Иммануил сделал несколько шагов ей навстречу, взял её руки в свои ладони, поднёс к губам, неистово покрыл их горячими поцелуями. Где-то среди ветвей проухала горлица, лёгкий ветерок заиграл-зашуршал кронами высоких деревьев. Мужчина и женщина продолжали стоять, поглощённые дивной минутой, сокрытые густой вуалью южной ночи. Их сердца забились в груди, готовые вот-вот вырваться наружу. Тихо ступая, они уселись на старую, с облупившейся краской скамью, Иммануил всё ещё продолжал держать руки Елизаветы в своих, любуясь их тонким, благородным изяществом. Вдруг он склонился к её губам и покрыл их поцелуями; он целовал её губы т щёки, коснулся белой шеи, тихо шепча нежные слова.

— Да что вы себе позволяете? Как смеете? — воскликнула Вишевская, придя в себя. Она резко оттолкнула Иммануила и поднялась со скамьи, готовая тут же уйти, но он крепко схватил её за талию, молвил:

— Не уходите, останьтесь со мной.

— Я не могу… не смею… — тихо сказала она, не в силах противиться его порывам.

— О, сердце моё! Я вас люблю, Елизавета. так сильно люблю! — он принялся целовать её руки до самих локтей и, встав перед ней на одно колено, прошептал. — Я полюбил вас с первой минуты, как только увидел. Вы самая красивая, самая прекрасная из женщин, что я встречал когда-либо, вы прекраснейшая, удивительная! Без вас я пропаду, не смогу жить на этом свете. Я хочу быть только лишь с вами, Лиззи.

Он прижался к её груди, заключил всю её в свои крепкие объятия, покрывая её поцелуями, а она более не противилась ему, её пальцы нежно играли его жгучими волосами.

Сколько минуло секунд или минут. Тайные возлюбленные продолжали сидеть на скамье, давая друг другу клятвы и признания в любви. Их безмятежный покой был нарушен: где-то неподалёку раздался голос Петронеллы, вышедшей на поиски Елизаветы Андреевны.

— Сеньорита. где вы? Сеньорита!

Вишевская боязливо вскочила со скамьи, воровато огляделась по сторонам, сердце у неё бешено колотилось в груди, а смешанные чувства боролись в тайниках души. На прощание она подарила Иммануилу свой поцелуй и лёгкой бабочкой скрылась за ветвями деревьев, обранив ненароком косынку, что всегда вечерами покрывала её плечи.

Петронелла поджидала Елизавету Андреевну у фонтана, когда та, чуть приподняв подол шуршащего платья, осторожно поднималась по старым ступеням.

— Господи, сеньорита! Где же вы пропадали столько времени? я вас повсюду искала, — всплеснула полными руками служанка, окидывая её с головы до ног.

— Я решила спуститься в ту часть парка, где ещё ни разу не была, к тому же ночь тёплая и полнолунная, я вряд ли бы заблудилась, — машинально соврала Вишевская, научившись за короткий промежуток времени актёрскому мастерству.

— А ваша косынка, госпожа? Где она? — не унималась подозрительная служанка, примечая каждую, самую малую деталь в туалете Вишевской, взгляд её хитрых карих глаз пристально посматривал на барыню.

На секунду Елизавета Андреевна было опешила — это тот самый неловкий конфуз, который она сильно опасалась, но, взяв себя в руки и предав своему голосу спокойного хладнокровия, ответила:

— Должно быть, я обронила её там, в кустах. Завтра найду её.

— Не стоило бы вам, сеньорита, спускаться в тот проклятый сад. Когда-то в нём столько убийств происходило: назначались дуэли за право любви к красавицам; вся земля в том парке обагрена кровью несчастных влюблённых, чьи неупокоенные души ходят по ночам, причиняя вред живым.

— Прекрати рассказывать различный байки! Я была в том парке и никаких призраков не видела.

Вишевскую стала раздражать повышенная осторожность Петронеллы, что всюду ходила за ней по пятам. Она понимала: служанка явно о чём-то догадывается, иначе не вела бы себя подобным образом. Но, в конце концов, рассудила она, всегда есть возможность найти новую прислугу, отказаться от нынешней, только сделать это будет много труднее, ибо решение остаётся за Михаилом Григорьевичем, а он ни в чём ещё не уличил Петронеллу, следовательно, вряд ли даст согласие на её замену.

Спала Елизавета Андреевна урывками; мыслями она раз за разом возвращалась к прошедшему вечеру, в тень заброшенного парка, где испытала минуты блаженства в объятиях Иммануила, где слышала его тихий голос, так искусно признающегося в любви. А какие слова говорил он ей! Как воспевал её красоту, какие клятвы давал ради их общего счастья, покрывая уста её и руки горячими поцелуями!

Рядом мирно спал Михаил Григорьевич. Елизавета Андреевна искоса взглянула на него и тут же отвернулась, с блаженной улыбкой уставившись в чёрное окно. Мужа она не любила — это поняла ещё в первый день встречи с Иммануилом, но зато заместо Вишевского в её мыслях предстал дивный образ другого, окутавшего её душу неизъяснимой нежностью.

XXIII ГЛАВА

На следующий день — как только Михаил Григорьевич уехал по служебным делам, Елизавета Андреевна, отослав Петронеллу с некоторыми поручениями, пустилась в тот дальний уголок парка, где в тёплых тенях хранились все её мечты и надежды. Спустившись по ступеням, она окунулась в густые заросли толстых деревьев с их толстым переплетающимися ветвями, её белое платье из кисеи легко выделялось среди тёпло-зелёной листвы. Хрустнула ветка, зашуршала трава и к ней навстречу из-за укрытия вышел Иммануил. Первое время тайные любовники глядели изучающе, а потом бросились в объятия друг друга, осыпали уста поцелуями.

— Как вы здесь очутились? — прошептала Елизавета Андреевна, горя от нахлынувшего счастья.

— Я ждал вас с самого утра — с самого рассвета, ибо в этом месте только мы и можем быть счастливы.

— Я всю ночь думала о вас одном, вспоминала ваши сладостные объятия.

— И я не спал, я давно не сплю — с тех пор, как вы встретились на моём пути.

— Неужто я стала причиной ваших мук?

— О, нет, моя прекрасная! — молвил Иммануил, взглянув в её лицо сверху вниз. — Вы явились счастьем, тем источником света, что зажёг моё сердце дурманящим огнём.

Вместе они упали на траву рядом со старой беседкой. Долой накрахмаленный сюртук, юбки, стягивающий корсет! Её волосы рассыпались по плечам и спине, упали русыми прядями на землю, а он целовал эти душистые волосы, играл с ними в своих руках. они ничего не говорили друг другу, всё случилось столь стремительно, неожиданно для них обоих, будто сказочная, лёгкая пелена обволокла их сознание, бросила в водоворот новых, доселе неведомых чувств. Они просто наслаждались обществом друг друга, их руки сплелись-переплелись, и её длинные волосы послужили мягким шелковистым одеялом.

Через некоторое время Елизавета лежала в объятиях Иммануила, слышала, как в его груди бьётся неистово сердце. Она приподняла голову, взглянула на него и он улыбнулся, обогрев её своей тёплой улыбкой, его рука провела по её щеке, по волосам, а где-то неподалёку ухала горлица да маленькая птичка чистила перышки, сидя на статуи купидона у подножья широких ступеней.

Так минуло ещё два часа и тайным возлюбленным пришлось покинуть чудесное место их встречи, дабы не вызвать ни у кого излишнего подозрения. Иммануил помог Елизавете Андреевне затянуть корсет — пусть сначала неумело, неловко, но он справился с сией задачей; она сама кое-как приколола волосы, спрятав их под шляпу и, на прощание поцеловав ещё раз любимого, скрылась за кустами высокой, пышной азалии.

С тех пор в жизни Елизаветы Андреевны всё переменилось-изменилось, будто прошедшие годы она была погружена в непонятный, странный сон и лишь теперь очнулась от сновидения, окунувшись в настоящий солнечный мир. Она больше не скучала у окна; с блаженством, полной неги, укладывалась почивать, в нетерпении ожидая начала нового дня. Михаил Григорьевич приметил разительную перемену в ней, но решив, что всё дело в тёплом климате Италии, радовался за ней, и Елизавета Андреевна, словно сглаживая неугасаемую вину перед мужем, стала к нему более приветливой и ласковой. И куда делись её прежняя холодность и отчуждённость? Они вместе завтракали, Елизавета Андреевна с обворожительной улыбкой на устах провожала мужа, а вечером — нарядная, надушенная встречала его пламенным поцелуем. Постепенно и Михаил Григорьевич преобразился: подчас, оставив дела и чтение книг в сторону, проводил с супругой достаточно времени в беседах и прогулках по парку. Однажды он спросил её: