– Вы имеете в виду вот это? – Голубицкий обвел рукой нехитрую обстановку сторожки. – Теперь я свободный человек, говорю, что думаю, сотрудничаю с журналом, ну, вы знаете. А мещанские ценности меня никогда не волновали…

Выслушав рассказ Андрея про исчезновение друга и про увиденную над метеостанцией «тарелку», Голубицкий посерьезнел.

– Значит, теперь они людей похищают.

– Кто «они»? – встрепенулся Андрей.

– Не знаю пока, но узнаю обязательно. Есть кое-какие соображения, но делиться ими рано, фактов маловато. – Он испытующе посмотрел на Андрея. – А что, молодой человек, не испугаетесь завтра ночью снова на горку со мной прогуляться?

– Не испугаюсь, – твердо ответил Андрей. – Только давайте послезавтра. Завтра у меня дежурство.

На этом и расстались.

…Он все-таки задремал. Проснулся оттого, что кто-то тормошил его за плечо.

– Андрей Леонидович, просыпайтесь, у нас вызов.

Оксана на скорой часто звала его по имени-отчеству, даже если рядом никого не было.

– Куда? Повод? – спросил он, поднимаясь и потягиваясь.

– Район Лысой горки, мужчина без сознания.

В пятом часу утра еще совсем темно. Пострадавший лежал на дороге, ведущей на Метеогорку от конечной остановки трамвая. Здесь совсем недавно они начинали подъем с Вороновым и Мариной. Рядом стоял милицейский газик с мигалкой, около которого курили два сержанта. Собственно, они и обнаружили тело. То, что оно не принадлежит живому человеку, Андрей определил, даже не притрагиваясь к нему. Живые так не лежат.

– Можешь не выходить, – сказал он отчаянно зевающей на заднем сиденье Оксане. – Сейчас смерть засвидетельствую, и домой поедем.

Оксана все-таки вышла. И ящик-укладку взяла. Порядок есть порядок.

Андрей подошел к лежащему на боку мужчине. Проверил пульсацию на сонной артерии. Конечно, нет, остывать уже начал.

– Мертвый, криминалистов будете вызывать? – спросил он у старшего по возрасту сержанта.

– Чего тут вызывать, – махнул тот рукой. – Повреждений нет – или по пьянке, или сердце.

Андрей вздохнул. Значит, первичный осмотр на нем.

– Тогда помогите повернуть, – распорядился он. – И посветите, фонарик есть у вас?

Тело повернули на спину, осветили. Андрей обомлел. Он узнал это лицо с аккуратно подстриженной бородкой.

Июнь 1980 года

Научно-испытательный комплекс близ деревни Большое Карелово известен людям, причастным к текстильному производству, как Кареловская биостанция. Когда партия разрешила советским гражданам шить одежду не только из хлопчатобумажной ткани защитного цвета, но также из других материалов, включая натуральный шелк, ученым поставили задачу вывести такую гусеницу тутового шелкопряда, которая заставит лопнуть от зависти заокеанских селекционеров. К тому же натуральный шелк – идеальная ткань для парашютов, а там, где есть интересы Министерства обороны, денег, как известно, не жалеют.

Так академики, доктора и кандидаты наук, изучающие на биостанции процессы размножения шелковой гусеницы, получили оборудование не хуже аналогичных подразделений Гарвардского университета.

Научно-испытательный комплекс не секретный военный объект. Экскурсий для любознательных граждан здесь не практикуют, но группы старшеклассников, решивших посвятить себя науке двадцать первого века – биологии, а также студенты-практиканты биофаков – частые гости. Только в стоящий на отшибе одноэтажный, без окон корпус номер четыре посторонних не пускают. Впрочем, не пускают сюда и постоянных сотрудников станции с учеными степенями и без. Да что говорить про сотрудников, если даже директору, академику Коврову, чтобы заглянуть в четвертый корпус, нужно получить разрешение у начальника первого отдела⁵⁸?

Подъехавшую к биостанции черную «Волгу» знали, ворота открыли, даже не спросив пропуска. Машина, не задерживаясь у административного блока, проследовала к четвертому корпусу. Из «Волги» вышел высокий мужчина в длинном сером плаще и шляпе с выправкой кадрового военного. Судя по надменному выражению лица и властному выражению стального цвета глаз, ему по работе полагались погоны с васильковым просветом⁵⁹ и большими звездами. Обычно закрытая дверь четвертого корпуса угодливо распахнулась.

– Здравия желаю, товарищ Иванов. – Встречающий, человек в белом лабораторном халате, также не походил на ученого.

Товарищ Иванов ограничился едва заметным наклоном головы.

– В лабораторию или сразу к Пироговскому?

– К заведующему, – сухо бросил мужчина в плаще, быстро проходя по длинному коридору. Дорогу он знал хорошо и в сопровождении не нуждался.

Человек в лабораторном халате вышел на крыльцо, внимательно осмотрелся и, не обнаружив ничего подозрительного, вернулся в корпус. Дверь изнутри он запер на замок с сейфовым ключом и задвинул внушительного вида стальной засов.

Пассажир «Волги» без стука вошел в кабинет заведующего. Доктор наук Юрий Карлович Пироговский, грузный лысеющий мужчина лет пятидесяти, с двойным подбородком и в роговых очках с толстыми стеклами, которые выдавали близорукость высокой степени, тяжело поднялся из-за стола, сделал несколько шагов навстречу гостю, принял из его рук плащ и шляпу и убрал одежду в платяной шкаф. После чего повернулся к вошедшему, который, не дожидаясь приглашения, занял одно из двух удобных кресел около журнального столика.

– Чай, кофе или что покрепче? – поинтересовался Пироговский.

Иванов похлопал рукой по спинке второго кресла, приглашая хозяина кабинета сесть.

– Возможно, позже, если время позволит. Сначала дело. Отчет готов?

Пироговский открыл вмонтированный в стену сейф, достал толстый лабораторный журнал, протянул Иванову.

– Вот, пожалуйста.

Иванов нетерпеливо отмахнулся.

– Потом почитаю. На словах, Юрий Карлович. Как прошли клинические испытания препарата сорок один?

– У меня слишком маленькая группа для достоверной выборки, товарищ Иванов. Предварительные результаты показали, что сорок первый превосходит тридцать восьмой по силе и продолжительности действия. Абулия наступает быстрее и держится дольше.

Иванов поморщился.

– Юрий Карлович, мы же договаривались: без ваших научных терминов…

– Простите, товарищ Иванов, привычка. Абулия – это потеря воли. В нашем случае – под действием препарата. В отчете данный эффект мы кодируем как НЛО – нейролептическое обезволивание.

– Понятно, продолжайте.

– Порог болевой чувствительности повышается в среднем на семьдесят восемь процентов, сила мышечных сокращений увеличивается в два с половиной раза, скорость мышечной реакции возрастает на величину от сорока пяти до шестидесяти процентов. Но в ряде случаев после введения препарата развивается приступ агрессии, который не купируется высокими дозами седативных средств и заканчивается катотоническими судорогами, приводящими к гибели. Уже восемь летальных исходов.

– Пусть это вас не беспокоит, Юрий Карлович.

– Мне нужно больше наблюдений, товарищ Иванов.

– У вас будет возможность проверить препарат на большой группе, Пироговский. В предыдущем отчете вы писали об ускоренном старении организма под действием препарата. Насколько ускоренном?

– Лабораторные мыши живут в два раза меньше. Про человеческий организм пока не могу сказать, слишком короткий срок испытаний.

– Понятно. Что с аэрозольным вариантом препарата?

– Товарищ Иванов, мы только начали работу. Есть первые положительные результаты, но до завершения еще очень далеко. Вы же понимаете, что научный поиск…