– Гони! – крикнул он.

Процесс переключения передач у Оксаны пока еще не был доведен до автоматизма, занимал, по мнению Андрея, непозволительно много времени и не всегда получался с первого раза. Но сейчас она превзошла себя. Машина прыгнула вперед, Андрея вдавило в сиденье. Витя Хлебов поставил бы Оксане пятерку. Раздались хлопки, заднее стекло разлетелось, но жигуленок уже ушел за поворот. Двигатель надрывался на первой передаче.

– Переходи на повышенную, – велел Андрей и чмокнул жену в розовое ушко, зарывшись носом в завитки каштановых волос.

Николай очнулся в уже знакомой комнате с высокими потолками и белыми стенами. Он снова лежал нагишом и был привязан к кровати. Коля поочередно напряг мышцы рук и ног, пошевелил пальцами. Тело слушалось, ничего не болело, только в ушах стоял странный звон и, как в прошлый раз, любые попытки сосредоточиться, вспомнить, что с ним происходило, вызывали сильную головную боль. Впрочем, свою попытку бежать Николай помнил во всех деталях.

В комнату вошли три человека в белых халатах и закрывающих лица масках. На этот раз не санитары с носилками. По-видимому, медицинский персонал более высокого уровня. К одному из них, судя по поведению, главному, уважительно обращались «доктор». Это было похоже на врачебный обход. Подходили поочередно к кроватям, один измерял давление и считал пульс, другой записывал данные в журнал. Доктор обращался к пациентам. Но называл их не по фамилиям или именам, а по номерам.

«Восемьдесят девятый, как себя чувствуете?»

«Хорошо».

Вопросы не блистали разнообразием, ответы тоже. Насколько Коля мог видеть, к кровати привязан только он один. Остальные пациенты были свободны. Но попыток убежать и даже сесть или встать не делали. На вопросы отвечали ровными, какими-то механическими голосами. Делать что-то начинали только по команде. Им говорили «встаньте» – вставали, «ложитесь» – ложились.

У кровати Неодинокого троица задержалась.

– Сто восьмой, как себя чувствуете?

– Хорошо, – ответил Коля, подражая механическому голосу соседа по койке.

– Как вас зовут?

– Не знаю.

– Вас зовут сто восьмой.

– Сто восьмой, – повторил Николай механическим голосом.

– Развяжите его, – обратился доктор к ассистентам.

Те неуверенно переглянулись.

– Развяжите! – Доктор повысил голос.

Ассистенты сняли веревки с рук и ног Николая.

«Левому ногой в пах, правому с разворота кулаком в живот, доктор сам отвалит, – прикинул Коля. – А что дальше? Опять набегут охранники и эти черти в зеленом. Ладно, потерпим пока, там видно будет».

Он остался лежать, бессмысленно глядя в потолок.

– Встаньте, сто восьмой.

Коля послушно встал.

– Поднимите правую руку.

Коля поднял.

– Присядьте пять раз.

Коля послушно сделал пять приседаний.

– Хорошо, – удовлетворенно произнес доктор. – Ложитесь.

Коля лег. Доктор повернулся к ассистентам.

– Пульс, давление и на энцефалограмму.

Коля сжал зубы, стараясь не выдать эмоций.

«Ну, черт с вами, – подумал он, – делайте вашу энцефалограмму. Я еще до вас доберусь. Вы у меня сами приседать будете, по сто раз каждый, а потом отжиматься».

– Что-то ты сегодня неважно выглядишь, Толя. – Полковник с тревогой смотрел на Доктора. – Не заболел, случаем?

Доктор сгорбился на стуле, отрицательно покачал головой.

– Здоров я, Виктор, устал просто.

Полковник поднялся, подошел к сейфу.

– Ну, это мы сейчас поправим.

Он достал водку, стаканы. Доктор послушно взял протянутый ему стакан. Залпом опрокинул, подцепил вилкой шпротину из открытой консервной банки.

– Устал я, Витя, – повторил он. – Мне бы отдохнуть недельку, на рыбалку съездить. Не видеть ни твоих волкодавов, ни «отдыхающих»…

– Еще добавь: твою, Витя, рожу не видеть, – усмехнулся Полковник.

– К твоей роже я уже давно привык. Отпустишь?

– Нет, конечно, потерпи, Толя, немного осталось. Потом можешь хоть полгода отдыхать. В Крым тебе путевочку выпишем, в наш санаторий. Как там эту сестричку грудастую зовут, с которой ты… Таня?

– Света.

– Точно, Света. Потерпи.

– Да терплю я, Витя, терплю. Тебе, как старому другу, пожаловался.

– Ну как там у тебя сто восьмой? – спросил Полковник, меняя тему разговора.

– Не нравится он мне. – Доктор поморщился. – Вроде на сорок первый препарат отреагировал, команды выполняет, попыток бежать не делает, эффект диссоциации нивелировался…

– Ну вот, значит, все в порядке, что тебе не нравится?

– Энцефалограмма мне не нравится, Витя. Активность как у интактного пациента. Характерных изменений нет.

– Симулирует?

– Не пойму пока. Такое поведение симулировать трудно, показатели все в пределах, только энцефалограмма…

– Толя, ты же сам мне говорил, что энцефалограмма – дело тонкое, еще недостаточно изученное. Может быть нормальной у абсолютного психа и наоборот.

– Может, – подтвердил Доктор.

– Ну и что ты намерен делать?

– Я намерен перевести сто восьмого в корпус «Б» к «отдыхающим» и понаблюдать.

– Переводи, – согласился Полковник, – у нас по «отдыхающим» недобор, план горит. Только охрану предупреди, пусть приглядывают.

Июль 1980 года. Москва, посольство США

Звонок из Центра по закрытой линии застал Ричарда Лунса, советника по культуре и резидента ЦРУ, на выходе из кабинета. Ричард посмотрел на часы и выругался. Он и без того уже почти опоздал, а если на проводе Боуви (а кто же еще может быть) – опоздает наверняка. Конечно, заместитель директора ЦРУ Роберт Боуви не из тех, кто, как говорят русские, тянет резину, но продолжительность разговора с ним никогда нельзя заранее предугадать. Может, полминуты, может, полчаса. И что за привычка звонить в любое время без предупреждения? Есть же специально выделенные часы, в которые советник по культуре всегда один в своем кабинете, «работает с важными документами» и все в посольстве знают, что в это время отвлекать советника нельзя.

Ричард вернулся к столу, на ходу скидывая легкое пальто, и взял трубку.

– Добрый день, Ричард, – раздался хорошо знакомый голос. – Или у вас уже вечер?

«Ты же прекрасно знаешь, зануда, сколько сейчас в Москве», – подумал Лунс.

– Здравствуйте, господин заместитель директора, – сказал он в трубку. – В Москве сейчас восемнадцать часов четырнадцать минут.

– Куда-то торопитесь?

– Да, шеф. Сегодня дает последний концерт перед отъездом на гастроли Лазарь Берман⁷⁷.

– Тот самый маг клавиатуры, феномен русской пианистической школы?

«Надо же, ты, оказывается, не только за внедренными агентами наблюдаешь, но и за пианистами».

– Да, господин заместитель директора, тот самый.

– Не переживайте, Лунс, я надолго не задержу. Что у вас по «Падающей звезде»?

Выслушав короткий доклад советника по культуре, Боуви некоторое время молчал, потом произнес:

– Надо максимально ускорить подготовку, Ричард. Представление назначено на седьмое ноября.

– На годовщину большевистского переворота?

– Да, Ричард. Это будет символично. Концерт на Красной площади.

– А если нам помешает погода?

– Не помешает. Не знаю, как Советы это устраивают, но в этот день у них всегда хорошая погода.

– Я приложу усилия, шеф.

– Рассчитываю на вас, Ричард.

Абонент отключился. Лунс положил трубку, задумчиво посмотрел на календарь. Сроки очень жесткие, и сделать предстоит много. Но посещение Большого зала Московской консерватории это не отменяет. Ричард Лунс не был особым любителем, тем более знатоком фортепьянной музыки. Но во время концерта у него запланирована встреча с важным информатором, известным всей Москве настройщиком фортепиано. Настройщик давно мечтает о переезде в Штаты и поставляет Лунсу весьма ценную информацию. У настройщика обширная клиентура, и его высокопоставленные заказчики, угощая интеллигентного и общительного мастера чаем или чем покрепче, во время легкой застольной беседы порой выдают секреты, за которыми с риском для жизни годами безуспешно охотятся специально внедренные, работающие под прикрытием агенты.