— В Европе законы одинаковы для всех, то же должно быть и у нас, — чуть повысив голосом, отозвался Иван Петрович.

— То есть вы смеете утверждать, что у нас не те законы, не те обычаи, не та культура, не та вера, не тот язык, не те люди?! — не удержался-таки полковник, чуть поддавшись вперёд. — И вы ещё смеете рассказывать, будто либералы желают России добра? чёрта с два! Русские либералы — главные враги русского мира, которые ненавидя своё и получая тридцать серебряников из рук иноземцев, стараются раскрутить, расшатать наше общество, привести к пролитию крови. И Бог свидетель: ежели начнётся восстание или грянет бунт, я первый возьму оружие и направлю его против врагов России, не смотря на свой возраст.

— Вы, сударь, многое преувеличиваете, хотя вам простительно из-за возраста, — сказал Иван Петрович, стараясь задеть оппонента за больное место.

— Не забывайте, сударь, с кем вы разговариваете, — тихо ответил ему полковник, готовый с любой миг кинуться на него с кулаками.

— Иван Петрович, имейте совесть перед лицом человека, годящегося вам в отцы, — молвил кто-то.

— Хорошо, — Авдеев немного успокоился, продолжил ровным тоном, — сегодняшним утром, проезжая в экипаже, я видел одного мужика, катившего телегу с грузом, на нём были стоптанные сапоги и залатанные портки. Сия картина весьма удручила меня и я мысленно подумал: каково это, когда одни пируют во дворцах, иным же судьба уготовила жалкое существование, а ведь все мы раздаемся людьми — с одной душой. Разве вы никогда не задумывались о сим, достопочтенные господа?

— Так уж и быть, возьмём ваш пример к сведению, — ответил полковник, — вот, мужик с тяжким грузом за плечами. А теперь скажите мне честно: ежели к власти придут либералы, станет ли мужику от этого легче?

— Сначала нужно пересмотреть законы, а затем…

— Господи, да что вы всё заладили: законы, законы? Ответьте прямо на вопрос: станет ли мужику легче или же он и дальше продолжит тащить на себе свой груз?

— Всё зависит оттого, как сменится власть. Хотя смена власти никогда не проходит без пролития крови.

— Вот с этим я, пожалуй, соглашусь. Следовательно, подводя итог, можно сказать, что для простого мужика ничего не поменяется.

К сему моменту к Вишевскому приблизился дворецкий, передал ему послание, что Елизавета Андреевна желает его видеть. Попросив прощение и раскланявшись с собеседниками, он пошёл искать супругу, та уже ждала его с бокалом вина, сказала:

— Уж давно за полночь, а гости одиноки. Пришло время поднять вам тост.

— О, простите, моя дорогая, в дискуссиях я и позабыл обо всём на свете.

Вишевский подошёл к камину, ударил в гонг, призывая всех к вниманию, и когда гости, прекратив речи и толки, обратили на него взоры, он поправил очки — это его старая привычка, обратился к собравшимся:

— Дамы и господа! Прошу вашего внимания. Сегодняшний вечер в вашу честь, ибо вскоре мы с Елизаветой Андреевной отправляемся в длительное путешествие по заморским странам и воротимся домой не раньше, чем через год. И по этому случаю я хочу поднять бокал за наши семьи, за нашу дружбу, проверенную годами времени. За вас, мои родные и друзья!

— За вас, Михаил Григорьевич и Елизавета Андреевна! — раздались голоса.

С софы поднялся грузный дородный генерал, увешанный знаками почестей и регалиями, вручённых государем, вскинул руку, что держала бокал, громко пробасил на весь зал:

— Счастливого вам пути лёгкой дороги домой.

— За вас! — подхватил кто-то.

— За вас! — эхом откликнулись другие голоса.

После горячих тостов и искристого вина кровь быстрее побежала по жилам, у гостей приподнялось настроение и в то же время был объявлен бал, дамы с кокетливым смехом закружились в вальсе с кавалерами, воздух наполнился звуками мелодии и топотом мужских подкованных каблуков.

К Александру Николаевичу подошёл красивый молодой человек высокого роста; он какое-то время молчал, собираясь с мыслями, но потом спросил, кивнув в сторону молодых дам:

— Извольте поинтересоваться у вас, сударь, кто та прекрасная белокурая незнакомка, что стоит подле Елизаветы Андреевны?

Александр Николаевич сделал глоток вина и только затем ответил:

— Сия барышня — младшая сестра моей супруги, её имя Анастасия Васильевна.

— Искренне благодарю вас, сударь, — промолвил молодой человек и направился к двум красивым дамам, одну из которых он знал довольно хорошо, а другая запала ему в душу и именно её одну видел он среди толпы прелестниц, и как истинный благородный человек пригласил её на танец, опасаясь при этом даже малым способом скомпрометировать красавицу.

XI ГЛАВА

Никогда ещё Елизавета Андреевна не чувствовала себя столь опустошённой. Дорого от Санкт-Петербурга до Вены заняла порядком несколько недель. Временами, когда появлялась возможность, они останавливались в гостиницах и небольших квартирах, отдыхали, приводили себя в порядок и только потом брали билеты на следующий поезд. Иногда Елизавета Андреевна корила саму себя за поспешное решение отправиться в Европу вместе с Михаилом Григорьевичем. Конечно, рассуждала она, покачиваясь в такт поезду, муж будет целыми днями занят в посольском приказе, временами будет устраивать вечера для своих русских людей, может статься, ему придётся по ночам пребывать у кого-нибудь в гостях, обсуждая за чашкой кофе и карточными играми судьбоносные решения, а вернувшись под утро, он на немного приляжет отдохнуть, чтобы затем вновь отправиться на службу. Из таких дел и забот и состояла жизнь Михаила Григорьевича, но то было в России, в родных стенах домашнего очага, где её окружали родные, близкие люди. На чужбине же у неё нет никого, ни одной знакомой души и придётся ей изо дня в день оставаться на квартире, в непривычной обстановке в ожидании мужа.

Укладываясь спать, Елизавета Андреевна вспоминала детей — Ванечку и Катеньку и то, как убаюкивала они их на своих руках, какие песни напевала у колыбели, когда они были совсем маленькими. Перед отъездом она поручила заботам о сыне о дочери своей матери и Марфе Ивановне, ибо лишь им одним всецело доверяла воспитание отпрысков. Михаил Григорьевич решился было отправить детей в Санкт-Петербург в родительский дом, но вскоре после бала пришло тревожное письмо от Григория Ивановича о тяжёлом состоянии Елены Степановны, которая снова слегла после длительной прогулки. Пришлось отказаться от сей затеи и отправить Ванечку и Катеньку в имение Калугиных под зоркий глаз любящей бабушки, что, когда-то потеряв столько детей, теперь преисполнилась безграничной любовью ко внукам.

— Долго ли ещё до Вены? — раз за разом спрашивала Елизавета Андреевна супруга, когда они сидели одни в купе.

— Потерпите, моя дорогая, скоро мы приедем, — каждый раз отвечал Михаил Григорьевич, уставившись в газету.

Вишевская глубоко вздыхала и отворачивалась к окну, где на горизонте — далеко-далеко под голубым небом маячили-мелькали высокие горы.

Они добрались до Вены в декабре. Выйдя из вагона и вдохнув облегчённо зимний воздух, Елизавета Андреевна удивилась, до чего тёплая зима в здешних краях — у них в России в это время стоят морозы, а улицы покрыты белоснежными сугробами; в Вене же всё иное, даже зима. Осторожно приподняв подол тяжёлого платья, она расстегнула верхнюю пуговицу на своей шубке, ощущая жар. В гостиницу они приехали спустя час, оба были заметно уставшими после столь длительной дороги. Поужинав в холле первого этажа, Вишевская отправились почивать, ибо Михаилу Григорьевичу следовало хорошенько выспаться перед предстоящими делами.

Проснулась Елизавета Андреевна к обеду, Михаила Григорьевича уже не было. Приведя себя в порядок, облачившись в дневное закрытое платье по последней моде, она спустилась вниз в ресторанный зал. Зал был пуст; столы, накрытые белоснежной скатертью, стулья с высокими спинками стояли в прямой ряд, а в углу, на широком постаменте, стоял чёрный рояль — должно быть, по вечерам здесь часто звучит музыка. Вишевская села за столик у окна, обратила взор на улицу — в городе шёл снег и хлопья его густой пеленой оседали на крыши домов, на ветви деревьев, на мощенный гравием асфальт. До её уха долетали разноголосые звуки, цокот копыт, скрип колёс мелькавших экипажей — и всё то казалось на удивление похожим, родным, что ей ненароком почудилось, будто и не было никакой поездки в Вену, что сейчас она находится в Санкт-Петербурге, а всё оставшееся прошлое последних недель — лишь долгий сон.