– Вот она.

Я прикрываю рот рукой, притворно ахнув. Передо мной Венера во всей своей великолепной наготе… если бы древнегреческая богиня оказалась молочно-бледной, рыжеволосой британкой (не забывая о полурелигиозных мотивах). Но я делаю вид, что передо мной величайшее создание человечества. После горячего бутерброда с сыром, разумеется.

– Она прекрасна.

– Невероятно, правда? – искренне соглашается женщина.

Я смотрю на картину, словно передо мной нечто волшебное. Согласен, это на самом деле одна из величайших картин. Мастерство Россетти и точность в передаче деталей, текстуры волос Венеры изумительны, и я понимаю, чем картина так притягивает людей. Я слегка поворачиваюсь, словно пытаясь рассмотреть полотно под другим углом, а сам тем временем быстро оглядываю столы и стены.

Ага, я попал куда надо. Здесь собрали картины не для предстоящей выставки, а просто чтобы почистить и заменить рамы. Отлично, это означает, что исчезновение не вызовет вопросов. Все просто решат, что полотно забрал какой-то другой отдел.

Картина маленькая, не больше тетрадного листка, но ее ценность определяется не размером, а тем, насколько сильно ее хотят заполучить.

Пора приступать ко второй части моего плана. Я нажимаю приклеенную к груди кнопку блютус-наушников. Телефон, спрятанный в моем заднем кармане, звонит на заранее запрограммированный номер. Через секунду в подсобке раздается звонок.

– Странно, – удивляется женщина. – Сюда никогда никто не звонит.

Она неуверенно смотрит на меня, понимая, что мне нельзя здесь находиться. Я широко развожу руки и демонстративно убираю их в карманы. Видите? Я абсолютно безобиден:

– Все в порядке, я никуда не двинусь и ничего не буду трогать. Просто…

Я оборачиваюсь к картине с блестящими глазами.

– Понимаю, – шепчет женщина. – Вернусь через секунду.

Она торопится к телефону. Отлично, секунды мне вполне хватит.

Одним быстрым движением я хватаю маленькое полотно со стола и засовываю плашмя под толстовку в специальный карман на спине, который пришил на случай удачи. Когда женщина возвращается, я внимательно рассматриваю подпись Россетти в углу картины.

– Извините, там повесили трубку.

Я выпрямляюсь, пожав плечами:

– Ничего страшного, я был только рад побыть наедине с богиней красоты.

Женщина улыбается, но тень сомнения не покидает ее лицо. Она вспомнила, что в ее обязанности не входит водить всяких помешанных на живописи чудиков в неохраняемую часть музея. Мне пора уходить, что меня вполне устраивает – задание выполнено.

Почти выполнено. Осталось последнее… убраться без помех.

– Нам, наверное, лучше уйти, пока я не доставил вам неприятности? – негромко интересуюсь я, озираясь, словно кто-то мог зайти сюда, пока она отвечала на звонок.

– Да, пожалуй, так будет лучше.

– Понимаю. Спасибо, что показали картину. Вы сделали мой день. Может, даже месяц или год.

Женщина даже не представляет, насколько это точно, но в голосе ее снова слышится теплота:

– Вы же помогли тем мальчишкам, так что это справедливо.

Я отвечаю еще одной неловкой застенчивой улыбкой и иду за женщиной к главному выставочному залу.

– Еще раз спасибо.

Она уходит, а я неторопливо бреду по залу, задерживаясь, чтобы прочитать подпись под той или иной картиной, и стараясь не вызывать ни малейших подозрений. Перед выходом я снова вижу ту мамашу с ее двумя мальчишками, которые едят обещанные бургеры. Махнув им рукой, направляюсь прочь от музея.

Если они меня вспомнят, то как помешанного на живописи добродушного и дружелюбного чудика.

А не как парня, который только что стащил картину стоимостью в тысячи долларов.

«Он взялся за набухший бугор в джинсах, сжав его, словно обещанное ей сокровище. “Сейчас я его в тебя засуну, – сказал он. – Тебе понравится”».

Блин. Я перечитываю предложение, с трудом подавляя рвотный рефлекс, и нажимаю на кнопку «Стереть». С минуту дышу ртом, пока желание блевать не проходит.

– Потрясающе. Четыре часа работы, и весь грандиозный результат – это пятьдесят слов? – Я еще раз проверяю счетчик. – Пятьдесят гребаных слов? Офигеть можно.

Надо признать, за последние минут пятнадцать я не написала и этого. Я стучу себя кулаком по лбу, пытаясь не поддаться желанию стереть вообще все к черту. Текст ужасный, но хоть что-то я выдала. Что-то лучше, чем ничего.

Продолжая убеждать себя в этом, я встаю из-за кухонного «письменного» стола и иду к холодильнику, где беру одну из заранее приготовленных чашечек холодного черного чая. Очень хочется достать вино вместо этого, но календарик на двери холодильника напоминает о приближающихся сроках сдачи книги.

Беспокойства мне и без того хватает. После успеха моей первой книги «Любовь в Грейт-Фоллз» я переоценила свои возможности. Когда издательство «Синяя птица» предложило мне сразу аванс за следующую книгу, я согласилась.

С тех пор я получила два чека и раз сто беседовала со своим агентом. Срок сдачи текста неумолимо приближается, так что, как говаривала моя двоюродная бабуля Ханна, сдохни – но сделай. Легко говорить, если тебя не мучает постоянный страх, что твоя вторая книга даже в подметки не годится первой.

Показываю календарику кукиш, словно во всем виноват он, а не моя неуверенность в себе.

– Подстегни же себя, Поппи. Привет, крайний срок. – Я отхлебываю чай и бросаю взгляд на свой ноутбук. Тот смотрит на меня почти полностью белым экраном. – Или срочный край.

Так, если я начала разговаривать сама с собой, значит, крыша у меня уже поехала. Тихое тявканье с дивана напоминает, что у меня на самом деле есть с кем поговорить.

– Ну почему я не могу писать, как Джей Эй Фокс? – спрашиваю я диван и расположившихся на нем двух белых померанских шпицев.

Их зовут Орешек и Сок, они братья, и достались мне от соседки, которая внезапно обнаружила, что ее собачка вовсе не больна, а просто беременна. Я пообещала ей забрать одного щенка, но каким-то образом один превратился в двух самых жалких малышей из помета. Теперь эта парочка выросла в здоровых пушистиков, сильно смахивающих на белые помпоны. Только большие, активные и шумные.

Орешек, который в эту минуту изо всех сил пытается сделать из братца сестричку, бросает свое занятие и смотрит на меня, улыбаясь собачьей улыбкой. Сок тоже смотрит на меня из-под Орешка пару секунд, а затем проводит прием ближнего боя и скидывает брата. Оба сваливаются с дивана и продолжают свою непрестанную шутливую борьбу.

– С чего я решила, что от вас можно дождаться совета?

Сок отпрыгивает от Орешка. Щенки, как всегда, не обращают на меня ни малейшего внимания. Я расправляю затекшие плечи, улавливаю вонь застарелого сыра от подмышек, и на меня снова накатывает тошнота. Я побыстрее прижимаю локти к бокам:

– Вот зараза, да от меня несет, как из сортира!

Это одно из преимуществ писательской профессии. Да, это именно преимущество. Можно сидеть здесь, пытаясь уложиться в срок, и вообще не думать о личной гигиене. И, черт возьми, можно одеваться во что захочешь. На дворе декабрь, и мне хочется закутаться в теплый халат? Да пожалуйста. А если в июле мне вздумается сесть за работу в одних трусах – тоже не проблема.

Но раз уж от запаха начинает тошнить, наверное, пора подумать о хоть каком-то уходе за собой. «Не отвлекайся, – мысленно уговариваю я себя. – Ты и так отлыниваешь от работы, тебе же не на свидание идти».

Так-то оно так, но Орешек и Сок уже поглядывают на меня с явным отвращением, так что придется помыть хотя бы стратегические места – под мышками и между ног. Знаете, когда тебя уже сторонятся даже собаки, которые здороваются, обнюхивая зады друг друга…

К тому же мне предстоит писательская встреча в библиотеке. Если собаки воротят от меня носы, то мои приятельницы просто зальют меня с ног до головы дезодорантом. Алерия как-то раз именно это и сделала, я потом несколько дней чихала. Противным голосом жрицы вуду она провозгласила, что так мое тело избавляется от токсинов. Но я уверена, что единственными токсинами были тот вонючий дезодорант и пицца-роллы, которыми я перекусила в тот день.