Тем не менее я не рассказываю об этом женщине, которая поглядывает то на дверь, то на часы. Я приберегу эту информацию для себя. Вместо этого я сдвигаю очки на нос и наклоняю подбородок:

– Благодарю вас.

– Не за что. Нам пора идти.

Я киваю и следую за ней к выходу. Я сознательно не оглядываюсь ни на что, не желая выдать себя в середине игры. Любой, кто просмотрит запись, поймет, что я пришел, посмотрел и ушел.

Когда мы возвращаемся к стойке регистрации, в дверь неожиданно входит мужчина. При виде него женщина замирает, как олень в свете фар, и начинает заикаться и мямлить.

«Преступник из тебя отстойный, дамочка».

– О, привет… Рэнди. Это…

Я делаю шаг вперед, пока она не разрушила все к чертовой матери, даже не собираясь этого делать. Это для ее блага, как и для моего собственного.

– Меня зовут Майк. Я… ее друг. – Слово «друг» я произношу с намеком на нечто большее. Бойфренд, партия, просто приятель – пусть сам догадается. – Как дела?

Пока Рэнди удивленно таращится, женщина подходит ко мне. Одновременно борясь с желанием гаркнуть на ее близость, я смотрю на нее сверху вниз, притворяясь ласковым, чтобы все купились на мою уловку.

– Увидимся позже?

Подтекст просачивается из вопроса, и брови Рэнди поднимаются еще выше. Идеально. Теперь, чтобы заставить эту женщину рассказать о недавнем походе в хранилище, придется совершить чудо.

– Конечно. – Она заправляет волосы за ухо.

Я двигаюсь к двери, разок оглянувшись, чтобы убедиться в том, что Рэнди купился. Но тот уже идет по коридору, не обращая на женщину никакого внимания. Она тем временем берет конверт и беззвучно шепчет мне «спасибо».

Я улыбаюсь в ответ, но как только за мной закрывается дверь, фальшивая улыбка тут же исчезает.

Мне предстоит еще много работы.

Вернувшись вечером домой, я переодеваюсь в удобные джинсы и футболку и иду в соседний дом. Я стучу и слышу, как по ту сторону Орешек и Сок сходят с ума.

– Это я, маленькие монстры. Зовите Поппи.

Мгновение спустя замок отпирается – я готов протиснуться внутрь и как можно скорее притянуть Поппи к себе. Но не тут-то было: одного взгляда на нее достаточно, чтобы почувствовать надвигающуюся катастрофу. Во-первых, ее рот превратился в тонкую напряженную линию. Во-вторых, она не набрасывается на меня, как одна из ее гиперактивных собак, которые крутятся вокруг моих лодыжек.

– Тащи свою задницу сюда.

Твою мать. Что случилось? Ровность в ее обычно ярком тоне выводит меня из себя.

– Писательский блок вернулся? – ухмыляюсь я, надеясь, что ничего более серьезного не произошло. Кроме того, я более чем готов на роль музы, ободряющие беседы и все остальное, что к ним прилагается.

Увы, но на этот раз мне не повезло.

Поппи, качая головой, садится на дальний конец дивана, подгибая под себя ноги и тем самым создавая стену. Я сажусь на другой конец, поворачиваюсь к ней и кладу руку на спинку дивана, намеренно выбирая открытую позу, которая приглашает ее заползти ко мне на колени.

Поппи не принимает приглашения и смотрит на меня безразлично.

– Как ты украл мой ноут? Рассказывай.

– Мы уже все обсудили, – замечаю я.

– Ты не все рассказал, – заявляет она, и у меня сжимается желудок.

Нет. Еще рано. Я хочу признаться, но сейчас – не время. Я смотрю на Поппи, надеясь, что она оставит все в прошлом. Мне нужно, чтобы она оставила… хотя бы ненадолго.

Поппи смотрит в ответ, а потом вытягивает одну ногу и упирается большим пальцем мне бедро.

– Я даю тебе шанс признаться. Не облажайтесь, мистер. Последний шанс… расскажи мне о том, как ты украл мой ноутбук.

Черт. Откуда она узнала? Она никак не могла знать. Она никак не должна знать. Но по ее глазам видно, что она в курсе всего.

Каким-то образом она выяснила, зачем я приходил на тот ужин.

– Я не знаю, что ты знаешь или как ты узнала, но да, – говорю я ей, сохраняя спокойный голос, – там было нечто большее, чем твой ноутбук.

Поппи рычит, но убирает палец, внимательно слушая.

– Выкладывай. Я хочу, чтобы все твои внутренности были выложены на этом диване, прямо здесь, прямо сейчас, или, да поможет мне Бог, я сделаю это за тебя. Выпотрошу тебя, как Рэмбо посреди джунглей, но при этом воспользуюсь тупыми, ржавыми ножницами и буду резать тебя медленно и болезненно. – Она делает выпад, но, к счастью, ее рука пока что пуста.

– Не сомневаюсь. – Я вздыхаю, вытираю лицо и смотрю на потолок. Так много всего нужно раскрыть, а у меня пока не было шанса понять, как рассказать эту историю, где она начнется и где остановится.

Так что придется действовать наобум.

– Я украл твой ноутбук, но приходил туда не за ним. Я приходил за гораздо более ценной вещью.

Неужели только вчера вечером я обещал себе все рассказать? Тогда это казалось чем-то простым, теоретическим. Теперь же я до смерти боюсь раскрывать уродливую правду. Я не хочу, чтобы Поппи посмотрела на меня с презрением, с тем же отвращением, с которым я уже слишком хорошо знаком. Или, что еще хуже, – с разочарованием. Я слишком часто видел его в лицах родителей. Когда я был моложе, мне нравилось быть бунтарем, который бросал вызов их убеждениям. Но с возрастом я понял, насколько это не важно. То, как я живу, по-настоящему влияет только на меня. Во всяком случае, так было до сих пор.

– За «Черной розой», – договаривает Поппи, пока я молчу. – Ты украл ее и заменил подделкой.

Я ворчу в знак согласия. Больше мне ничего не остается.

Поппи перепрыгивает со своего края дивана на тот, где сижу я, и приземляется мне на колени, только не в хорошем смысле. Ее ладони бьют по моей груди, скорее раздражая, чем причиняя боль.

– Сукин ты сын!

Пощечина.

– Почему ты мне не сказал?

Пощечина.

– Лживый засранец! – Она дергает меня за ухо, и у меня глаза слезятся от боли.

Она начинает колотить меня в грудь, и каждый удар сопровождается одним и тем же словом: «Почему… почему… почему?»

Я принимаю удары, не сопротивляясь и даже не защищаясь, что еще больше ее злит. Она тычет меня в грудь, прямо над сердцем, зазубренным ногтем, который она, очевидно, грызла от волнения.

– Почему ты мне не сказал? Ты мне солгал!

Поппи наносит еще одну пощечину, и на этот раз я аккуратно ловлю запястье и крепко прижимаю раскинутые руки к своей груди. Она борется, но я успокаиваю ее рычащей мольбой:

– Поппи. Выслушай меня.

Когда она затихает, я вижу блеск слез в ее глазах. Тише и менее уверенно она спрашивает:

– Так все это было ложью?

Медленно отпустив руки, я нежно обхватываю ее лицо ладонями.

– Нет. Это не ложь. Я клянусь.

Она фыркает, обижается, и я вижу, как под этими надутыми губами скрывается боль.

– Я не верю тебе.

Я сглатываю, понимая, что пришло время раскрыть душу.

– Поппи, если бы все это было ложью, меня бы здесь не было. Ты вернула ноутбук, и ты более чем прикрыла меня с семьей. Если бы я врал, я бы уже двигался дальше.

Я провожу большим пальцем по ее губам, ненавидя боль, которую причинил. Ее глаза сужаются, выискивая в моих словах полуправду и ложь. Поппи ищет лазейки, как ищет сюжеты для своих книг, вникая в каждый нюанс.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что соседний дом – это прикрытие, место, где можно спрятаться вдали от настоящего дома, чтобы не оставлять следов. За последние несколько лет я жил в дюжине или более таких мест. Поппи, я остался здесь из-за тебя. Если бы не ты, я бы свалил отсюда неделю назад.

Она дуется.

– Ненавижу, когда ты применяешь логику, особенно, мать твою, когда я так хорошо на тебе сижу, – напоминает она с последним любовным похлопыванием, на этот раз по моей щеке. Хотя она огрызается, ее гнев ослабевает. Поппи соскальзывает с моих колен на диван. – Расскажи мне всю историю. Всю, каждую деталь.

Это трудно, и я сижу молча какое-то время, прежде чем встать и начать расхаживать по гостиной, то в одну сторону, то в другую, пытаясь выразить свои мысли словами. Орешек и Сок следуют за мной первый круг, но потом ложатся на свой лежак и смотрят, как я брожу кругами, изредка поглядывая на Поппи в поисках подсказки о том, что происходит.