бригады не успевали вернуться на подстанцию и выполняли по четырнадцать – шестнадцать вызовов за смену, Бажин со своими чаепитиями выезжал не более восьми раз. Да еще умудрялся договариваться со старшими диспетчерами, чтобы его не посылали на «уличные» поводы, автомобильные аварии и случаи с высокой вероятностью реанимационных мероприятий и отсутствием перспектив угоститься чаем. Поэтому сегодня Андрей с удовольствием понаблюдал, как иезуитски начмед вытягивает жилы из Бажина, а тот потеет, бледнеет, трясет бородкой и заикается. И, когда слово предоставили эксперту, то есть ему, Сергееву, не преминул указать на вопиющую безграмотность провинившегося доктора.

В кабинет номер шесть на втором этаже, который они делили с Виталием Исааковичем Белорецким, заведующим кардиологическим отделением, Андрей зашел только в половине первого.

– Где ты пропадаешь? Тебе Людмила из диспетчерской уже раз пять звонила, – объявил Белорецкий.

Андрей решил в диспетчерскую не перезванивать и поспешил вниз. Старший диспетчер Людмила Зотова пять раз по пустякам звонить не будет.

Людмила вышла к нему, взяла за рукав, отвела в сторону.

– Андрей, это не твое отделение, но вы же с Неодиноким друзья?

Коля работал врачом в линейных бригадах – «пехоте» скорой, работой своей был доволен, в «спецы» – кардиологи или невропатологи – не стремился. Дружили они с Андреем еще с института, вместе вкалывали в стройотрядах, Неодинокий был свидетелем на свадьбе Андрея и Оксаны, о чем знала вся скорая.

– Друзья. – Андрей напрягся. – Что он натворил?

– Не натворил, он на смену не вышел. Первый раз, сколько я его знаю, не вышел и не предупредил.

Андрей почувствовал озноб, как будто в коридоре вдруг резко похолодало. Коля всегда крайне ответственно относился к дежурствам и даже с высоченной температурой шел до ближайшего телефона-автомата, чтобы предупредить диспетчерскую о своей внезапной болезни.

– Может, съездишь к нему? – предложила Зотова. – Машину я дам.

– Конечно, съезжу, спасибо, Люда. Сейчас оденусь только.

Андрей повернулся и быстрым шагом двинулся к лестнице.

«Значит, все-таки Коля вечером отправился на Лысую горку, – думал он на ходу. – Может, проторчал там всю ночь и просто проспал? Нет, на него не похоже. Что же случилось? Горка не самое безопасное место для ночных прогулок, но и Коля не слабак, вполне может за себя постоять». Двухметровый гигант Неодинокий спортивными навыками борьбы и бокса не владел, зато в юном возрасте прошел хорошую школу, выходя стенка на стенку в компании пацанов из родной деревни Николаевки против любителей подраться, живущих в соседней Колупаевке. К тому же он виртуозно владел кистенем – гирькой на цепочке, которую всегда брал с собой, отправляясь на сомнительные встречи. Искусству русского боя кистенем Колю обучил дед, промышлявший в молодости разбоем на тракте.

Андрей забежал в кабинет, на ходу стаскивая халат: он собирался взять куртку и ехать к Николаю домой. Но ехать никуда не пришлось. В кабинете сидела Марина, Колина невеста. Покрасневшие глаза и осунувшееся бледное лицо девушки свидетельствовали о бессонной ночи. Вокруг Марины суетился Белорецкий, предлагая печенье и пряники. На подоконнике шумел чайник. Марина отодвигала от себя тарелку с угощениями и мотала головой. Белорецкий снова придвигал тарелку и журчал что-то своим бархатным голосом.

Май 1980 года. США, Штат Виргиния, Лэнгли, штаб-квартира ЦРУ

В идеально сидящем сером костюме, белоснежной рубашке, галстуке c зажимом, украшенным небольшим, но наверняка настоящим бриллиантом, новый директор ЦРУ Уильям Джозеф Кейси больше походил на банкира или преуспевающего биржевого маклера, чем на профессионального разведчика. Облик его дополняли очки в роговой оправе с толстыми линзами, глубокая залысина и коротко постриженные седые виски. Стоит, впрочем, отметить, что за годы своей непростой биографии Кейси кем только не успел побывать. Во время войны он руководил отделением службы разведки в Европе, после войны – крупным банком и биржевой комиссией, назначался на должность заместителя госсекретаря по экономическим вопросам и даже был посвящен в рыцари Мальтийского ордена¹². Кабинет директора ЦРУ Кейси занял после прихода в Белый дом нового хозяина, что было вполне ожидаемо, поскольку именно Кейси возглавлял предвыборный штаб победившего кандидата¹³.