— Позвольте с вами немного не согласиться, Варвара Павловна, хотя ваши слова греют мне душу. на своём веку мне приходилось встречать женщин, девиц гораздо красивее меня. Возьмём, к примеру, Анастасию Васильевну — одну из кузин моего супруга, признаться, с ней никто не сравнится в красоте и грации.
— А, это та белокурая девица, что младшая дочь Веры Аркадьевны? Знаю-знаю; несколько лет назад она, её сестра вместе с родителями приезжали однажды к нам в гости. Мне удалось разглядеть Анастасию Васильевну и скажу так: она милая и юная, но не более того. Её тип внешности приходится по душам другим женщинам, мужчины же имеют на сей счёт иное мнение.
Варвара Павловна замолчала, заметив, как к ним приближается Вишевский. Елизавета Андреевна была рада приходу мужа, её утомила однообразная болтовня Залесской, её пустые, глупые, несколько устаревшие суждения обо всём и всех на свете, её понятия о жизни, оставшиеся со времён правления Александра Первого и его предшественника Николая Первого. Елизавета Андреевна не жила прошлым, она принимала лишь настоящее и уверенно смотрела в будущее.
XIII ГЛАВА
Вишевская Елизавета Андреевна уже не радовалась пребыванию в Вене, и даже первый интерес, вызванный этой поездкой, растворился в скучных однообразных днях, проводимых в номере отеля в полном одиночестве. Просыпаясь ближе к обеду и приведя себя в порядок, она спускалась в зал, где также в гордом одиночестве завтракала и обедала. Иногда Елизавета Андреевна ездила на прогулку вместе с Варварой Павловной. В душе Вишевская не любила подобного рода людей и старалась всячески избегать общения — но то в России, а здесь. на чужбине, окружённая со всех сторон чуждыми по духу людьми, радовалась и такому общению. За время их вынужденной временной дружбы Елизавета Андреевна узнала, что Залесская Варвара Павловна родилась и выросла в Тульской губернии в семье графа Таслова Павла Александровича, весьма богатого, предприимчивого аристократа, который желал лучшего для своих детей, потому-то по достижению того возраста дочерей, когда мудрые родители начинают задумываться о поиске женихов, граф переехал из Тулы в Санкт-Петербург, как сам говорил: вон из этого захолустья, поближе к столичному блеску! Уже в Санкт-Петербурге, обосновавшись в новом доме и заняв определённую должность в казначействе, Павел Александрович — тогда уже вдовец, подыскал дочерям выгодные партии супругов, девицы благополучно вышли замуж за состоятельных господ, получив от отца изрядное приданное, а тот, отправив двоих сыновей учиться и служить, женился во второй раз на старшей дочери одного из офицеров, польстившись её юностью, красотой и живым умом. Никто не мог точно сказать: были ли новоиспечённые молодожёны счастливы или нет, но зато все приметили заметные перемены, произошедшие с графом через год после свадьбы: некогда статный, весьма привлекательный Павел Александрович начал превращаться в усталого старика, и прежде завсегдатай светских приёмов и весёлых балов, он стал вести затворнический образ жизни, редко выходил из дома и никого, за исключением родных, к себе не приглашал. Потом молодая супруга подарила ему наследника и с тех пор граф решил вернуться в Тульскую губернию в своё старое родовое поместье. На своей малой родине Таслов долго не прожил: он умер от чахотки, о чём узнали его старшие дети только на похоронах от местного доктора. Молодая вдова, получив всё немалое наследство от покойного мужа, зажила, как говорится, на широкую ногу: в доме у неё находились каждый день гости, она устраивала с размахом балы и светские приёмы, а деньги стремительно таяли на глазах. Старшие сыновья графа через суды пытались было всячески помешать мачехи тратить столь большие средства на праздничества, но та, заручившись поддержкой своих воздыхателей, отклоняла все предложения, а пасынков и на порог не пустила, когда те приехали в Тулу, дабы обсудить незавершённые вопросы.
— Да кто они такие? — твердила молодая вдова, рассказывая о произошедшем друзьям и подругам. — Мой сын будет наследником всего состояния, ибо он как-никак тоже граф Таслов!
Её мечтам не суждено было сбыться: вскоре она осознала, что все деньги истратила, а друзья — те, что совсем недавно были ей близки, покинули её. С горя графиня заболела, у неё сдали нервы, приведшие к проблемам с сердцем. И не успело её сыну исполниться пять лет, как она умерла, позабытая, покинутая всеми. Родственники долго думали, с кем оставить мальчика-сироту, так рано лишившегося отца и матери? Долгое время мальчик жил у родных по материнской линии, но вскоре им пришлось отказаться от опекунства, ибо они не располагали столь денежными средствами, дабы дать сироте хорошее образование и верную дорогую в жизни. Тогда многочисленная родня с той и другой стороны собрались за общим столом, долго спорили-гадали, кому из них забрать сироту. Наконец, было принято единогласное решение отдать мальчика Залесской Варваре Павловне — как самой старшей и наиболее богатой из трёх сестёр.
— Так я стала для младшего брата опекуншей, заменив ему отца и мать, — закончила сими словами Варвара Павловна свой рассказ.
— Как же воспринял ваш супруг столь поспешное решение? Ибо взять себе ребёнка — это большая ответственность, — спросила несколько растроганная Елизавета Андреевна, чувствуя, как растёт в её душе симпатия к этой чопорной, немного манерной старушке, которую она ранее презирала и за что теперь чувствовала тайные угрызения совести.
— Естественно, мой супруг не обрадовался новому члену семьи. В то время он сильно занемог, а ребёнок — мой брат ему как снег на голову. Поначалу супруг даже видеть не желал брата, а я в тот период плакала и молилась Богородице о мире в семье; и, поверите мне или нет, но Она помогла мне, услышав с небес мои искренние мольбы, а после и муж пошёл на поправку и сердце его, ослабленное затяжной болезнью, растаяло при виде сироты — этой маленькой тонкой фигурке с ласковым, кротким взглядом голубых глаз — словно ангел, спустившийся с небес на нашу грешную землю. Тогда мне удалось отвести бурю невзгод, что готовы были вот-вот обрушиться на нашу семью грозным потоком, но, к счастью, всё обошлось, а барт лишь скрепил наш тихий, закрытый союз. Дом, в котором мы жили, наполнился новым для нас чудом, по анфиладам раздавался звонкий детский смех да живая музыка, когда брат садился за уроки фортепиано.
— И где сейчас ваш брат? Он также как и вы живёт в столице или в каком другом городе?
Залесская глянула тревожным-злым взором на Вишевскую — то было не привычное лицо, а чужая страшная маска, покрытая бледностью, и Елизавете Андреевне стало не по себе, а сердце учащённо забилось в груди. Какое-то время женщины мерили-сверлили друг друга непонятным взглядом — прошло так несколько секунд, а казалось, будто протекла целая вечность.
Наконец, Варвара Павловна приобрела привычное выражение лица, но голос её, заметно подрагивающий, проговорил:
— Погиб он в горах Турции, останков его так и не нашли, а ведь не прошло и года. Я часто ставлю свечи за упокой души его, однако, вижу его каждую ночь — приходит он ко мне во сне в окровавленном мундире, ходит вокруг дома и робко так стучит в окна. Я просыпаюсь в ужасе и чувствую, как по щекам моим текут слёзы.
— Господи, спаси и сохрани, — перекрестилась Елизавета Андреевна, словно страх ночных видений Залесской передался и ей.
— Но и это ещё не всё, — сказала Залесская, облокотясь одной рукой на подлокотник стула, — подчас ночами, когда всё затихает и погружается в глубокий сон, краем уха я слышу чьи-то медленные, тихие шаги возле моей кровати, словно некто хочет меня разбудить, но не осмеливается. Открываю глаза — никого нет, сплошная пустота; укладываюсь почивать — опять этот робкий шаг. Я не раз бывала в церкви, просила служить поминовение по усопшему, проходило время спокойных ночей, а за ним снова и снова шли дурные сны и шаги по почивальне.
— А разве никто из святых отцов не говорил вам, что делать?
— Однажды мы с мужем — перед поездкой в Вену отправились по святым местам в дальние обители. Простаивали службы, одаривали приходы и просящих милостыней, держали посты, жили в лишениях. И вот, прибыли мы в один бедный, отдалённый монастырь, что под Киевом, там старцы свои души спасают от земных грехов и земных сует. Я испросила позволения говорить с одним из них, меня провели с тесную, холодную келью с низким сводчатым потолком, а там старец как увидел меня, оглядел меня грозным взглядом, будто грехи мои читая, и проговорил: "Отчего не похороните его по-христиански? Отчего душе его не дадите покой?" Я как окаменелая стояла посреди кельи, язык мой прирос к нёбу, а сердце в пятки ушло; больше святой отец ничего не сказал, а я поняла, что покуда не найдётся тело брата моего, не видать мне покоя.
